На трибуне Субчик пытался донести до масс волнующий вопрос: что такое хорошо и что такое плохо. Интеллигентная часть присутствующих в составе: журналистки Болталовой, агронома Ковырялова, врача Пупкина, детского врача Попкиной и других представителей электората пыталась на голодный желудок понять, где же та ромашка, на которой можно с положительным результатом погадать: «Пыобедал, не пыобедал, пыобедал, не пыобедал».
Выступавший говорил о том, как он будет радеть за народ, а Тики-Так, сидящий в задних рядах развесивших уши слушателей, вдруг услышал пронзительную мысль выступавшего о том, сколько он должен за финансирование своей избирательной компании мистеру Приолетту.
Тики-Таку болтовня Субчика не понравилась, и когда тот начал уж совсем бессовестно завираться, Тики-Так потерял терпение, и выступавший вдруг перешел на писк, затем заикал, зачихал и закашлялся.
Когда удовлетворенный Тики-Так выходил из зала, раздались аплодисменты, провожающие со сцены неудачно выступившего прорицателя будущего.
А будущее представлялось Тики-Таку ясно и неотвратимо. Он четко представил его уже тогда, когда увидел, как с четвертого этажа его замечательного института сыпались ошметки от уникального оборудования, а мародеры разных национальностей выстроились за сложной техникой, чтобы выдрать из ее нутра золото, платину, серебро, палладий стоимостью в доли процента от стоимости самого оборудования. План разрушения оборонной мощи страны под руководством всенародно избранного «понимаешь» и его подручных перевыполнялся, и зарубежные заказчики с удовольствием раскошеливались, оплачивая это бе6зобразие.
Приватизация, ваучеризация, прихватизация расцвели ядовитым цветением по стране под аплодисменты возникшего на пепелище пролетариата нового захаписто-тупорылого гегемона, ни черта не понимающего в хитросплетениях иностранных советников, оккупировавших Кремль.
Митинг
В мае 1991 года на площади Минина Нижнего Новгорода собрался народ. На трибуне революционно настроенные демократы. Вокруг плакаты:
«Долой коммунистов!»
«Долой льготы начальникам!»
«Долой равенство в нищете!»
На трибуну выходит член из какой-то организации и с первых же слов ошарашивает толпу лозунгом: «Да здравствует свобода, равенство и братство!» Забрызгав слюной первые ряды своих единомышленников, разгоряченный оратор, набрав в легкие воздух, пытается продолжить зажигательную речь, но вдруг откуда-то снизу раздается отрезвляющий голос:
На трибуну выходит член из какой-то организации и с первых же слов ошарашивает толпу лозунгом: «Да здравствует свобода, равенство и братство!» Забрызгав слюной первые ряды своих единомышленников, разгоряченный оратор, набрав в легкие воздух, пытается продолжить зажигательную речь, но вдруг откуда-то снизу раздается отрезвляющий голос:
Чаво?
Оратор хотел было уже сказать что-то вроде «сам ты не умывался, вот чаво», но голос оппонента настойчиво продолжил:
Како равенство, ежели слобода? Чай, чем больше слободы, тем больше неравенство.
Вам, гражданин с заплетающимся языком, может, и братство не нравится?
Причем тут братство? Дай людям слободу, они друг друга отстреливать начнут. А насчет языка, дык я не языком, а руками привык работать. А вот ты, поди, языком.
Публика на площади заржала. На трибуне толпа защитников свободы зарычала.
Тики-Так внедрился в оратора и стал прислушиваться к тому, что он думает и что говорит. Оратор мотнул головой, пытаясь освободиться от непривычного состояния присутствия кого-то в нём.
«Врёт, решил Тики-Так, говорит о том, что средства массовой информации на уши лапшу вешают, а сам только этим и занимается. Средствам массовой информации простительно, они для этого и существует и за это зарплату получают. А вот ты, болтун, от кого и в каком виде зряплату получаешь?»
И когда оратор начал рассказывать о том, что он против социалистического выбора, не говоря при этом, за какой он на самом деле выбор, что армию надо сократить, оборонный комплекс разрушить, и тогда, мол, наступит это равенство в богатстве и благоденствии, Тики-Так не выдержал.
В животе у оратора что-то забулькало. Потом сзади зашипело, засвистело, затрещало и, наконец, громыхнуло. Воздух наполнился сногсшибательным амбре.
Фу! сказал ведущий митинга и, приложив к носу платок, быстро скатился с трибуны.
Поскольку противогазов ни у кого не было, группа на трибуне стала быстро редеть, и вскоре остался один оратор, мучительно соображая, куда деваться.
Больше этого оратора на подобные митинги не приглашали, а если по ошибке и приглашали, то после первых же фраз его выступления, кашляя и чихая, разбегались с трибуны кто куда.
Жмурики
Павел Иванович Чичириков, 1932 года рождения, долго думал, как бы это эффективней вписаться в творческий процесс капиталистической перестройки. И придумал. Самый легкий способ это использовать неистощимый потенциал административного ресурса.
Администратор, он ведь что? Над ним не каплет, не довлеет обязанность содействовать постоянно растущему благосостоянию матерящихся трудящихся. Это все осталось в проклятом социалистическом прошлом. Сейчас в почете тот, у кого больше имеется в виду БАБЛА. За это бабло он готов мать родную продать, а не только документы на какого-то там бомжа. Тем более мертвого.
Итак, покупаем за бесценок эти документы, отбираем среди них выдающихся: артистов, художников, участников ратных подвигов, возвращаем их к жизни (сначала мысленно, потом на бумаге) и за соответствующее бабло выделяем усилиями высокостоящих бывшим жмурикам квартиры, которые и продаем от имени упомянутых жмуриков.
Дело пошло, работа закипела. Но ненадолго. Любознательный Тики-Так усек возрастающее с каждым днем количество облагодетельствованных бомжей. Усек и все понял. Однажды Павел Иванович пришел на осмотр квартиры, выделенной бывшему бомжу профессору Лихоедову, опустившемуся по причине невостребованности его творческих изысканий. Вошел в квартиру, а там сидит с книжкой в руках профессор собственной персоной.
Это как это? Как это? Как? с трудом выговорил Павел Иванович.
Как, как! Живу я здесь, вот как, ответил профессор Лихоедов. Имею полное право.
«Что за черт?» подумал Чичириков.
От черта слышу, произнес профессор, пронзая взглядом Павла Ивановича.
По телу Чичирикова прошлась какая-то слабость, нижняя челюсть отвисла, и под аккомпанемент тарарама в голове он боком, боком сублимировал из квартиры. Только оказавшись на свежем воздухе, почувствовал, что он на свежем воздухе, и понял, что ничего не понимает.
Приведя в порядок психику и запасшись выдержкой, он прошелся по только что выделенным квартирам и везде обнаруживал истинных владельцев, которые бесцеремонно выпроваживали его на лестничную клетку, а один бывший чемпион мира по боксу даже оставил на лике Чичирикова несмываемую печать в виде здоровенного фингала под глазом.
Возвращаясь домой, Чичириков вспомнил, что только вчера вечером прочитал книжку Булгакова «Мастер и Маргарита».
«Началось, решил он, теперь жди неприятностей».
По приходе домой жуткий страх за светлое будущее настойчиво повлек Павла Ивановича к рундуку. Открыл дверь в туалет. И тут его неожиданно расслабило. На рундуке сидел кот по прозвищу Гегемон и курил самокрутку из стодолларовой купюры. «Сгинь, сатана», подумал Чичириков и инстинктивно дернул за ручку слива. В животе у кота заурчало, потом забурлило, а в лицо Чичирикова ударила струя дыма от долларовой затяжки. Чичириков почувствовал, что он не успевает снять штаны. Выскочив в прихожую, он взглянул в зеркало. Оттуда на него смотрело кровожадно улыбающееся лицо Тормозелло.
В голове Павла Ивановича возник шурум-бурум, что-то щелкнуло, творческие способности исчезли, и он сбежал из своей собственной квартиры, превратившись в заурядного бродягу, пополнив своей персоной все возрастающее количество бомжей.
Антиалкогольная кампания
Однажды, выйдя на улицу, Тики-Так пошел в сторону института. На углу одного из зданий увидел длиннющую очередь. Люди стояли за бутылкой водки. Пошел вдоль вереницы дисциплинированно движущихся со скоростью пять шагов в минуту. Дошел до следующего угла дома. Очередь, чтобы не пересекать улицу, повернула под прямым углом вдоль другой стены дома. Тики-Так повернул тоже. На следующем углу опять поворот и снова очередь вдоль стены до следующего поворота. Недалеко от следующего поворота дырка в стене, куда лезут уже потерявшие терпение люди. Шум, гам.