Раньше я мог в угоду своему сердцу быть доброжелательным к бедным людям, особенно к скромным читателям моих книг. Теперь это прекратилось.
В результате этой хитрой лжи про миллион долларов сейчас я больше, чем когда-либо измучен письмами с требованием от меня денег, но, к сожалению, я больше не могу помочь, и почти каждый, кому я вынужден отказать, чувствует разочарование и враждебность.
Я заявляю, что беспринципное изображение меня как очень богатого человека причинило мне больше, много больше вреда, чем вся критика противников и другие враждебные действия вместе взятые.
После этого отступления, которое я счел необходимым, теперь вернемся к «юности» этого предполагаемого «миллионера», который стремится к совершенно другим сокровищам в отличии от желающих его эксплуатировать.
Это были плохие времена, особенно для бедных жителей того района, где находится мой дом.
При нынешнем благополучии практически невозможно представить, как нам тогда было плохо, и как там голодали люди в конце сороковых годов. Безработица, злоупотребления, голод и революция эти четыре слова объясняют все. Нам не хватало почти всего, что относится к питанию и потребностям организма.
Мы просили у наших соседей, у трактирщика «Zur Stadt Glauchau» картофельную кожуру на обед, чтобы использовать несколько кусочков, которые еще можно было бы добавить в постный суп.
Мы ходили на «красную мельницу», и нам давали несколько горстей из мешков с пылью и отходами из шелухи, чтобы сделать что-то похожее на еду.
Мы собирали объедки из рыбных отходов и дикий салат под заборами, чтобы приготовить это и наполнить наши желудки. Плавники казались жирными. В результате за время приготовления в воде плавали два или три маленьких кружка жира. Каким питательным и нежным нам это казалось!
К счастью, среди множества безработных местных ткачей была и горстка чулочно-носочных ткачей, чей бизнес не остановился полностью. Они ткали перчатки, такие очень дешевые белые перчатки, которые надевают на руки покойников перед тем, как их хоронят. Маме удалось получить заказы на такие покойницкие перчатки. Теперь мы все, за исключением отца, сидели с утра до поздней ночи и возились с этим.
Мама сшивала большие пальцы рук, потому что это было сложно, бабушка сшивала вдоль мизинцы, а мы с сестрами прошивали средние пальцы. Если бы мы были действительно трудолюбивыми, то к концу недели вместе мы зарабатывали бы одиннадцать или даже двенадцать новых пенни. Какое пиршество!
Вместо этого был свекольный сироп за пять пфеннигов, намазанных на пять булочек; они были очень тщательно измельчены и распределены. Это было одновременно наградой за прошедшую неделю и воодушевлением на грядущую.
Пока мы таким образом усердно работали дома, отец был так же занят вне дома, но, к сожалению, его работа была больше почетной, чем прибыльной.
Цель состояла в спасении короля Фридриха Августа и всего саксонского правительства от краха.
Раньше они просто думали ровно противоположное: короля следует свергнуть, а правительство изгнать из страны.
Этого они хотели почти во всей Саксонии, но в Хоэнштайне и Эрнсттале очень скоро от такого отказались и по самым веским причинам: это было слишком опасно!
Самые громкие крики объединились и ворвались в пекарню.
Затем пришел Святой Ермандад («святое братство» вооруженная организация по охране общественного порядка, полиция прим. перевод.) и они затворились.
В течение нескольких дней они чувствовали себя великими и могущественными политическими жертвами и мучениками, только вот их жены не хотели иметь ничего общего с таким героизмом, они сопротивлялись изо всех сил. Они пришли все вместе, они ссорились, они ходили назад и вперед, они убеждали других женщин, они спорили, они прибегали к дипломатии, они угрожали, они просили. К ним присоединились спокойные, рассудительные мужчины.
Почтенный старый пастор Шмидт произнес примирительные речи.
Городской судья Лайриц тоже.
Полицейский Эберхард ходил от дома к дому и предупреждал об ужасных последствиях бунта.
Его поддерживал сержант Грабнер.
В сумерках возле больших церковных ворот мальчики рассказывали друг другу только о расстрелянных, повешенных, и особенно об эшафоте так, что всякий слышащий клал руку на шею и горло себе.
Вот как получилось, что настроение изменилось довольно радикально.
О свержении короля больше не было и речи. Напротив, он должен был остаться, потому что лучше него не было никого. Отныне его нужно было не свергать, а защищать.
Были проведены встречи, чтобы обсудить, как это лучше всего сделать, и, поскольку все говорили о борьбе, войне и победе, само собой разумеется, что мы, мальчики, должны были не только впадать в воинственные настроения, но и усердно работать над военным обмундированием и военными подвигами.
Я только издали, разумеется, потому что я был мал для этого, да и времени не было: приходилось шить перчатки.
Но другие мальчики и девочки, стоя в каждом укромном уголке и закутке, рассказывали друг другу то, что слышали дома от своих родителей, и вели очень важные дискуссии о том, каким образом лучше всего сохранить монархию и отменить республику.
Особенно возмущала злая старая женщина. Она была во всем виновата. Она называлась Анархия и жила в глухом лесу. Но ночью она проникла в города, чтобы сносить дома и жечь амбары, такой зверь! К счастью, все наши отцы были героями, и никто из них не боялся никого, в том числе и этой жестокой Анархии.
Было принято решение о всеобщей вооруженной мобилизации для Короля и Отечества.
В Эрнсттале издревле существовали стрелковая рота и сторожевая рота.
Первая стреляла в деревянную птицу, вторая за ней в деревянный диск.
Вдобавок к этим двум компаниям должны были быть созданы еще две или три, особенно польская компания по нанесению дальнобойных ударов на расстоянии.
Затем выяснилось, что в нашем маленьком городке было очень необычное количество людей крайне воинственных, как стратегически, так и тактически.
Нам не захотелось упустить ни одного из них. Их сосчитали. Их было тридцать три.
Это оказалось очень кстати и прекрасно сработало, а именно: нам нужен был капитан, старший лейтенант и лейтенант для каждой роты. Если бы было сформировано девять новых рот помимо стрелков и гвардейцев, то в сумме получилось бы одиннадцать, и все тридцать три офицера были бы задействованы.
Это предложение выполнили.
При этом небольшое количество голов при подсчете восприняли как должное.
Но барабанщик, мастер чулочно-носочных изделий, господин Лезер, который проходил службу в армии и, следовательно, мог тренировать все тридцать три офицера, утверждал, что это даже и к лучшему, потому что, чем меньше рота, тем меньше людей может быть застрелено в ней на войне. И поэтому так и оставили все, как решили.
Мой отец был капитаном Седьмой роты.
Ему дали саблю и сигнальный свисток.
Но он не был удовлетворен этим назначением: он искал чего-то более высокого.
Поэтому, как только он вымотался, он тайно решил, никем не замеченный, попрактиковаться в «высшем командовании».
Поэтому, как только он вымотался, он тайно решил, никем не замеченный, попрактиковаться в «высшем командовании».
И поскольку он выбрал меня в помощь, я на время избавился от шитья перчаток, и каждый день гулял с ним в лесу, где наши тайные продвижения происходили на лугу, окруженном кустами и деревьями.
Отец был то лейтенантом, то капитаном, то полковником, то генералом; но я был саксонской армией.
Я прошел обучение сначала как «взвод», потом как целая рота.
Потом я стал батальоном, полком, бригадой и дивизией.
Я должен был то ехать, то бежать, то вперед, то назад, то направо, то налево, то атаковать, то отступать.
Я не терялся и испытывал стремление и любовь к этой деятельности.
Но я был все еще тем же маленьким ребенком, и поэтому при резком и вспыльчивом характере моего генерала можно легко представить, что мне было невозможно развиться из простого маленького капрала в полноценную могучую армию за такое короткое время, не испытав на себе строгости воинской дисциплины. Но я не плакал ни при каких наказаниях: я тоже был солдатом Саксонской армии, которая страдает, но борется!
Заработная плата тоже не заставила себя ждать. Когда отец стал заместителем коменданта, он сказал мне:
«Мальчик, ты очень помог в этом. Я сделаю тебе барабан. Ты должен стать барабанщиком!»
Какое это было счастье!
И были моменты, когда я действительно был уверен, что получал все эти шлепки, удары и побои только ради блага и спасения короля Саксонии и служения ему! Если бы король только знал!
Я получил барабан, потому что мой отец всегда держал свое слово.
Мастер-сантехник Лайстнер (да, В Германии того времени существовала сантехника прим. перевод.) с рынка в Хоэнштайне помог ему построить изготовить его.
Это был очень хорошо сделанный сольный (военный, маршевый барабан прим. перевод.) барабан; он существует до сих пор.
Позже, когда я немного подрос, но еще был мальчиком, я стал барабанщиком Седьмой роты, и мне придется снова упомянуть этот же барабан.
Одиннадцать компаний сделали свое дело. Они тренировались почти каждый день, а времени было предостаточно, потому что работы не было.
Как мы сумели выжить и чем на самом деле жили, я теперь уже не могу сказать сегодня, мне это кажется чудом.
«Королевские спасатели» были и в других местах. Они были в контакте друг с другом и решили, что как только будет отдан приказ, сразу же отправятся в Дрезден и рискнут всем ради Короля, возможно даже жизнью.
И в один прекрасный день этот приказ пришел.
Зазвучали горны, забили барабаны.
Герои хлынули из каждой двери, чтобы собраться на рынке.
Главный мясник Хаасе стал адъютантом полка. Он позаимствовал лошадь и восседал верхом на ней. Ему было нелегко посреди заместителей командиров и капитанов, потому что лошадь все время старалась сбросить всадника.
Жена городского судьи, фрау Лайриц, вывесила из окон скатерть и свой воскресный салоп.
Это было замечено. Ей стали подражать. Это придало рыночной площади праздничный, веселый облик. Некоторые вообще были в восторге.
Никаких следов от боли разлуки! Никто не чувствовал необходимости прощаться с женами и детьми. Громкое ура по три раза, виват, везде ура!
Комендант произнес речь.
Затем мощно зазвучали духовые инструменты и барабаны.