Доченька, ты, наверное, устала от морской прогулки и тебе вполне могло привидеться, начал объяснять Сэмюель дочери.
Вот и ты мне веришь папа, девочка надула обиженно свои пухленькие губки и насупилась.
Пойдём к маме, она, наверное, уже успела потерять тебя и не находит себе места, наконец нашёлся Сэмюель.
Вот мы и дошли до того места, когда можем раскрыть ещё одну сторону личности Сэмюеля Моррисона. Дело в том, что, будучи практикующим психологом, он иногда позволял себе исследовательские работы в сфере психологии человека, не менее интересного, чем окружающий мир. И сейчас он задумался над тем, по какой причине один и тот же мальчик привиделся двум разным людям. Завзятый книгочей, он знал, что владельцы некоторых замков распускают слухи для привлечения клиентов о таинственных призраках. На это откликаются легковерные туристы, которые в темноте благодаря подготовленной психике и вправду замечают нечто похожее на призраки. Но то происходит в вечернее или ночное время суток, они же видели мальчика при свете дня, и в этом состояла нестыковка. Миражом назвать тоже никак нельзя, поскольку видения в этом случае находятся вдали и имеют размытые очертания.
С чем же в данном случае они столкнулись с дочкой? Что это было? Наука на данный вопрос не давала ответом, как не было ответов и в эзотерики. Тем не менее Сэмюель оба случая в мельчайших подробностях описал в своём журнале, который вёл с самого первого дня плавания. Когда они вернутся в родной порт, он хотел познакомить научный свет Америки с фактами таинственных видений. Пусть даже научные умы поднимут его на смех, как оно чаще всего и происходит. Лишь спустя годы, какие-либо энтузиасты случайно наталкиваются на такие записи и восклицают: так я же об этом говорил!
4 июля 1784 года было солнечно, и Сэмюель вывел дочку с собой на палубу. В безоблачном синем небе ярко светило солнце и море казалось одним большим серебряным зеркалом на котором скользила шхуна. Они любовались летучими рыбами, что резко и неожиданно выскакивали из воды и пролетев по воздуху несколько метров вновь скрывались в толще воды. Рыбки вызывали особый восторг у ребёнка, и она спрашивала у отца:
4 июля 1784 года было солнечно, и Сэмюель вывел дочку с собой на палубу. В безоблачном синем небе ярко светило солнце и море казалось одним большим серебряным зеркалом на котором скользила шхуна. Они любовались летучими рыбами, что резко и неожиданно выскакивали из воды и пролетев по воздуху несколько метров вновь скрывались в толще воды. Рыбки вызывали особый восторг у ребёнка, и она спрашивала у отца:
Папа, а как они летают?
Не знаю, дочка, искренне отвечал Сэмюель. И это была истинная правда. Сэмюель не знал природы полёта этих рыбок, как не знал и того, что заставляет их покидать родную стихию на некоторое время, становясь лакомой добычей птиц. Изредка на поверхности моря возникали крупные волны с пенной шапкой, создавая на поверхности рябь. Едва ли найдётся что-то ещё, что способно захватить внимание человека на долгое время, как созерцание спокойной воды, простирающейся до самого горизонта.
Единственный, кто ни на что не обращал внимания, так это штурман. Он целыми днями сидел у себя в каюте, периодически выходя на палубу, и, выполняя необходимые замеры по солнцу, если днём и по звёздам в ночное время суток. И по его расчётам через пару дней они должны подойти к островам. Он даже назвал их, но Моррисон, погружённый в размышления о таинственном видении, как-то пропустил мимо ушей, а переспрашивать посчитал неуместным. Да и не столь важно, какие это острова, ему куда важнее конечный пункт плавания. А это ещё нескоро произойдёт.
И только история с загадочным мальчиком не желала завершаться и случилось следующее происшествие. Боцман стоял на юте и предавался своему излюбленному занятию, как он называл раскуривание трубки. Неожиданно выбежавший из-за палубной надстройки матрос, сломя голову, нёсся на него и будь боцман несколько лёгкой весовой категории и хрупкой комплекции, он вполне мог бы сбить его с ног. Глаза матроса выражали безудержное беспокойство, как если бы он увидел нечто выходящее за рамки разумного. Такие лица боцману доводилось видеть на одном каперском судне, когда на борту началась крупная потасовка между двумя группами матросов и одна из групп схватилась за ножи. Вот и сейчас медлить было никак нельзя.
Что произошло? спросил боцман, схватив за рукав свободной рукой у матроса, порывающегося вырваться из его цепких рук. Что разумеется было пустым занятием, учитывая, что боцман владел недюжинной силой.
Там мальчик, указывая за спину на море, ответил матрос.
Мальчик? Тут никого не было, но всё же боцман подошёл к фальшборту и посмотрел вниз, перегнувшись через леер.
Странное дело, на поверхности моря стало расплываться красное пятно, похожее на кровь, как если бы акула, захватив жертву, решила перекусить тут же. Ну не привиделось же, в конце концов. И, впору было поверить матросу, который не преминул заметить, что смерть мальчика целиком на совести боцмана. При этом замечании матрос с трудом успел увернуться от удара, способного положить быка замертво. Боцман хоть и не считал себя суеверным, но верил в морские приметы и сейчас оказался перед неразрешимой задачей. Чему верить: собственным глазам или разуму? Разум твердил, что никакого мальчика не было, но только вот матрос и пятно на поверхности моря говорили обратное. Самое же интересное, пятно расплывалось именно на том месте, где якобы мальчик и упал за борт, а поблизости никаких акул не наблюдалось. Разве упустишь чёрный треугольник плавника акулы при свете дня?
И всё же у боцмана хватило выдержки заявить матросу: мальчика не было, тебе просто померещилось. Если же узнаю, что ты всё же не удержался и распустил язык, запомни: будешь болтаться в «клетке».
Про клетку он конечно же несколько преувеличил, сия практика давно уже не применялась даже в пиратской практике, но иначе как заткнуть рот матросу. Разговоры же о призрачном мальчике могли посеять панику, чего никак нельзя допустить на борту шхуны. Тем паче, что они сильно уклонились от намеченного курса из-за шторма и при самом попутном ветре и то не могли прибыть на место в назначенное время.
Об этом происшествии боцман конечно же доложил капитану после того, как проследил за матросом, которому приказал драить палубу до зеркального блеска. И как назло в этот день, в какой-то момент ветер стих и паруса, до этого наполненные ветром, словно белые облака, сейчас же повисли на реях безжизненно. Шхуна по инерции ещё немного продвинулась вперёд, остановилась. Все практически тут же почувствовали, какая стоит в воздухе невыносимая жара. Пока был ветер, она не ощущалась особо, да и шхуна была в движении, и не доставляла особых хлопот пассажирам.
Полный штиль, орифламмы и те висели вдоль мачты без признаков какого-либо движения. Наступившая ночь, навалившаяся будто плотное покрывало, также не принесла ожидаемую прохладу. Матросы, свободные от вахты, просто растянулись на палубе, желая отдохнуть. Элис и дочка, по просьбе Сэмюэля оставались в каюте, как бы ни было жарко и душно. Его пытливому уму всё ещё не давала покоя история с загадочным мальчиком. Не может же привидеться всем одинаково? Ладно он сам, пусть дочка.
Можно сослаться на живое детское воображение и фантазию, но как объяснить тот факт, что мальчика видел матрос. И не только, кроме матроса боцман видел на поверхности моря красное пятно, принятое им за кровь. Не могло же ему привидеться такое? Как это-то объяснить?
Когда наконец ветер наполнил паруса с громким хлопаньем и шхуна вновь начала рассекать волну случилось то, чего менее всего ожидали. Матрос Эухенио, которому привиделось, что мальчик выпал за борт, в тот день стоял за штурвалом. Шхуна, подчиняясь крепким рукам, шла ровно по курсу. Кто-то из отдыхающей смены, возможно и Юджин вечный балагур, окликнул его: Эухенио, не спи за штурвалом! Иначе опять чёрт те что привидится
Пошёл ты! только и огрызнулся Эухенио в ответ, но было заметно, как чувство суеверного страха пробежало по его лицу. Отличаясь бесстрашием по отношению к реальному противнику, испанец терял всю свою смелость перед потусторонним и с этим он ничего поделать не мог.
Матросы, может быть и ещё бы препирались, но возникший старпом прервал их перепалку. Но ещё до этого вечера матросы подтрунивали матросы над несчастным, по глупости проболтавшемся о своём видении. И знал же, что подобное неизбежно, когда из всех развлечений на борту пустые разговоры или сон. Когда наступил вечер, и темнота накрыла всё кругом, до конца вахты матросу оставалось около получаса. А в этих широтах сумерек почти и не бывает, стоит солнцу скрыться за горизонтом, как всё погружается в кромешную тьму. Вахтенный только отошёл от Эухенио, тот отпустил штурвал. Кто мог подумать, что ему втемяшилось в голову. Чужие мысли прочесть не представляется возможным, иначе многих неприятностей можно бы было избежать. Никто ничего и понять не успел, когда заметили, как матрос разбежался и прыгнул в море.
Человек за бортом! крикнул боцман. Кто-то следом за матросом бросился в воду. Но только разве увидишь в темноте что-либо. А если тонущий не подаёт голоса, шансы и вовсе приравниваются к нулю. И всё же, следуя пунктам морского устава, бросили в море спасательный круг. Кто-то из матросов перекрестился. Вахтенный, тут же объявившийся на мостике, скомандовал:
Фок и грот на гитовы!
Следом за спасательным кругом кинули спасательный буйки.
Ложитесь в дрейф да шлюпку на воду!
С шхуны спустили шлюпку с матросами под командованием опытного лоцмана, подобрали второго матроса, а вот первого так и не смогли отыскать. С момента, как прозвучала команда об упавшем и спуском шлюпки, прошло некоторое время, да и шхуна прошла не менее мили. Шансов практически не оставалось. Пробовали до него и докричаться, но лишь ночное безмолвие и плеск волн было ответом на призыв.
Когда боцман решил проверить, кто именно исчез в морской глубине, сердце его не обмануло. Среди матросов он недосчитался Эухенио, как и предполагал. Но теперь-то ничего изменить нельзя. И с этого времени шхуну начали преследовать неприятности. Никто не знал истинной причины происходящего, как если бы кто-то наложил проклятие или на судне нашла пристанище нечистая сила и решила свести их с белого света. Без всякого повода матросы схватывались друг с другом, и боцман едва успевал разнимать их. И только благодаря собственной комплекции и недюжинной силе, но никто не взялся бы сказать, как долго это может продолжаться. Как не смог бы сказать, чем оно завершится. Но то, что оно закончится добром, ожидать не приходилось.
Единственно Моррисон, казалось, не обращал на это внимания. Он вообще не выходил из каюты. А если всё же и появлялся на палубе, то лишь затем, чтобы узнать у капитана: сколько времени займёт ещё плавание. Но только ведь всё зависит не столько от капитана, сколько от направления ветра, скорости, от течений, да и многих факторов, которые никак нельзя игнорировать. Было похоже, что путешествие стало его утомлять и он желает, как можно скорее ступить на землю. Глаза его казались глазами усталого человека, не высыпающегося долгое время.