Может, выпьешь чего-нибудь? спросил Том. Давай поищем, где тут бар.
Но в эту минуту стюард ударил в гонг и прокричал:
Провожающие на берег! Все провожающие на берег!
Это относится ко мне, сказал Пол.
Может, выпьешь чего-нибудь? спросил Том. Давай поищем, где тут бар.
Но в эту минуту стюард ударил в гонг и прокричал:
Провожающие на берег! Все провожающие на берег!
Это относится ко мне, сказал Пол.
Они обменялись рукопожатием, похлопали друг друга по плечу и дали обещание посылать друг другу открытки, после чего Пол ушел.
Шайка Боба останется до последней минуты, думал Том. Наверное, придется их выгонять. Неожиданно он развернулся и, увидев узкую лестницу, взбежал по ней. Наверху путь ему преградила висевшая на цепочке табличка: «Каюты второго класса», но он перешагнул через нее и ступил на палубу. Не станут же они препятствовать пассажиру первого класса, решившему прогуляться по палубе, где размещаются каюты второго класса, подумал он. Шайку Боба он видеть не мог. Он заплатил Бобу за квартиру за полмесяца и подарил ему на прощание рубашку и галстук. Что ему еще нужно?
Пароход уже отчалил, когда Том спустился наконец в каюту. Он осторожно вошел. Пусто. Койка аккуратно застелена голубым покрывалом. Пепельницы чистые. Казалось, тут вообще никого не было. Том расслабился и улыбнулся. Вот это обслуживание! Старые английские морские традиции, изысканный уровень компании «Кьюнард лайн»! Том увидел на полу возле койки большую корзину с фруктами, схватил лежавший на ней белый конверт и с нетерпением распечатал его. На листке бумаги было написано:
«Том, счастливого путешествия, и да хранит Вас Господь!
С наилучшими пожеланиями,
Корзина с длинной ручкой была завернута в желтый целлофан. В ней лежали яблоки, груши, виноград, две плитки шоколада и несколько шкаликов с ликером. Том никогда в жизни не получал в дорогу такой корзины. Раньше он видел их в витринах магазинов. Они стоили огромных денег, и ему было смешно, когда он смотрел на них. Теперь же он почувствовал, как на глаза его наворачиваются слезы. Том закрыл лицо руками и неожиданно разрыдался.
6
Том чувствовал себя покойно и умиротворенно, но к общению не стремился. Ему хотелось поразмышлять, и он вовсе не собирался знакомиться с кем-либо из пассажиров, вообще ни с кем, хотя, встречаясь со своими соседями по обеденному столу, вежливо с ними здоровался и улыбался. У него на пароходе уже появилась своя роль серьезный молодой человек, направляющийся на выполнение серьезной задачи. Он был учтив, уравновешен, воспитан и погружен в себя.
Ему вдруг захотелось иметь кепку, и он купил себе в пароходном магазинчике голубовато-серую кепку из мягкой английской шерсти. Подремывая в шезлонге на палубе или делая вид, что дремлет, он надвигал козырек так, что тот закрывал ему почти все лицо. Кепка самый универсальный головной убор, думал он. Непонятно, почему у него раньше не было кепки? В ней можно сойти за провинциального джентльмена, разбойника, англичанина, француза, а то и за чудака-американца все зависит от того, как ее надеть. Том развлекался, примеряя ее так и этак перед зеркалом в каюте. Ему всегда казалось, что более унылого лица, чем у него, на свете не бывает. Такие лица легко и навсегда забываются. На нем было выражение покорности, чего Том не мог понять, и едва заметного испуга, не покидавшего его, несмотря на все усилия. Лицо настоящего конформиста, думал он. Кепка все изменила. Он сделался похожим на провинциала из Гринвича, штат Коннектикут. Теперь он стал молодым человеком, зарабатывающим самостоятельно, недавно окончившим, скажем, Принстон. К кепке идет трубка. Он купил и трубку.
Том начинал новую жизнь. Прощайте, второсортные людишки, с которыми он раньше имел дело и которым в последние три года в Нью-Йорке позволял иметь дело с собой. Он чувствовал себя так, как, по его мнению, чувствуют себя иммигранты, которые бросают на родине все друзей, связи, неудачи и отправляются в Америку. Все начинается сначала! Чем бы ни закончилась история с Дикки, он выполнит то, что обещал, и мистер Гринлиф будет уважать Тома. Когда деньги мистера Гринлифа кончатся, он, возможно, и не вернется в Америку. Найдет интересную работу в гостинице, где потребуется сообразительный и общительный человек, говорящий по-английски. Или станет представителем какой-нибудь европейской фирмы и будет ездить по всему миру. Или кому-то понадобится молодой человек вроде него, умеющий водить машину, в ладах с цифрами, способный занять старую бабушку и пригласить на танец чью-то дочь. Он все умеет, а мир такой огромный! Он дал себе слово, что не упустит работу, если она ему подвернется. Терпение и настойчивость! Вперед, и только вперед!
У вас есть «Послы» Генри Джеймса? спросил Том в библиотеке, обслуживавшей пассажиров первого класса. На полке он эту книгу не нашел.
К сожалению, нет, ответил дежурный стюард.
Том был разочарован. Именно про эту книгу мистер Гринлиф спрашивал, читал ли он ее. Том решил ее прочесть. Он отправился в библиотеку для пассажиров второго класса и нашел нужную книгу на полке, но когда стал записываться и назвал номер каюты, стюард сказал ему: «Извините, пассажирам первого класса не разрешается брать книги из библиотеки второго класса». Этого Том и боялся. Он послушно поставил книгу на место, хотя вполне мог взять ее с полки и засунуть себе под пиджак.
По утрам Том делал несколько кругов по палубе, но шел очень медленно, так что те, кто совершал утренний променад, обгоняли его два, а то и три раза, прежде чем он успевал сделать один круг. Потом усаживался в шезлонг, пил бульон и вновь размышлял о собственной судьбе. После завтрака он слонялся по каюте, наслаждаясь одиночеством и комфортом, и совершенно ничего не делал. Иногда он сидел в каюте, отведенной для писания писем, и тщательно обдумывал послания Марку Прайминджеру, Клио, Гринлифам. Письмо Гринлифам начиналось с вежливого приветствия и признательности за корзину в дорогу, затем он благодарил их за удобную каюту, после чего прибавил написанный как бы позднее рассказ о том, как он нашел Дикки, как живет в его доме в Монджибелло, как медленно, но верно уговаривает Дикки вернуться домой, как они купаются, ловят рыбу, ходят в кафе. Он так увлекся, что исписал страниц восемь или десять. Он знал, что не отправит это письмо, поэтому написал и о том, что Дикки не испытывает по отношению к Мардж романтических чувств (он подробно описал характер Мардж), так что его удерживает вовсе не Мардж, как думала миссис Гринлиф, и так далее и тому подобное. Он писал до тех пор, пока не завалил весь стол листами бумаги и пока не прозвенел гонг к обеду.
В другой раз он написал вежливое письмо тетушке Дотти:
«Дорогая тетушка, (иногда он называл ее так в письме, но при встречах никогда), как видишь, я пишу тебе на бланке пароходной компании, из чего ты можешь заключить, что я далеко в море. Мне неожиданно поступило деловое предложение, о котором сейчас распространяться не буду. Пришлось срочно отбыть, поэтому в Бостоне я побывать не успел, о чем очень жалею, потому что вернусь назад только через несколько месяцев, а то и лет.
Прошу тебя, не волнуйся и не присылай мне больше переводов. Большое спасибо за последний перевод, который я получил около месяца назад. Надеюсь, с того времени ты мне больше ничего не посылала. Я здоров и очень счастлив.
С любовью,
Нет смысла желать ей здоровья. Она здорова как бык.
Потом он приписал:
«P. S. He знаю, какой у меня будет адрес, поэтому пока не даю никакого».
Теперь ему стало лучше: он отрезал ее от себя. Да и нужно ли сообщать ей, где он? Больше не будет фальшивых издевательских писем, не будет лицемерных сравнений с отцом, не будет пустячных переводов на странные суммы вроде шести долларов сорока восьми центов и двенадцати долларов девяноста пяти центов, как будто у нее осталась сдача после оплаты счетов или она швыряла деньги как подачку. Если подумать, сколько тетя Дотти, с ее-то доходом, могла бы ему высылать, то эти переводы просто оскорбление. По словам тети Дотти, на воспитание Тома ушло больше, чем его отец оставил по страховке. Возможно, и так, но зачем же без конца тыкать этим в лицо? Разве это гуманно? Куча тетушек и даже посторонних людей воспитывают ребенка просто так и почитают это за счастье.
Написав письмо тете Дотти, Том поднялся и прошелся по палубе, чтобы только что пережитое выветрилось. Он сердился каждый раз, когда писал ей. На любезности с его стороны она могла не рассчитывать. Однако до сих пор он сообщал ей, где находится, потому что нуждался в ее пустячных переводах. Ему пришлось написать тете Дотти дюжину писем, в которых он извещал ее о перемене своего адреса. Но больше ее деньги ему не нужны. Он навсегда избавился от их зависимости.
Неожиданно Том вспомнил летний день, когда ему было лет двенадцать. Вместе с тетей Дотти и ее приятельницей они ехали куда-то на автомобиле и попали в пробку. Стоял жаркий летний день, и тетя Дотти послала его с термосом на заправочную станцию, чтобы взять там льда, как вдруг машины поехали. Том вспомнил, как бежал между огромными, медленно двигавшимися автомобилями, готовый вот-вот схватиться за ручку дверцы машины, в которой сидела тетя Дотти, и не в силах был это сделать, потому что машина двигалась с такой же скоростью, с какой он бежал, а тетя не собиралась ждать и минуты. Она кричала из окна: «Ну же, копуша, ну!» Когда он наконец уцепился за дверцу и со слезами отчаяния и обиды забрался в машину, она весело сказала приятельнице: «Какой неженка! Такого воспитали. Весь в отца!» Удивительно, как он вообще выжил после такого обращения. И почему, кстати, тетя Дотти считает его отца неженкой? Есть ли у нее хотя бы одно доказательство того, что он был неженкой? Конечно нет.
Неожиданно Том вспомнил летний день, когда ему было лет двенадцать. Вместе с тетей Дотти и ее приятельницей они ехали куда-то на автомобиле и попали в пробку. Стоял жаркий летний день, и тетя Дотти послала его с термосом на заправочную станцию, чтобы взять там льда, как вдруг машины поехали. Том вспомнил, как бежал между огромными, медленно двигавшимися автомобилями, готовый вот-вот схватиться за ручку дверцы машины, в которой сидела тетя Дотти, и не в силах был это сделать, потому что машина двигалась с такой же скоростью, с какой он бежал, а тетя не собиралась ждать и минуты. Она кричала из окна: «Ну же, копуша, ну!» Когда он наконец уцепился за дверцу и со слезами отчаяния и обиды забрался в машину, она весело сказала приятельнице: «Какой неженка! Такого воспитали. Весь в отца!» Удивительно, как он вообще выжил после такого обращения. И почему, кстати, тетя Дотти считает его отца неженкой? Есть ли у нее хотя бы одно доказательство того, что он был неженкой? Конечно нет.