М-миша, сказал Юрковский. М-мы же видим, что он что-то з-задумал.
Говори, толстяк, сказал Дауге свирепо.
Штурман снова попытался подняться.
С-сиди, сказал Юрковский безжалостно. Мидии. Со специями. Говори.
Михаил Антонович стал красен как мак.
Мы не дети, сказал Дауге. Нам уже приходилось умирать. Какого беса вы там секретничаете?
Есть шанс, едва слышно пробормотал штурман.
Шанс всегда есть, возразил Дауге. Конкретнее.
Ничтожный шанс, сказал Михаил Антонович. Право, мне пора, мальчики.
Что они делают? спросил Дауге. Чем они заняты, Лешка и Иван?
Михаил Антонович с тоской поглядел на люк в рубку.
Он не хочет вам говорить, прошептал он. Он не хочет вас зря обнадеживать. Алексей надеется выбраться. Они там перестраивают систему магнитных ловушек И отстаньте от меня, пожалуйста! закричал он тонким пронзительным голосом, кое-как встал и заковылял в рубку.
Mon dieu, тихо сказал Моллар и снова лег навзничь.
А, все это ерунда, барахтанье, сказал Дауге. Конечно, Быков не способен сидеть спокойно, когда костлявая берет нас за горло. Пошли. Пойдемте, Шарль, мы уложим вас в амортизатор. Приказ капитана.
Они взяли Моллара под руки с двух сторон, подняли и повели в коридор. Голова Моллара болталась.
Mon dieu, бормотал он. Простите. Я есть весьма плёхой межпланетни́кь. Я есть только всего радиоопти́кь.
Это было очень трудно идти самим и тащить Моллара, но они все-таки добрались до его каюты и уложили радиооптика в амортизатор. Он лежал в длинном, не по росту, ящике, маленький, жалкий, задыхающийся, с посиневшим лицом.
Сейчас вам станет хорошо, Шарль, сказал Дауге.
Юрковский молча кивнул и сейчас же сморщился от боли в позвоночнике.
П-полежите, отдо-охните, сказал он.
Хорошё-о, сказал Моллар. Спасибо, товарищи.
Дауге задвинул крышку и постучал. Моллар постучал в ответ.
Ну, хорошо, сказал Дауге. Теперь бы нам костюмы для перегрузок
Юрковский пошел к выходу. На корабле было только три костюма для перегрузок костюмы экипажа. Пассажирам при перегрузках полагалось лежать в амортизаторах.
Они обошли все каюты и собрали все одеяла и подушки. В обсерваторном отсеке они долго устраивались у перископов, обкладывали себя мягким со всех сторон, а потом легли и некоторое время молчали, отдыхая. Дышать было трудно. Казалось, на грудь давит многопудовая гиря.
П-помню, на курсах нам давали с-сильные перегрузки, сказал Юрковский. П-пришлось сбрасывать в-вес.
Да, сказал Дауге. Я совсем забыл. Что это за чепуха про мидии со специями?
В-вкусная вещь, правда? сказал Юрковский. Наш штурман в-вез тайком от к-капитана н-несколько банок, и они взорвались у него в ч-чемодане.
Ну? сказал Дауге. Опять? Ну и лакомка! Ну и контрабандист! Его счастье, что Быкову сейчас не до этого.
Б-быков, наверное, еще н-не знает, сказал Юрковский.
«И никогда не узнает», подумал он. Они помолчали, потом Дауге взял дневники наблюдений и стал их просматривать. Они немного посчитали, потом поспорили относительно метеоритной атаки. Дауге сказал, что это был случайный рой. Юрковский объявил, что это кольцо.
Кольцо у Юпитера? презрительно сказал Дауге.
Да, сказал Юрковский. Я давно это подозревал. И теперь вот убедился.
Нет, сказал Дауге. Все-таки это не кольцо. Это полукольцо.
Ну, пусть полукольцо, согласился Юрковский.
Кангрен большой молодец, сказал Дауге. Его расчеты просто замечательно точны.
Не совсем, сказал Юрковский.
Это почему же? осведомился Дауге.
Потому что температура растет заметно медленнее, объяснил Юрковский.
Это внутреннее свечение неклассического типа, возразил Дауге.
Да, неклассического, сказал Юрковский.
Кангрен не мог этого учесть, сказал Дауге.
Надо было учесть, сказал Юрковский. Об этом уже сто лет спорят, надо было учесть.
Просто тебе стыдно, сказал Дауге. Ты так бранился с Кангреном в Дублине, и теперь тебе стыдно.
Балда ты, сказал Юрковский. Я учитывал неклассические эффекты.
Знаю, сказал Дауге.
Знаю, сказал Дауге.
А если знаешь, сказал Юрковский, то не болтай глупостей.
Не ори на меня, сказал Дауге. Это не глупости. Неклассические эффекты ты учел, а цена этому сам видишь какая.
Это тебе такая цена, рассердился Юрковский. До сих пор не читал моей последней статьи.
Ладно, сказал Дауге, не сердись. У меня спина затекла.
У меня тоже, сказал Юрковский. Он перевернулся на живот и встал на четвереньки. Это было нелегко. Он дотянулся до перископа и заглянул. П-посмотри-ка, сказал он.
Они стали смотреть в перископы. «Тахмасиб» плавал в пустоте, заполненной розовым светом. Не видно было ни одного предмета, никакого движения, на котором мог бы задержаться взгляд. Только ровный розовый свет. Казалось, что смотришь в упор на фосфоресцирующий экран. После долгого молчания Юрковский сказал:
Скучно.
Он поправил подушки и снова лег на спину.
Этого еще никто не видел, сказал Дауге. Это свечение металлического водорода.
Т-таким н-наблюдениям, сказал Юрковский, грош цена. Может, пристроим к п-перископу с-спектрограф?
Глупости, сказал Дауге, еле шевеля губами. Он сполз на подушки и тоже лег на спину. Жалко, сказал он. Ведь этого еще никто никогда не видел.
Д-до чего м-мерзко ничего не делать, сказал Юрковский с тоской.
Дауге вдруг приподнялся на локте и нагнул голову, прислушиваясь.
Что ты? спросил Юрковский.
Тише, сказал Дауге. Послушай.
Юрковский прислушался. Низкий, едва слышный гул доносился откуда-то, волнообразно нарастая и снова затихая, словно гудение гигантского шмеля. Гул перешел в жужжание, стал выше и смолк.
Что это? спросил Дауге.
Не знаю, отозвался Юрковский вполголоса. Он сел. Может быть, это двигатель?
Нет, это оттуда. Дауге махнул рукой в сторону перископов. Ну-ка Он опять прислушался, и снова послышалось нарастающее гудение.
Надо поглядеть, сказал Дауге.
Гигантский шмель смолк, но через секунду загудел снова. Дауге поднялся на колени и уткнулся лицом в нарамник перископа.
Смотри! закричал он.
Юрковский тоже подполз к перископу.
Смотри, как здорово! крикнул Дауге.
Из желто-розовой бездны поднимались огромные радужные шары. Они были похожи на мыльные пузыри и переливались зеленым, синим, красным. Это было очень красиво и совершенно непонятно. Шары поднимались из пропасти с низким нарастающим гулом, быстро проносились и исчезали из поля зрения. Они все были разных размеров, и Дауге судорожно вцепился в рубчатый барабан дальномера. Один шар, особенно громадный и колыхающийся, прошел совсем близко. На несколько мгновений обсерваторный отсек заполнился нестерпимо низким, зудящим гулом, и планетолет слегка качнуло.
Эй, в обсерватории! раздался в репродукторе голос Быкова. Что это за бортом?
Ф-феномены, сказал Юрковский, пригнув голову к микрофону.
Что? спросил Быков.
П-пузыри какие-то, пояснил Юрковский.
Это я и сам вижу, проворчал Быков и замолчал.
Это уже не металлический водород, сказал Юрковский, почти не заикаясь.
Пузыри исчезли.
Вот, сказал Дауге. Диаметры: пятьсот, девятьсот и три тысячи триста метров. Если, конечно, здесь не искажается перспектива. Больше я не успел. Что это может быть?
В розовой пустоте пронеслись еще два пузыря. Вырос и сейчас же смолк густой басовый звук.
М-машина п-планеты р-работает, сказал Юрковский. И мы никогда не узнаем, что там происходит
Пузыри в газе, сказал Дауге. А впрочем, какой это газ плотность как у бензина
Он обернулся. На пороге открытой двери сидел Моллар, прислонившись виском к косяку. Кожа на его лице вся сползла к подбородку от тяжести. У него был белый лоб и темно-вишневая шея.
Это есть я, сказал Моллар.
Он перевалился на живот и пополз к своему месту у казенника. Планетологи молча смотрели на него, затем Дауге встал, взял две подушки у себя и у Юрковского и помог Моллару устроиться поудобнее. Все молчали.
Очень тоскливо, сказал наконец Моллар. Не могу один. Хочется говорить. Он делал самые невообразимые ударения.
Мы очень рады вам, Шарль, сказал Дауге совершенно искренне. Нам тоже тоскливо, и мы все время говорим.
Моллар попытался сесть, но раздумал и остался лежать, тяжело дыша и глядя в потолок.
А к-как жизнь, Шарль? спросил Юрковский с интересом.
А к-как жизнь, Шарль? спросил Юрковский с интересом.
Жизьнь хорошё-о, сказал Моллар, бледно улыбаясь. Только мало.
Дауге лег и тоже уставился в потолок. «Мало, подумал он, гораздо меньше, чем хочется». Он выругался вполголоса по-латышски.
Что? спросил Моллар.
Он ругается, объяснил Юрковский.
Моллар вдруг сказал высоким голосом: «Друзья мои!» и планетологи разом повернулись к нему.
Друзья мои! сказал Моллар. Что мне дьелатть? Ви есть опытные межпланьетники́! Ви есть большие льюди и геройи́. Да, геройи́! Mon dieu! Ви смотрели в глаза смерти больше, чем я смотрелль в глаза деву́шки. Он горестно помотал головой. И я совсем не есть опытний. Мне страшно, и я хочу много говорить сейчас, но сейчас уже близок конец, и я не знаю как. Да, да, как надо сейчас говорить?
Он смотрел на Дауге и Юрковского блестящими глазами. Дауге неловко пробормотал: «О черт» и оглянулся на Юрковского. Юрковский лежал, заложив руки за голову, и искоса глядел на Моллара.
О черт, сказал Дауге. Я уже и забыл.
М-могу рассказать, к-как мне однажды х-хотели ам-ампутировать н-ногу, предложил Юрковский.
Верно! радостно сказал Дауге. А потом вы, Шарль, тоже расскажете что-нибудь веселенькое
Ах, вы все шути́те, сказал Моллар.
А еще можно спеть, сказал Дауге. Я про это читал. Вы нам споете, Шарль?
Ах, сказал Моллар. Я совсем прокис.
Отнюдь, сказал Дауге. Вы замечательно держитесь, Шарль. А это же самое главное. Правда, Шарль замечательно держится, а, Володя?
К-конечно, сказал Юрковский. З-замечательно.
А капитан не спит, бодро продолжал Дауге. Вы заметили, Шарль? Он что-то задумал, наш капитан.
Да, сказал Моллар. Да! Наш капитан это есть большая надежда.
Еще бы, сказал Дауге. Вы даже не знаете, какая это большая надежда.
М-метр девяносто пять, сказал Юрковский.
Моллар засмеялся.
Вы все шути́те, сказал он.
А мы пока будем болтать и наблюдать, сказал Дауге. Хотите посмотреть в перископ, Шарль? Это красиво. Этого никто никогда не видел. Он поднялся и приник к перископу.
Юрковский увидел, как у него вдруг выгнулась спина. Дауге обеими руками взялся за нарамник.