Проблематикой сравнительных исследований занимался созданный в 1976 году МНИИПУ Международный научно-исследовательский институт проблем управления, совместный проект стран СЭВ. Именно туда пригласил Гайдара на работу профессор Валентин Терехов. Институт находился в сфере ответственности Госкомитета по науке и технике (ГКНТ), зампредом которого был зять Алексея Косыгина Джермен Гвишиани, он же занимал пост председателя совета МНИИПУ. В своих «ранних» мемуарах, «Днях поражений и побед», Гайдар писал: «Нужно формальное утверждение Государственного комитета по науке и технике. Если бы речь шла об Иванове или Сидорове оно чистая формальность, младшие научные сотрудники не главная проблема комитета. А тут Гайдар. Раз Гайдар значит, по блату. Если по блату то почему не как принято, не через начальство, без звонка по вертушке?..»
В общем, все закончилось тем, что Егор 23 декабря 1980 года был зачислен в штат родственной для МНИИПУ организации ВНИИСИ, Всесоюзного НИИ системных исследований, структуры двойного подчинения тому же Госкомитету по науке и технике и Академии наук СССР. (Старшим научным сотрудником Гайдар стал осенью 1982-го, когда на полную проектную мощность заработала новая лаборатория, но об этом позже.)
Этот Институт тоже был создан в 1976-м, директором его был тот же Гвишиани, одним из ключевых сотрудников член-корреспондент Академии наук, выходец из ЦЭМИ Станислав Шаталин. Среди знаковых ученых лауреат Нобелевской премии по экономике Леонид Канторович. Замдиректора специалист по проблемам управления Борис Мильнер, перешедший из Института США и Канады. Институт, понятное дело, занимался поисками священного Грааля, универсального средства спасения советской системы.
Оптимизация, совершенствование управления, математические методы ну что еще могло перезапустить мотор социализма? Как говорил один из ключевых ученых ЦЭМИ Виктор Волконский, «даже в 70-е годы, когда экономические темпы стали регулярно снижаться, мы думали, как бы сделать машину более быстроходной, а не о том, что могут отвалиться колеса».
Жуткие советские аббревиатуры оказывались частью научно-исследовательского абсурда. Вот как можно было придумать, например, такое ЦНИИТЭСТРОМ (Центральный институт научно-технической информации и экономики промышленности строительных материалов). Все было почти как в НИИЧАВО Институте чародейства и волшебства из обожаемых Гайдаром братьев Стругацких, который концентрировался на поисках счастья с помощью работ в различных областях магии со своими отделами линейного счастья, смысла жизни, абсолютного знания, предсказаний и пророчеств («А чем вы занимаетесь?» спросил я. «Как и вся наука, сказал горбоносый. Счастьем человеческим»)
Со Стругацкими и их прозой у Гайдара были особые отношения, и не только потому, что в определенный момент Аркадий Стругацкий станет его тестем. Цитаты весьма афористичные из Стругацких (как и цитаты, например, из Ильфа и Петрова, а потом из Сергея Довлатова) были для круга интеллигентных молодых людей тех лет паролями в системе координат «свой чужой». «В нашем поколении, несколько категорично утверждал Егор, свой чужой в любой компании легко проверялось на том, понимает человек цитаты из Стругацких или не понимает. Если понимает, значит, он свой». Трудно сказать: в поколении интеллигентных юношей и девушек на 10 лет младше Гайдара Стругацких не особо читали взаимными паролями были скорее цитаты из распространявшихся в самиздате Пастернака, Мандельштама, альманаха «Метрополь», «Зияющих высот» Александра Зиновьева С учетом того, что сам- и тамиздат все-таки гораздо более активно проникали в СССР в 1970-х и 1980-х, для поколения, формировавшегося в конце 1960-х, Стругацкие действительно могли быть заменителями альтернативной литературы.
Во ВНИИСИ решили искать рецепты чародейства и волшебства где поближе изучить опыт курируемых Советским Союзом соседей из стран восточного блока. Гайдар занимался проблемами хозрасчета, а то, что происходило в экономических системах государств «народной демократии», неофициально можно было назвать «хозрасчетным социализмом». Его-то и должна была исследовать с тем, чтобы, возможно, заимствовать опыт для реанимации постепенно деревеневшей экономики СССР, специальная лаборатория, которую создавали во ВНИИСИ в 1980 году под руководством Вадима Павлюченко. Этот ученый придумал термин «крупномасштабная экономика» и в статье в газете «Правда» настаивал на «перестройке хозяйственного механизма» и плановом внедрении «экспериментально проверенных решений».
В Институте уже год работал пригодный для такого рода исследований специалист автор диссертации по экономическим реформам в ЧССР в 1960-х годах Олег Ананьин. Вместе с Гайдаром, знавшим югославский опыт, они составили работоспособный тандем два молодых экономиста, вежливых, чрезвычайно интеллигентных и не вызывавших раздражения у руководителей. Причем Ананьин, перешедший во ВНИИСИ из Института экономики, к моменту создания новой лаборатории, по его собственным словам, «понял, что куда-то не туда попал» его лаборатория оргструктур, состоявшая из одного «щедровитянина», последователя философа-методолога Георгия Щедровицкого, и нескольких инженеров занималась чем-то совсем уж невнятным. А тут вдруг возникла возможность сосредоточиться на вполне конкретной сфере исследований.
Правда, Павлюченко уже в начале 1981-го рассорился с начальством как в любом советском НИИ, здесь, в краснокирпичном здании на улице Кржижановского (потом Институт переехал на проспект 60-летия Октября, который вел к Профсоюзной улице, где, как в гетто, находились многочисленные институты АН СССР), все было сложно, с многоходовыми интригами и непростыми отношениями. И некоторое время, пока руководство определялось, что делать с экономическими исследованиями соцстран, два соавтора работали под Борисом Мильнером, в своего рода особом статусе.
Конкретных сфер исследований не было. Когда два подчиненных Мильнера спрашивали у своего куратора, над чем, собственно, нужно поработать, он не знал, что ответить. Были, конечно, отдельные поручения сверху. Например, когда в Польше образовалась «Солидарность» и у нее появилась экономическая программа, проанализировать ее поручили Олегу Ананьину, знавшему, помимо чешской, польскую экономику и польский язык. С секретным запечатанным пакетом, в котором содержался всего лишь анализ этого документа, он лично отправился в ЦК КПСС. Онемевший от изумления при виде пакета инструктор ЦК распечатывать его не стал, чтобы не нарушать режим секретности, а попросил рассказать на словах. Степень абсурда, иногда добровольного, в позднесоветской системе была чрезвычайно велика.
Эта неопределенность несколько тяготила Гайдара, и в то время он был несколько дезориентирован. Егора звал в ЦЭМИ в новую лабораторию легендарный, в том числе благодаря своему полудиссидентскому опыту, экономист Борис Ракитский. В 1970 году он был бит за книгу 1968 года, причем сильно изуродованную по цензурным соображениям, «Формы хозяйственного руководства предприятиями». Как и Геннадий Лисичкин за книгу «План и рынок», да и прочие «товарники», то есть «рыночники» от идеологов косыгинской реформы Евсея Либермана и Александра Бирмана до Николая Петракова, впоследствии замдиректора ЦЭМИ и помощника Горбачева. (Гайдар вспоминал об атмосфере научных семинаров Петракова в ЦЭМИ: «появилось ощущение, что вот-вот собравшихся потащат в кутузку».) «Избиению» Ракитского предшествовала и, судя по всему, способствовала положительная рецензия на его книгу в 1969 году в «Новом мире» Александра Твардовского. Как могли простить ученому-экономисту, например, такие слова о косыгинской реформе: «С расширением хозяйственной самостоятельности предприятий прежние методы руководства ими со стороны министерств и главков становятся совершенно непригодными все более отчетливым становится размежевание между поборниками серьезных, последовательных перемен в механизме функционирования нашего хозяйства и сторонниками чисто внешних, частичных изменений, не затрагивающих по существу дореформенной системы хозяйственного руководства. Последние, как правило, только на словах выступают за реформу».
В это время новую лабораторию по изучению опыта соцстран решили создать на базе сэвовского МНИИПУ. Однако в какой-то момент Гвишиани, вероятно несколько запутавшийся в собственных многочисленных должностях, задался вопросом а почему бы не сформировать под эту задачу специальный научный коллектив именно во ВНИИСИ?
Осенью была создана лаборатория 12, которую возглавил Владимир Герасимович близкий сотрудник Шаталина, работавший с ним еще в ЦЭМИ. Вскоре к Гайдару и Ананьину присоединились Вячеслав Широнин и Петр Авен, занимавшиеся до той поры скорее математикой (Авен защищался под руководством Станислава Шаталина, непосредственным его руководителем был Илья Мучник, изучавший проблемы обработки данных), Марина Одинцова, специалист по ГДР, друг и соученик Гайдара по экономфаку Виктор Походун, занимавшийся венгерской экономикой.
Эти исследования можно было принять за нечто серьезное. Но, скорее всего, молодые ученые оказались в поле судорожных движений, диктуемых нарастающей обеспокоенностью властей по поводу способности системы выжить.
В академических институтах исправно начинали выпивать уже с утра и столь же исправно писали разнообразные бумаги в верха. Система деградировала, в Афганистан были введены советские войска, что стало подтачивать СССР морально матери не хотели, чтобы их дети погибали за Политбюро ЦК КПСС. Однако относительное сырьевое благополучие не заканчивалось: цены на нефть держались на высоком уровне (пик пришелся на 1982 год 40 долларов за баррель, в 9,2 раза выше, чем в 1973 году), энергоносители составляли в 1980 году 67 % экспорта Советского Союза в страны ОЭСР, а сам физический объем экспорта нефти за 19701980 годы вырос на 62 %.
В 1980-м умер «отец» захлебнувшейся еще в 1968 году экономической реформы Алексей Косыгин. Система дряхлела вместе с вождями. Лабораторию, в которой работал Гайдар, отвлекли от исследований братских экономических опытов на сизифов труд написания и многократного редактирования книги нового предсовмина Союза, который на самом деле был очень старым, Николая Тихонова, 75 лет от роду. Казалось, время оцепенело, а молодые экономисты обречены играть в бисер кто с математическими формулами, а кто с эзоповым языком.
В январе 1981 года в должность вступил 40-й президент США Рональд Рейган. Он был категорическим противником вмешательства государства в экономику. Советский Союз был для него примером разрушительного действия пагубной самонадеянности экономистов сторонников государственных интервенций. Однажды он рассказал председателю Федеральной резервной системы Алану Гринспену анекдот. Парад на Красной площади. Впереди чеканят шаг элитные подразделения. За ними идут современные танки и артиллерия. Следом внушающие ужас ядерные ракеты. А вот окончание анекдота в пересказе самого Гринспена по прозвищу Маэстро: «За ракетами плетутся шесть или семь человек в гражданской одежде неряшливого вида. К Брежневу подбегает помощник и начинает торопливо извиняться: Товарищ генеральный секретарь, прошу прощения, я понятия не имею, кто эти люди и как они попали на военный парад! Не волнуйтесь, товарищ, отвечает Брежнев. Это наши экономисты самое грозное оружие. Вы и представить себе не можете, какие разрушения они способны причинить».