Почему?
Думаю.
Откуда эта уверенность?
Не уверенность. Думаю.
Тогда твои ритуалы точно не виноваты.
Не знаю. Может, я все это выдумал, и не было никакой черной машины. Я уже сам не знаю, чему верить.
Зашли на седьмой круг. Еще чуть-чуть, и мы вернемся домой.
Тогда твои ритуалы точно не виноваты.
Не знаю. Может, я все это выдумал, и не было никакой черной машины. Я уже сам не знаю, чему верить.
Зашли на седьмой круг. Еще чуть-чуть, и мы вернемся домой.
6
Все случилось очень быстро. Белая машина подрезала меня, пришлось ударить по тормозам. Я сразу посмотрел на номер и понял, что это не случайно. Их было двое, они вылезли с разных сторон. Двигались очень быстро, мне показалось, что у них тела львов и головы людей. Первый замахнулся битой и ударил по лобовому стеклу, второй попытался открыть пассажирскую дверь.
Ноги!
Я достал из-под сиденья Инны арбалет. Лобовое стекло треснуло, я направил арбалет в нужное место и поразил первую цель.
Где второй?
Его не было видно, он куда-то пропал.
Только что был.
Поехали.
Как? Белая машина преградила путь, объехать невозможно, встала так, что заняла всю узкую дорогу. Мой «гольф» не сможет протаранить ее. Сдавать назад, развернуться? Других машин нет. Выйти и сдвинуть, убрать с пути?
Еще один удар по лобовому стеклу. Откуда он взялся? Я направил арбалет и пустил стрелу мимо, он успел увернуться и снова исчез из вида. На стекле теперь была огромная трещина, я удивлялся, как оно вообще выдержало два размашистых удара битой.
Я хотел выйти и пустить третью стрелу точно в цель, но даже в такой ситуации помнил, что нельзя выходить из машины. Выйду и все кончится, сначала надо завершить путь.
Он забрался на крышу и скреб по ней своими когтями, потом начал бить, но кроме небольшого искажения металла ничего не происходило, «гольф» держал оборону, я чувствовал, что это наша крепость, и пока мы в ней, ничего не случится.
Он прекратил бить и снова пропал, я не видел его в зеркалах. Я стал резко сдавать назад. Мы были в том месте, где мальчики били по мячу и попадали в машину, а сейчас здесь находились только мы, больше никого.
Что-то ударило снизу, через секунду он прыгнул на капот, размахнулся и снова хотел бить. В одной руке я держал руль, в другой арбалет. Я не прицеливался, выстрел попал в нужную точку. Нападавший отлетел назад и скорчился на асфальте.
Я еще раз посмотрел на номер. Да, он совпадал с номером черной машины.
Эти.
Я сдавал назад, свернул во дворы, мы были в безопасности. «Гольф» немного пострадал, ничего критичного.
Мы свернули.
Значит, не завершим седьмой круг, домой придется возвращаться другим путем, там не проехать, белая машина.
Мы не вернемся.
Ерунда.
Это другой путь.
Нет.
Почему ерунда? Почему «нет»?
Есть другие дороги, да хоть эта, через дворы.
И вернемся на ту же улицу.
Хорошо.
Так просто?
Да.
Она права, едем и все, не надо ничего выдумывать. Пора вернуться домой.
И ты меня отпустишь?
Отпущу.
Но я не хочу, чтобы она меня отпускала.
Помоги мне, не способному самому сделать выбор, решиться и вернуться туда, куда без тебя вернуться нет сил, и не дай малодушию взять верх над решимостью, помоги в готовности сделать то, что всем сердцем не желаю.
Не хочу.
Инна достала коробку из бардачка и высыпала маленькие кубики с буквами.
Это что?
Я знал, что это. Иногда мы играли в эту игру, составляли слова из выпавших букв.
Давай.
Я не думал, слова сами возникали в голове.
Гордыня.
Да, гордыня.
Я придумал эту фразу еще в детстве и повторял ее всегда, когда со мной кто-то соперничал.
Ты будешь первым, как Роберт Скотт.
Все знают эту историю, да? Но я хочу рассказать другую.
У меня не было друзей, эту роль исполнял воспитатель. За эту роль он бы не получил статуэтку.
Мне исполнилось двенадцать, отец придумал игру, в которую я погрузился с головой. Воспитатель был моим соперником. «Этот?» спросил и рассмеялся. Я считал себя значительно лучше и умнее воспитателя.
Это было настоящее расследование. Отец предложил нам загадку. «ИМЯ библейского патриарха возвышается меж тысячелетних гостей, смотрящих друг на друга и нашедших покой меж двух улиц с четырьмя именами».
Сначала я подумал: «Чего?». Потом передал задание воспитателю. Он ухмыльнулся, как будто сразу нашел ответ. «Сколько у нас времени?». «Времени?». «Да». «Никакого времени. В этой игре время не имеет значения. Кто первым найдет слово, того я объявлю победителем».
Мы начали поиск. Я был уверен, что найду первым. «Поиск слова? Увлекательную игру выбрал ваш достопочтенный отец, очень увлекательную, мой инфант. Интересно, он сам или ему подсказала ваша мадам мадре».
Мадам Мадре? Серьезно?
Я долго думал над тем, с чего начать. Какой библейский патриарх, какие тысячелетние гости, какие две улицы с четырьмя именами? За что зацепиться? Что мог загадать отец? Это должно быть как-то связано с городом, он всегда хотел, чтобы все знали историю так, как он.
Начну с конца. Две улицы с четырьмя именами. Где в Петербурге две улицы с четырьмя именами? Надо искать те, что сменили названия, но их по привычке называют так, как раньше. Что это за улицы, откуда мне знать? Искал, никаких зацепок, ноль мыслей.
Через день я спросил воспитателя, далеко ли он продвинулся в поиске ответа. Посмотрел снисходительно. «Зайдите к отцу». Хорошо, к отцу. Постучался в его комнату, где он писал книги и которую называл кабинетом. «Продвинулся?». «Нет». Отец сказал, что воспитатель уже нашел первую составляющую, но пока не смог дать правильный ответ. «Удивительный человек», и закрыл дверь перед моим носом.
Я никогда не понимал, почему отец так тепло относился к воспитателю и всегда восхищенно говорил о нем. Со мной он был сухим, не хвалил и уж точно не восхищался.
Инна снова вывалила буквы.
Зависть.
Я завидовал воспитателю.
Прошло два дня. Я сделал сотни запросов и совершил две большие прогулки по городу в надежде, что это наведет меня на какие-то мысли. Не навело. Вечером я зашел к отцу. «Он нашел вторую составляющую. Странно, что еще не дал ответ. Даже не предположил». Отец спросил, как продвигаются мои дела. «Никак. Ничего». Он спросил, что я предпринимаю. Услышал про прогулки по городу. «Удачи», сухо.
Когда я встретил воспитателя, он ухмыльнулся в два раза несноснее, чем обычно. «Мой юный друг, вероятно, вы уже отгадали загадку?». «Нет». «Какая тревожная оказия». Так и сказал, опять эта «оказия».
Сколько можно, Педди?
Он откинулся в кресле и стал разгадывать кроссворд в The New York Times, у нас хранились старые номера. Я взбесился, выхватил газету из его рук и разорвал на куски. «Инфант, что вы». Плюнул ему в лицо, у меня было много накопленной слюны. «Да что». Прыгнул на него и стал наносить удар за ударом.
Давай!
Инна вернула меня в машину. Нужно составить еще одно слово из предложенных букв.
Гнев.
Они уже тогда были.
Что?
Перепады, приступы гнева. Ты же знаешь, я не очень.
Что не очень?
Не очень нормальный, поэтому перепады.
Зашифровать слово в кроссворде The New York Times и отправить Педди новогодним подарком.
Мы доехали до дома.
Не хочу никуда отсюда.
Подожди еще.
Воспитатель сказал отцу правильный ответ на следующий день и не забыл упомянуть мою вчерашнюю выходку. Отец пригласил меня в кабинет. «Пожмите руки, вы ведь друзья и соперники». Ну что за формулировка, отец, ты же писатель? «Вы ведь друзья и соперники». Кто так пишет? Пафосный бред, банальность.
Я отказывался подавать руку, он заставил. «У нас есть победитель, думаю, теперь он может рассказать путь к разгадке».
Впоследствии отец давал нам новые загадки, я научился искать слова и через полгода был непобедим. Но тогда, в первый раз, у меня не было никаких шансов. Любопытство оказалось сильнее, чем ненависть к воспитателю, поэтому я внимательно выслушал его путь к разгадке.
Две улицы с четырьмя именами это линии Васильевского острова. Улиц две, названий четыре. Дома напротив друг друга имеют разные названия в адресе: вторая линия, дом двадцать один, третья линия, дом десять.
Тысячелетние гости, смотрящие друг на друга сфинксы, стоящие на Университетской набережной. Им три с половиной тысячи лет, они были в гробнице Аменхотепа III.
Что видно, если встать между сфинксов? Исаакиевский собор. «Возвышается библейский патриарх». Имя библейского патриарха Исаак.
Исаак ответ на загадку.
Давай еще.
Давай.
Она снова вывалила буквы.
Уныние.
Я проиграл воспитателю и впал в уныние. Мне было обидно, что он догадался, а я нет, что отец считает его удивительным человеком, а меня нет, что я на самом деле не такой уж удивительный, раз не смог даже на шаг приблизиться к отгадке. Я не хотел ни есть, ни пить, днями сидел в кресле и делал то, что раньше считал позорным занятием разгадывал кроссворды, к которым еще не успел прикоснуться воспитатель.
Тебе пора.
Нет, давай еще.
На.
Алчность.
Не надо историй.
Почему?
Хватит.
Я был алчным тысячу раз.
То, что ты вспомнил из детства не грехи. Ты же был ребенком.
Почему?
Хватит.
Я был алчным тысячу раз.
То, что ты вспомнил из детства не грехи. Ты же был ребенком.
Это просто пример. Гордыня? Тысяча раз. Зависть? Тысяча раз. Гнев? Тысяча это мало. Десять тысяч раз. Какая разница, ребенок или нет? У меня тысячи грехов.
Тебе пора, возвращайся домой.
Не хочу возвращаться. Не хочу писать никакие тексты, хочу остаться здесь, с тобой.
Твое время еще не пришло, ты не можешь быть со мной.
Давай еще.
Инна высыпала буквы.
Чревоугодие. Тысяча раз.
Тебе пора.
Еще.
Вот.
Похоть. Тысяча раз.
Здесь, в этом месте, в моей голове, тысячи тысяч грехов. Медленно ползут, согнувшись до земли под тяжестью камня, привязанного к шее. Одетые во власяницу, с зашитыми веками, сидят, прижавшись спиной к скале, плечами друг к другу. В дыму, от которого ничего не видно. Несутся в вечном непокое. Рыдают, лежа лицом к земле и не смея двинуться. Исхудавшие до костей, дважды мертвые на вид. В огне.
Достаточно, это может продолжаться вечно, я должен вернуться, хоть не хочу этого.
Грехи кончились. Ты все перечислил.
Это мое покаяние. Ты отпустишь?
Отпускаю.
Отпустишь меня?
Отпускаю.
Шестнадцатого апреля я вышел из машины и направился к парадной. Я не оборачивался. Инны больше не будет, я точно знаю. Мы больше не проедем с ней семь кругов. Мое возвращение завершено.
Я вернулся домой.