15
Том посетил Капитолий и Виллу Боргезе, тщательно исследовал Форум и взял шесть уроков итальянского языка у старика, жившего неподалеку, который вывесил в своем окне объявление о том, что обучает итальянскому. Том назвался вымышленным именем. После шестого урока Том решил, что знает итальянский не хуже Дикки. Он помнил наизусть несколько предложений, которые Дикки когда-то произносил. Теперь он знал, как нельзя говорить. Например: «Но paura che non се arivata, Giorgio»,[40] произнес Дикки как-то вечером у Джорджо, когда они ждали Мардж, а она запаздывала. Следовало сказать «sia arrivata», в сослагательном наклонении, после выражения опасения. Дикки никогда не использовал сослагательное наклонение, а в итальянском к нему прибегают довольно часто. Том стал обращать на это внимание.
Том купил темно-красный бархат для портьер в гостиной те, что достались ему вместе с квартирой, оскорбляли его вкус. Он спросил у синьоры Буффи, жены управляющего, не знает ли та швею, которая могла бы сшить портьеры, и синьора Буффи вызвалась сшить их сама. За работу она просила две тысячи лир чуть больше трех долларов. Том заставил ее взять пять тысяч. Он купил несколько безделушек для украшения квартиры, хотя так никого и не приглашал, за исключением симпатичного, но не очень умного молодого американца, с которым встретился как-то в кафе «Греко», когда тот спросил у него, как добраться до гостиницы «Эксельсиор». «Эксельсиор» был по дороге к дому Тома, поэтому Том решил пригласить его выпить. Он собирался пригласить его на час за это время можно было произвести на него впечатление, а потом распрощаться навсегда, что Том и сделал, предлагая ему бренди, расхаживая по квартире и рассуждая о прелестях жизни в Риме. На следующий день молодой человек собирался уехать в Мюнхен.
Том тщательно избегал американцев, живших в Риме. Приглашая его в гости, они ожидали потом ответного приглашения. Он любил поболтать с американцами и итальянцами в кафе «Греко» и в студенческих ресторанчиках на Виа Маргутта. Свое имя он назвал только итальянскому художнику Карлино, с которым познакомился в таверне на Виа Маргутта, и сказал ему, что тоже рисует и занимается у художника Ди Массимо. Если полиция когда-нибудь заинтересуется деятельностью Дикки в Риме, возможно, уже после того, как Дикки снова станет Томом Рипли, на этого итальянского художника можно будет положиться он скажет, что Дикки Гринлиф в январе занимался в Риме живописью. Карлино никогда не слышал о Ди Массимо, но Том описал его так ярко, что забыть его Карлино вряд ли уже сможет.
Он был один, но чувства одиночества не испытывал. Нечто подобное он уже пережил в канун Рождества в Париже: ему казалось, будто все наблюдают за ним, будто весь мир его зрительный зал. Это чувство придавало ему сил, ибо любая ошибка могла привести к катастрофе. И он был совершенно уверен в том, что не допустит ошибки. Это наполняло его существование особой, сладостной атмосферой чистоты. Такое же чувство, думал Том, наверное, испытывает первоклассный актер, который убежден, что роль, которую он играет, лучше его не сыграет никто. Том был самим собой, и вместе с тем он был другим человеком. Он сознавал свою безупречность и был свободен, несмотря на то что контролировал каждый свой шаг. Но он уже не уставал после нескольких часов пребывания в этой роли, как это случалось поначалу. Ему не нужно было отдыхать, когда он оставался один. Теперь он был Дикки с того момента, как поднимался утром и шел чистить зубы, а зубы Дикки чистил, отставив локоть. Как и Дикки, он выскребал из яйца все его содержимое, а сняв с вешалки галстук, как и Дикки, неизменно вешал его на место и брал какой-нибудь другой. Он даже нарисовал картину в духе Дикки.
К концу января Том решил, что Фаусто, должно быть, уже побывал в Риме, хотя в последних письмах Мардж на этот счет ничего не говорилось. Мардж писала на «Америкэн экспресс» примерно раз в неделю. Она интересовалась, не нужны ли ему носки или шарф, потому что помимо работы над книгой у нее оставалось немало времени для вязания. Мардж всегда вставляла смешную историю про кого-нибудь из деревенских знакомых, чтобы Дикки не думал, будто она изводит себя из-за него, хотя именно так и было, и она наверняка не собиралась в феврале в Штаты, не предприняв еще одну отчаянную попытку увидеть его воочию, думал Том, потому и осаждает его длинными письмами, вязаными носками и шарфами, которые, как Том знал, уже высланы, хотя он и не отвечал на ее письма. Письма Мардж его отталкивали. Ему даже прикасаться к ним не хотелось: пробежав глазами, он разрывал их и швырял в корзину.
Наконец он написал:
«Я отказался от мысли снимать квартиру в Риме. Ди Массимо едет на несколько месяцев на Сицилию, и я, вероятно, поеду с ним, а потом съезжу куда-нибудь еще. Планы самые неопределенные, но их преимущество состоит в том, что они свободны и отвечают моему расположению духа.
Не присылай мне носки, Мардж. Мне ничего не нужно. Желаю тебе большой удачи в Монджибелло».
У Тома был билет на Майорку поездом до Неаполя, потом пароходом до города Пальма в ночь с тридцать первого января на первое февраля. Он купил два новых чемодана от Гуччи в лучшем магазине кожаных вещей в Риме: один большой, мягкий, из кожи антилопы, другой аккуратный, желто-коричневого цвета, из брезента, с кожаными ремнями. На обоих были инициалы Дикки. Том выбросил два своих самых потрепанных чемодана, а оставшийся, набитый одеждой, держал на всякий случай в шкафу в квартире. Ничего непредвиденного он не ожидал. Затопленная в Сан-Ремо лодка так и не была найдена. Том ежедневно просматривал газеты в поисках сообщений о ней.
Как-то утром, когда Том упаковывал чемоданы, кто-то позвонил в дверь. Он решил, что это агент какой-нибудь фирмы или просто кто-то ошибся. Возле звонка не было таблички с его именем. Он сказал управляющему, что такая табличка ему не нужна, потому что он не любит, когда приходят без предупреждения. Звонок прозвучал еще раз, но Том по-прежнему не реагировал на него, продолжая неторопливо упаковывать вещи. Он любил дорожные сборы, посвящал этому много времени, целый день, а то и два. Любовно складывая вещи Дикки в чемоданы, он то и дело примерял то какую-нибудь красивую рубашку, то куртку. Он стоял перед зеркалом и застегивал бело-голубую рубашку Дикки спортивного покроя с изображением морского конька, когда в дверь постучали.
Тому пришло в голову, что это может быть Фаусто, что это похоже на Фаусто выследить его в Риме и сделать ему сюрприз. Глупо, сказал он про себя. Однако, когда он подходил к двери, ладони у него были холодные и потные. Он почувствовал, что слабеет, и эта-то нелепая слабость вместе с боязнью рухнуть на пол, где его потом и найдут бездыханным, заставила его дернуть изо всех сил за ручку двери, хотя он приоткрыл ее всего на несколько дюймов.
Привет! раздался в полутьме голос, явно принадлежащий американцу. Дикки? Это Фредди!
Том отступил назад, раскрывая дверь.
Он Заходите. Его сейчас нет. Он вернется позже.
Озираясь, Фредди Майлз вошел в квартиру. Он вертел из стороны в сторону головой, демонстрируя свое безобразное веснушчатое лицо. «Как он, черт возьми, узнал, где я живу?» подумал Том. Он незаметно снял кольца и положил их в карман. Что еще он тут может увидеть? Он скользнул взглядом по комнате.
Вы живете вместе? спросил Фредди, выпучив глаза, отчего его лицо приняло идиотское выражение, будто он был чем-то напуган.
Нет. Я зашел сюда ненадолго, ответил Том, небрежно снимая рубашку с изображением морского конька. Под ней была другая рубашка. Дикки вышел поесть. В «Отелло», кажется. Не позднее трех вернется.
Фредди впустил в дом, должно быть, кто-то из Бюффи, подсказав, в какой звонок звонить, и добавив, что синьор Гринлиф дома. Фредди, наверное, сказал, что он старый приятель Дикки. Теперь нужно будет выставить Фредди из дома, не столкнувшись с синьорой Буффи, потому что та имела обыкновение громко произносить: «Buon giorno,[41] синьор Гринлиф!»
Мы, кажется, встречались в Монджибелло? спросил Фредди. Тебя зовут Том? Я думал, ты приедешь в Кортину.
Вы живете вместе? спросил Фредди, выпучив глаза, отчего его лицо приняло идиотское выражение, будто он был чем-то напуган.
Нет. Я зашел сюда ненадолго, ответил Том, небрежно снимая рубашку с изображением морского конька. Под ней была другая рубашка. Дикки вышел поесть. В «Отелло», кажется. Не позднее трех вернется.
Фредди впустил в дом, должно быть, кто-то из Бюффи, подсказав, в какой звонок звонить, и добавив, что синьор Гринлиф дома. Фредди, наверное, сказал, что он старый приятель Дикки. Теперь нужно будет выставить Фредди из дома, не столкнувшись с синьорой Буффи, потому что та имела обыкновение громко произносить: «Buon giorno,[41] синьор Гринлиф!»
Мы, кажется, встречались в Монджибелло? спросил Фредди. Тебя зовут Том? Я думал, ты приедешь в Кортину.
Спасибо, не смог. Как там в Кортине?
Отлично. А что случилось с Дикки?
Разве он тебе не писал? Решил провести зиму в Риме. Он говорил мне, что писал тебе.
Ни слова, хотя, возможно, он писал во Флоренцию. Но я был в Зальцбурге, и у него был мой адрес. Фредди присел на край длинного стола, рискуя помять зеленую шелковую скатерть, и улыбнулся. Мардж говорила, что Дикки перебрался в Рим, но у нее только адрес «Америкэн экспресс». Мне чертовски повезло, что я отыскал эту квартиру. Вчера вечером встретил в «Греко» одного человека, который случайно знает его адрес. А как насчет
Кто это был? спросил Том. Американец?
Нет, итальянец. Молодой парень. Фредди уставился на ботинки Тома. У тебя такие же башмаки, как у нас с Дикки. Сносу нет, а? Свои я купил в Лондоне восемь лет назад.
На Томе были кожаные ботинки Дикки.
Эти из Америки, сказал Том. Хочешь чего-нибудь выпить или попробуешь поймать Дикки в «Отелло»? Ты знаешь, где это? Ждать его нет смысла, потому что обычно он обедает до трех. Я скоро ухожу.
Фредди подошел к спальне и остановился, заметив на кровати чемоданы.
Дикки куда-то уезжает или только что приехал? обернувшись, спросил он.
Уезжает. Разве Мардж тебе не говорила? Хочет какое-то время пожить на Сицилии.
И когда?
Завтра. Или сегодня ночью. Я и сам не знаю.
Послушай, что это с Дикки в последнее время происходит? нахмурился Фредди. Что это он вдруг стал таким затворником?
Говорит, очень много работал зимой, не задумываясь, ответил Том. Похоже, ему нужно уединение, но, насколько я знаю, он по-прежнему со всеми в хороших отношениях, включая Мардж.
Фредди еще раз улыбнулся и расстегнул свое просторное пальто.
Если он меня еще раз подставит, со мной ему хороших отношений не видать. А ты уверен, что он в хороших отношениях с Мардж? Мне кажется, они поссорились. Должно быть, потому они и не ездили в Кортину.