Тяжело встала. Приняла душ. Обмотала голову полотенцем. Вытерлась. Надела халат. Вышла в коридор.
С легким паром, раздалось на кухне.
Николаева пошла туда.
Там сидели двое мужчин.
Парваз: 41 год, маленький, черноволосый, смуглый, небритый, с мелкими чертами лица, в сером шелковом пиджаке, в черной рубашке, в узких серых брюках, в ботинках с пряжками.
Паша: 33 года, полный, светловолосый, белокожий, с мясистым лицом, в серебристо-сиреневом спортивном костюме «Пума», в голубых кроссовках.
Здорово, красавица. Парваз поднес спичку к сигарете.
Николаева прислонилась к дверному косяку.
Мы же с тобой, па-моему, дагаварились. Он затянулся. Па-хорошему. Ты мне что-то пообещала. А? Разные слова гаварила. Клялась. А? Или у меня что-то с памятью?
Парвазик, у меня проблема.
Какая?
На меня наехали круто.
И кто? Парваз выпустил длинную струю дыма из тонких маленьких губ.
Николаева распахнула халат:
Во, посмотри.
Мужчины молча посмотрели на синяк.
Понимаешь, это вообще Я до сих пор опомниться не могу. Дай закурить.
Парваз протянул ей пачку «Данхил», спички.
Она закурила. Положила сигареты и спички на стол.
Короче, вчера я на шесте свою программу сделала, ну и пошла по клубу тряхнуть на персоналку. Народу немного было. Ну и два мужика сидят, один мне знак подал. Я подошла, волну сделала, сиськами тряхнула. Он говорит, сядь, посиди. Я присела, они шампанского заказали. Выпили, стали пиздеть. Они нормальная такая лоховня, торгуют какими-то увлажнителями воздуха. Один из Прибалтики, красавец такой высокий, а имя сложное какое-то Ритэс-хуитэс не запомнила, а второй толстый, Валера. Ну, я говорю, мне холодно, я пойду оденусь. «Да, да, конечно. И приходи к нам». Ну, я платье надела, вернулась к ним. «Чего ты хочешь?» Я говорю: «Перекусить чего-нибудь». Заказали мне шашлык из осетрины. «Ты стриптиз давно танцуешь?» Я говорю недавно. «Сама откуда?» Из Краснодара. Ну и все такое. А потом этот прибалт говорит: «Поехали ко мне домой?» Я: 300 баксов ночь. «Нет проблем». Ну, расплатились они, выкатились. И я. У них «Волга» такая, белая, новая совсем. Села к ним. И только мы от клуба отъехали, один мне раз! маску с какой-то хуйней. Прямо на это вот так на морду. И все. И я очнулась: темно, лежу, руки сзади в наручниках, бензином воняет. В багажнике. Лежу. Там хуйня какая-то рядом. Ну, а машина едет и едет. Потом остановилась. Они багажник открыли, вытащили меня. В лесу в каком-то. Утром уже. Раздели, привязали к березе. Да! А рот они мне еще раньше залепили. Типа пластыря что-то Вот. И потом. Потом вообще это пиздец какой-то! У них такая такой, типа сундука. А там лежал как будто топор такой, ну, как каменный. На палке кривой. Но это не камень только, а лед. Топор такой ледяной. Вот. И, значит, один козел взял этот топор, размахнулся, и к-а-а-ак ебнет мне в грудь! Вот сюда прямо. А другой говорит: «Рассказывай все». Но рот-то у меня заклеенный! Я мычу, но говорить-то не могу! А эти гады стоят и ждут. И опять: хуяк по груди! И опять: говори. У меня уже поплыло все, больно, ужас, блядь, какой-то. И третий раз. Хуяк! И я отключилась. Вот. А потом очнулась: больница какая-то. И парень какой-то меня трахает. Я сопротивляться начала, а он нож вытащил и к горлу приставил. Вот. Ну, натрахался. Стал бухать. Я лежу сил нет пальцем пошевельнуть. А он говорит: «Теперь здесь жить будешь». Я говорю: «На хера?» А он: «Будем тебя иметь». Я говорю: «У вас проблемы будут, я под Парвазом Слоеным хожу». А он говорит: «Я положил на твоего Парваза». Ну, он набухался быстро. Я говорю: «Я в сортир хочу». Он позвал санитара такого, бычару. Тот повел меня. Я голая иду по коридору, вижу, у него хуило стоит. В сортир вошла, а он за мной: «Становись раком!» Ну, встала, чего делать. Трахнул меня, отвалился в коридор. А в сортире окно такое, ну, типа стеклопакет. И никакой решетки, главное! Я окно открыла, вылезла потихоньку, там лес какой-то. В лес как рванула! Бежала, бежала. Потом поняла Воробьевы горы. Вышла на шоссе, мотор взяла, и вот Наташка видела, как я приехала. Место это, ну, эту больницу, я смогу найти.
Парваз и Паша переглянулись.
Вот, братан, а ты удивляешься пачему у нас убыток. Парваз потушил сигарету. Рассмеялся: Ледяной тапор, блядь! А может залатой? А? Или брыльянтовый? А? Ты ошиблась, это не лед был брыльянты. Брыльянтовым тапаром па груди, па груди. А? Харашо. Для здаровья. Палезно.
Парвазик, я клянусь, это подняла руки Николаева.
Ледяной тапор пиздец! Он смеялся. Раскачивался:
Блядь, Паш. Ледяной тапор! Не, нам нужен другой бизнес, братан. Хватит. Пашли на рынок, мандарынами таргавать!
Парвазик, Парвазик! крестилась Николаева.
Паша сцепил могучие руки замком. Два коротких больших пальца быстро-быстро заскользили друг по дружке. Он забормотал бабьим фальцетом:
Что ж ты, говнососка, наглеешь так? Ты что, по-нормальному не хочешь работать? Надоела нормальная жизнь? По-плохому хочешь? По-жесткому? Чтоб по голове били?
Клянусь, Парвазик, всем на свете клянусь! Николаева перекрестилась. Опустилась на колени: Матерью клянусь! Отцом покойным клянусь! Парвазик! Я верующая! Богородицей клянусь!
Верующая! А крест твой где? спросил Паша.
Так эти суки и крест с меня содрали!
И крэст? Такие плахие? покачал головой Парваз.
Они меня чуть не угробили! Я до сих пор трясусь вся! Не веришь поехали на Воробьевы горы, я найду это место, вот тебе крест!
Какой крэст? Какой, блядь, крэст? На тебе пробы негде ставить! Крэст!
Не веришь Наташку позови! Она все видела! Как я голая да измудоханная приползла!
Наташ! крикнул Паша.
Тут же появилась Наташа.
Когда она пришла?
Где-то час назад.
Голая?
Голая.
Одна?
С каким-то козлом.
Паш, это водила, он подвез меня, когда я
Молчи, пизда. И что это за козел?
Да какой-то с серьгой, бородатый Она ему бабки должна была. И в ванной отсосала.
Да это за то, что подвез! За дорогу! Я ж без ничего выбежала!
Молчи, плесень подзалупная. О чем они пиздели?
Да ни о чем. Отсосала по-быстрому, сказала, если хочешь заходи еще.
Ах ты, срань! Николаева гневно смотрела на Наташу.
Парвазик, она сказала, что мне больше белья не даст. Наташа не обращала внимания на Николаеву.
Парваз и Паша переглянулись.
Парвазик Николаева качала головой. Парвазик она врет, сука, я да она все время в моих платьях ходила! Я ей все делала!!
Кто в доме? спросил Наташу Парваз.
Ленка и Сула. Спят.
Давай их сюда.
Наташа вышла.
Парвазик
Николаева стояла на коленях. Лицо ее исказилось. Брызнули слезы:
Парвазик я я всю правду сказала я вот столечко не соврала, клянусь клянусь клянусь
Она трясла головой. Полотенце размоталось. Край его закрыл ее лицо.
Парваз встал. Подошел к мойке. Наклонился к мусорному ведру.
Я тебе тагда паверил. Я тебя тагда прастил. Я тебе тагда памог.
Парвазик Парвазик
Я тебе тагда вернул паспорт.
Клянусь клянусь
Я тагда падумал: Аля женщина. Но теперь я панимаю: Аля не женщина.
Парвазик
Аля крыса памойная.
Из мусорного ведра он вынул пустую бутылку из-под шампанского. Брезгливо взял двумя пальцами:
«Полусладкое».
Рывком сдвинул стол в сторону. Поставил бутылку на пол посередине кухни.
В кухню вошла Сула: 23 года, маленькая, каштановые волосы, смуглое, непривлекательное лицо, большая грудь, стройная фигура, цветастый халат.
И сразу за ней Лена: 16 лет, высокая, хорошо сложенная, красивое лицо, светлые длинные волосы, розовая пижама.
Обе встали у двери. За ними показалась Наташа.
Девочки, у меня плахая новость, заговорил Парваз. Очень плахая.
Сунул руки в узкие карманы. Привстал на носках. Качнулся:
Сегодня ночью Аля савершила плахой паступок. Павела себя как крыса памойная. Нарубила себе па-подлому. Наплевала на всех. И насрала на всех.
Он замолчал. Николаева стояла на коленях. Всхлипывала.
Раздевайся, приказал Парваз.
Николаева развязала пояс халата. Повела плечами. Халат соскользнул с ее голого тела. Парваз сдернул с ее головы полотенце:
Садись.
Она встала. Перестала всхлипывать. Подошла к бутылке. Примерилась. Стала садиться влагалищем на бутылку.
Нэ пиздой! Жопой садысь! Пиздой ты на меня работать будэшь!
Все молча смотрели.
Николаева села на бутылку анусом. Балансировала.
Сидеть! прикрикнул Парваз.
Она села свободней. Вскрикнула. Оперлась руками о пол.
Бэз рук, пизда! Бэз рук! Парваз ударил ногой по ее руке. И резко нажал на плечи:
Си-дэ-ть!
Николаева закричала.
Мохо
19.22.
Тверская улица, дом 6.
Темно-синий «пежо-607» въехал во двор. Остановился.
Мохо
19.22.
Тверская улица, дом 6.
Темно-синий «пежо-607» въехал во двор. Остановился.
Боренбойм сидел с газетой на заднем сиденье: 44 года, среднего роста, полноватый, лысоватый, блондин, умное лицо, голубые глаза, узкие очки в золотой оправе, темно-зеленая тройка.
Дочитал. Кинул на переднее сиденье. Взял узкий черный портфель.
Завтра полдесятого.
Хорошо, кивнул шофер: 52 года, продолговатая голова, пепельные волосы, большой нос, большие губы, коричневая куртка, голубая водолазка.
Боренбойм вышел. Направился к подъезду 2. В кармане у него зазвонил мобильный. Он вынул его. Остановился. Приложил к уху:
Да. Ну? Так уже ж договорились. В девять, там. Не, давай наверху, там кухня лучше, и потише. Чего? А чего он мне в контору не позвонил? А? Леш, ну что за разговоры испорченный телефон какой-то! Как я могу заочно давать советы? Пусть приедет нормально. Вообще по облигациям сейчас порядок полный, они пухнут уже второй месяц, там предмета для разговора нет. А? Давай. Все Да, Леш, ты про Володьку слышал? Там ночью экскаватор подогнали и два банкомата ковшом вырыли. Да! Мне Савва рассказал. Ты расспроси, он знает подробности. Вот такие сибирские помидоры. Ну, все.
Боренбойм вошел в подъезд.
Кивнул вахтерше: 66 лет, худощавая, парик, очки, серо-розовая кофта, коричневая юбка, валенки.
Он сел в лифт. Поднялся на третий этаж. Вышел. Достал ключи. Стал отпирать дверь.
Вдруг ему в спину что-то уперлось. Он стал оборачиваться. Но кто-то сильно схватил его за левое плечо:
Не оглядываться. Смотреть вперед.
Боренбойм посмотрел на свою дверь. Она была стальной. Окрашенной серым.
Открывай, приказал низкий мужской голос.
Боренбойм дважды повернул ключ.
Входи. Дернешься кладу на месте.
Боренбойм не двигался. В щеку ему уперся торец пистолетного глушителя. Он пах ружейным маслом.