Люсик, закончив молиться и опустив к земле голову с закрытыми глазами, произносил последнее «аминь», когда почувствовал, что что-то оседлало его и опять начало заметно прижимать к земле. В голове промелькнула мысль: «Опять она». «Ну уж нет, меня так просто не возьмешь. В бою не сдается наш гордый варяг!» сказав уже вслух, лось помчался с закрытыми глазами сквозь чащу леса. Несколько секунд у Люсика не возникало ни одной мысли, но ветви, хлещущие по морде, носу и нижней губе, привели его в чувство. «Ага, бегу значит, живу; живу значит, бегу», уже обрадованный и с ноткой уверенности подумал Люсик. Но тут же под ухом услышал возгласы «Оооооо!», и другое чувство подсказало ему, что на его холке кто-то сидит. Проникнувшись своими ощущениями и тем, что даже при таком-то беге проблемы не закончились, Люсик ругнулся: «Да что за напасть-то такая!» Ведь он точно знал, что, когда бежит, все напасти остаются позади. При этих мыслях длиннющие ноги Люсика помчали его еще быстрее, от чего напасть, сидящая на его холке, заохала еще шибче и царапаясь вцепилось в его тело.
Существо также начинало понимать, что благодаря слову божьему избежав остроконечных кораллов, оно оказалось совсем не в уютном месте: под ним все заходило ходуном и его понесло по чаще леса. От рогов Люсика отскакивали увесистые ветки, попадая в лоб и глаза существа, отчего оно окало с разной частотой и амплитудой звукового диапазона: видимо, это зависело от вида дерева и угла попадания. Понимая, что оно может свалиться, существо вцеплялось в то, что было под ним, при этом скорость движения резко возрастала. Порой ему казалось, что оно попало в смерч, от которого все вокруг разлеталось.
Люсик в очередной раз обегал опушку, проделывая в чаще лесные просеки. Шум, треск деревьев, сломанных сучков и раздающиеся возгласы заставили обратить на себя внимание проснувшихся зверей на опушке леса. Забытая не только нами, но и самими собой честная компания с недоумением поглядывала с опушки вниз, в чащу, где появлялась зигзагообразная просека, словно ручеек пробивал себе дорогу. Но вместо журчания ручеек издавал совсем другие, странные, нехарактерные звуки. Застыв в недоумении, зверушки наблюдали, как это нечто направляется в их сторону. Страх перед неизвестным сковал их, лапки зверей онемели, лишь их глаза и уши уставились в точку в стене леса, где должно было появиться неизвестное. Когда раздвинулись кусты, они увидели невиданную зверюгу: чуть выше раскрытой оскаленной пасти одна пара глаз, чуть ниже растущие вверх, как клыки кабана, рога, а перед ними торчал огромный нос с большой, задранной от ветра верхней губой, обнажая огромные нижние резцы. Г де-то на уровне рогов и носа выпучивалась вторая пара глаз и почему-то строго горизонтально располагались гигантские ресницы. Все это смотрело на зверей сверху вниз и приближалось на растопыренных ногах, из-под копыт которых летела трава и опавшая листва с землей.
Люсик, выбежав на опушку и увидев вчерашних компаньонов, резко затормозил, изо всех сил упираясь копытами в землю. Инерционная сила понесла его по опушке леса, словно грузовик по ледяной дороге. При таком торможении существо подалось вперед, на лоб лося, и создалась видимость, что рога растут из его бороды, задние лапы также съехали вперед, прошмыгнув под ушами Люсика, и выглядели теперь рядом с глазами лося, как редкие громадные ресницы. Конечно, увидев такое опасное нечто, зверушки должны были разбежаться врассыпную, но они остались стоять, как вкопанные, застыв в неподвижной позе, ожидая приближение конца.
Из-за экстренного торможения существо вновь завопило: «Оооооо!» и вылетело с холки Люсика, раскинув лапы на все четыре стороны, отчего не в лучшую сторону изменилось настроение пребывающих на опушке: им казалось, они видят разорвавшееся незнакомое чудище.
Лиса, волк и медведь, игравшие в свою игру, проснулись, застыв со вчерашнего дня позах, никто не хотел проигрывать. Даже когда существо стало приземляться, никто не шелохнулся, лишь взгляды трех пар глаз, словно локаторы, следили за траекторией полета, который закончился на замершем барсуке. В лесу воцарилась гробовая тишина, которую прервал вопрошающий голосок белки-летяги, которая при виде выбежавшего четырехглазого рогатокрылого двуротика, сама того не понимая, взлетела как реактивный самолет, набирающий высоту. Усевшись на самый верх недалеко стоявшей огромной сосны, белка Белучи спросила: «Люсик, это ты?» Все зверушки перевели недоумевающие взгляды с лежавшего существа на Люсика, глядевшего в сомнении и даже страхе на то, что приземлилось на пень. По мере узнавания лося взгляды стали меняться. Удивленный испуг исчез, а на его место сдвинулись брови.
«Лось, ну ты что, опять, что ли?» с некоторым надрывом спросил еж, придерживая свою уже тяжелую и мутную голову рукой. Услышав знакомые звуки, Люсик словно очнулся от кошмарного сна и, приняв стойку слегка пьяного солдата, увидевшего патруль при увольнении, произнес: «Кто курил? Я не курил».
В это время нечто, приземлившееся на пеньке, стало издавать протяжный, страдальческий глухой стон: «Оооооо». Все опять вздрогнули и с любопытством уставились на него. Голова чудища слегка приподнялась, оценивая обстановку и чувствуя на себе множество взглядов. Его чуткий нос начал различать в коктейле окружающих ароматов запахи зайца, ежа, грибов, мха, росомахи, белки, енота, оленя. Что-то родное коснулось его сердца и проникло в душу. Оно резко развернулось, словно проверяя, не сон ли это. От такого резкого движения все зверушки вздрогнули, а некоторые даже вскрикнули от испуга, но затем наконец разглядели существо, и волна радостного удивления и искренних улыбок прокатилась среди них.
Подбежавший поросенок, видимо, один из владельцев свинского заведения, весело повизгивая, закричал: «Вини, дружище!», после чего начал обнимать существо и тыкаться своим свинячим грязным рыльцем в мягкий живот. Оно, не обращая внимания на порося, отрешенным голосом ответило: «Я не Вини, я», но тут оно впало в размышление, оглядывая разлагающуюся действительность лесного сообщества: «Туда ли я вернулся?» думало оно. Его беглый взгляд выхватывал обрюзгшие тела лесных друзей, помутневшие глаза, обвисшие уши. «Неужели они меня забыли? пронеслась мысль. И что происходит?» Оно едва узнавало в медведе сильного могучего зверя, в волке выносливого крепкого бойца, в кунице и соболе быстрых и ловких атлетов. А звери смотрели на него вопрошающим взглядом, пытаясь усмотреть хоть что-то знакомое.
В это время Люсик, наблюдавший за трогательным процессом лобызания, уже отойдя от сегодняшних приключений, чувствовал в своей душе призывы, которые пробуждали к реальности его застывшие мысли. Будучи спортивным, любознательным и интересовавшимся всем, что касается спорта, Люсик начинал понимать, что перед ним сидит тот, кто спустился с небес, покинув леса много лет назад, о котором он слышал, как о символе духа, любви и душевной чистоты. «Как же его не знать!» уже быстрым радостным голосом говорил Люсик, подбегая к пню, вопрошающе поглядывая на существо, позабыв о недавних переживаниях.
Все звери, недоуменно смотревшие на существо, перевели вопрошающие взгляды на Люсика, как будто спрашивая: «Ты его знаешь?» Лось, слегка смутившись от давивших на него взглядов, начал, оправдываясь, объяснять источники своей осведомленности: «Да дедушка мне рассказывал еще, что пролетал как-то медведь над лесом, как же его звали Что-то со спортом там было связано». И если слово «спорт» от Люсика они слышали не раз, то после слов «пролетал медведь над лесом» глаза их расширились и стали вопрошать еще больше. Медведь Потапыч, сидя за игральным пнем, хлопая ресницами и приходя в чувство после игры, обратился к Люсику, давя авторитетом:
В это время Люсик, наблюдавший за трогательным процессом лобызания, уже отойдя от сегодняшних приключений, чувствовал в своей душе призывы, которые пробуждали к реальности его застывшие мысли. Будучи спортивным, любознательным и интересовавшимся всем, что касается спорта, Люсик начинал понимать, что перед ним сидит тот, кто спустился с небес, покинув леса много лет назад, о котором он слышал, как о символе духа, любви и душевной чистоты. «Как же его не знать!» уже быстрым радостным голосом говорил Люсик, подбегая к пню, вопрошающе поглядывая на существо, позабыв о недавних переживаниях.
Все звери, недоуменно смотревшие на существо, перевели вопрошающие взгляды на Люсика, как будто спрашивая: «Ты его знаешь?» Лось, слегка смутившись от давивших на него взглядов, начал, оправдываясь, объяснять источники своей осведомленности: «Да дедушка мне рассказывал еще, что пролетал как-то медведь над лесом, как же его звали Что-то со спортом там было связано». И если слово «спорт» от Люсика они слышали не раз, то после слов «пролетал медведь над лесом» глаза их расширились и стали вопрошать еще больше. Медведь Потапыч, сидя за игральным пнем, хлопая ресницами и приходя в чувство после игры, обратился к Люсику, давя авторитетом:
Лось, ну ты загнул, где ты медведей видел, которые летают? Ты что, опять грибов переел?
Да, Люсик, поддержал его еж, лежавший в рогах оленя. Я знаю медведей бурые, черные, белогрудые, белые, наконец, эти, как их коала и панду́, вспомнил он.
Панда, исправила его сидевшая наверху белочка.
Да-да, панда́, подтвердил еж, а летающих медведей не знаю, и где такие живут?
Над лесом, над лесом, подтрунивая, заметил заяц, оживившись у пня.
Ну дед же рассказывал, что от людей слышал, когда он их на нартах по северу развозил, упорно отстаивал свою позицию Люсик, расставив пошире копыта и давая понять, что от своего он не отступится.
Люсик, да как же они летать могут, если вот у него крыльев нет? задал вопрос филин, у которого глаза были расширены больше, чем у всех, и посмотрел на существо, которое тем временем, уже забытое ватагой, наблюдало за спором.
Ну вот только что я летел, вы не видели, что ли? став на защиту позиции Люсика, высказалось существо. Все лесные братья посмотрели на незнакомца.
У меня нет крыльев, но я летал. Я действительно летал. Я живу в умах и мечтах, душе и сердце.
Мечта тебя поднимает, что ли, в полет? спросила белочка, сидевшая по-прежнему на самом верху елки.
Мечта всегда возвышает, ответило оно ей.
После таких слов зверушки, кроме ежа, который комфортно себя чувствовал в рогах оленя, стали подходить к существу и пристально его осматривать и даже трогать.
И действительно он какой-то ненастоящий! сказала лиса.
Я лишь живу в ваших умах и надеждах, ответило существо, чтобы в меня верили.
А это как это это для чего нужно? спросил серый волк.
Когда становится плохо, меня можно вспомнить, и я, как символ, приношу стремление.
Ну, а когда не бывает плохо, ты не прилетаешь? спросил проснувшийся бобер по имени Большой грызун.