«Сучьи дети! Никак не меньше полусотни тварей! решает атаман откуда у них арбалеты?» Засечь хоть одного ублюдка и тогда он покажет, что может попадать арбалетным болтом не хуже. Может не селяне, а братья по разбою? В последнее время на него многие зуб точат разбогател, мол, не пойми как, житья другим нет от такого. Вполне может быть! Но какие же, однако, осторожные и ловкие эти вражьи ватажники! Хоть одного убить отступая! А потом пройтись густой гребенкой копий по лесу, переловить и передушить всех.
Стрелы сыпанули с двух сторон на и без того малый отрядец. На узкой звериной тропке пришлось туго.
Назад! На поляну! Быстро! яростно прошипел Илдей. Сукин сын, узкоглазый выродок, раньше бы поплатился за такое явное нарушение субординации, но сейчас его послушались все без исключения все пятеро оставшихся. Быстрая пробежка до середины окровавленной поляны, свист еще одной стрелы, одному из ватажников вскользь зацепило щеку и все. До ближайших кустов шагов шестьдесят изгвазданного обрывками собак и истоптанного конями пространства.
Спинами к дубу! приказывает атаман так хоть с одно стороны можно будет не ждать нападения. «Сейчас бы большие щиты» с тоской мелькает мысль. Нехорошие предчувствия уже не просто шепчут воют голодным волком в голове. В оглушительно короткое время его крепкая «старая дружина» полностью разбита. Большинство оставшихся ранены. Теперь уже не важно, сколько селян-охотников и вражьих ватажников вокруг, если, конечно, это они теперь на остаток отряда хватит нескольких десятков и таких врагов. Только степняк Илдей еще во что-то верит стоит отдельно от них, всматривается, вслушивается.
Борча! Жив? кричит атаман, памятуя о крике. Может, все же удалось прорваться и уже сейчас верная ватага мчится, сюда не жалея коней? Одновременно с его криком из кустов справа свистит стрела Илдей грациозно уходит в сторону, пропуская ее буквально в пальце от своей головы. Отвечает почти одновременно за кустами движение. Легкое, неслышное, но степняку, опытному воину и охотнику, большего и не надо еще две стрелы срываются на звук, а следом за ними тяжелый арбалетный болт атамана. Тишина Новое движение кустов прямо в том же месте. Еще несколько стрел срываются с лука ханского сына.
Я хочу говорить с вашим главным! атаман, прикрываемый ватажниками, выходит вперед, раздвинув щиты. Тишина ему ответом.
Я, боярин Вольг Ольбегович, предлагаю мир. Предлагаю себя в полон, в обмен на то, чтоб мои люди ушли к своим. Вы получите большой выкуп от моих людей и, со своей стороны, я даю слово, что не буду преследовать вас или чинить урон вам и вашим семьям. А те, кто пожелают будут приняты в мою ватагу на общих основаниях. Вы доказали, что вы достойные воины. В том готов поклясться богами.
Вновь только тишина. Волк продолжил:
Мое слово вам порука. Поклянусь на крови, ежель надо. Отпустите моих людей я останусь залогом моих слов. А нет зачем проливать кровь еще? Давайте решим дело поединком? Я сам готов выступить против любого вами выставленного воя.
Из кустов слева вылетел «ответ» и упал к ногам атамана, пролетев добрых два десятка саженей. Отрубленная голова старого ватажника Борчи
Я отлично знаю цену твоему слову, Волк, густой мощный голос, казалось, донесся отовсюду. Мало того я лично в нем убеждался, глядя на порубанных, изуродованных тобой и твоими людьми, селян.
И что?
Людей губишь как моровая язва. И последнее отбираешь, ровно паук ненасытный.
Людей? Так разве то люди? Им положено пахать и платить сильным. Таким как мы. А если бунтуют им нужно напоминать положение дел. Так делают все бояре и князья!
Вот только ты не князь и не боярин, прозвучало язвительно. И за свои злодеяния ты сегодня уйдешь с этой поляны не на своих ногах. И не полностью.
Буйная кровь взыграла в жилах старого атамана он уже давно привык смотреть в глаза смерти, такое уж у него ремесло и жизнь, и просто так его не запугать!
Пес! Сучий потрох! Ты смеешь мне грозить? Ты трус, стреляющий в спины из кустов! Клянусь Перуном сколько бы вас не было так просто вы нас не возьмете, и я еще упьюсь вашей кровью!
Он там один, ровным голосом поправил старый ватажник Звень. Один, матерый вой*1, что навострил множество ловушек и заманил нас в них как глупых уток.
Один? Не может быть! не поверил один из ватажников.
Один, повторил Илдей следом за Звенем. Просто шакал очень хорошо подготовился. И все время на шаг впереди нас
Уловив новый шорох в тех же дебрях, печенег, послал на движение разом три стрелы.
Почти попал, прорычал голос, но уже из другого места. Ты хороший стрелок, сын хана.
Хорошим я бы был, если бы уложил тебя!
Зловещий смешок был ему ответом.
Это далеко не так просто, степняк. Поверь.
Вновь стрелы сорвались с тетивы тугого степного лука.
Я предлагаю тебе уходить, Илдей, сын Талмата. Я не за тобой пришел.
Зато я теперь уже охочусь за тобой. И, клянусь Тенгри, теперь я тебя никогда в покое не оставлю. Тебя, твою семью, твоих друзей.
Очень глупо мне говорить такое я могу пожелать того же с твоими близкими.
Попробуй. Лучше сам сейчас уходи. Пока еще можешь. Эти люди мои друзья и под моей защитой.
Ты их не спасешь. А делить нам с тобой нечего. Ты мне не нужен.
Теперь уже усмехнулся степняк.
А ты шутник. Боишься схватиться с баатуром?
Из дебрей выпорхнула стрела Илдей лишь чуть отклонил голову, пропуская ее мимо.
Уходи, степняк. Последнее предупреждение. Обними своих жен, поживи еще пару лет твоя голова стоит недорого. Сейчас. Потом будем воевать. Я не хочу убивать тебя.
Это тоже не так просто, самодовольно похвастался Илдей, ловя каждое движение в вокруг, каждый шорох травы и кустов.
На сей раз ответом были два арбалетных болта. Увернуться от них было нелегко практически невозможно, даже такому великолепному воину как Илдей. Но ему и не пришлось оба болта летели не в него и на свете стало еще на одного ватажника меньше. Звень, глухо матерясь, хватал скользкое от крови оперение болта, ушедшего на всю длину ему в плечо и пришпилившего его к дереву.
Слышишь? Эй? проревел Волк, закрываясь щитом. Слышишь? Пусть уйдет хоть мальчишка! Он ни в чем не виноват. В разбое не участвовал никогда, никого не убивал и не пытал. Слышишь?
Враг не подавал признаков жизни ни шороха, ни треска.
Отпусти его? Ну?
С чего ты решил, что он его отпустит? ехидно осведомился степняк. Я бы на его месте не отпускал. Сопляк запомнит. А когда вырастит может отомстить.
Если шакал один то это людолов. За мою голову назначена награда, и большая. Князю нужна моя голова, а не его. Его голова ничего не стоит для князя. Как и твоя.
Людолов? степняк прицокнул языком, пробуя на вкус новое для него слово. Но атаман уже не обращал на него внимания.
Слышишь, ты? Ну? Мальченке всего тринадцать он еще не успел ничего натворить.
Чего же ты так о нем печешься? нарушил тишину неведомый убийца. Думаешь, замолишь этим все свои грешки? От них в аду все черти разбегаться будут, не юли!
Слышишь, ты? Ну? Мальченке всего тринадцать он еще не успел ничего натворить.
Чего же ты так о нем печешься? нарушил тишину неведомый убийца. Думаешь, замолишь этим все свои грешки? От них в аду все черти разбегаться будут, не юли!
Это сын моей сестры. Я его выкрал у нее, когда увидел, в какой нужде живут. Отпусти хлопца и я никуда не уйду.
Лес вновь был беззвучен, словно выжидал.
Тебе он ни к чему отпусти его. Слышишь?
Добро. Пусть уходит.
Волк повернулся к степняку.
Уводи его к нашим. Там знают, что делать.
Я останусь.
Нет! Уводи его. И возвращайся. Коли паду переройте весь лес, но эту погань найдите. Ватажников точно хватит. Не медли!
Дядя чего это я должен уходить? Я не пойду! заартачился молодой ватажник.
Нишкни, щеня! Пшел домой к мамке! И чтоб духу твоего не было здеся сей же час!
Печенег думал, склонив голову на бок, отчего его странные для славянского глаза длинные черные косы рассыпались, опустившись ниже пояса. Коротко кивнул, и атаман обрадованно крикнул.
Не стреляй! Они уходят.
Лес хранил гробовое молчание. Никто не стрелял по отделившимся от дерева людям никогда вышли на середину поляны, никогда шли по тропе, пока не скрылись из виду. Казалось, враг ушел, оставив старого атамана одного. Одна стрела всего одна, легкая, бесшумная была послана вослед ушедшим, когда они уже были очень далеко. Послана твердой рукой, точным глазом, но на Удачу и сегодня госпожа была явно не на стороне разбойников. Стреле досталась жертва и кровь пролилась. Но старый разбойник уже не мог этого видеть он готовился к своему бою на смерть.
Волк отбросил в сторону арбалет, стянул через голову рубаху, оставшись по пояс голым. Вытянул хазарский меч в правую руку, в левую взял длинный широкий кинжал.
Ну? Ну, вот он я, ты же за мной шел? атаман тряхнул мечом, пробуя кисть для боя.
Выходи один я! Аль ты только в спины стрелять горазд?
И вновь тишина ему была ответом.
Где ты, тварь? Где? Выходи! Вот он я! Я тебе нужен приди и возьми, мразь!
Волк вышел на середину поляны. Он провернул руку с саблей клинок свистнул в воздухе как живой.
Ну? Выходи? Витязь ты аль нет? Вот он я здеся! Выходи, пес княжий! Трус, падаль, сукин сын! Вот он я! Ко мне шавка! Ко мне тварь, мразь, сука!
Атаман вошел в раж, глаза налились кровью он уже попрощался с жизнью и был готов к смерти. Такие люди всегда намного-намного опаснее тех, кто хоть немного рассчитывают выжить. Но вступать в поединок не входило в планы его противника. Враг уважил храброго разбойника он позволил на себя взглянуть, поднявшись из густой травы на краю поляны, в двадцати шагах от атамана. Волк вздрогнул от внезапного появления людолова, совсем ни оттуда, откуда ждал, да еще и так близко от себя. Он лишь успел взглянуть в глаза своей смерти долей секунды позже арбалетный болт пробил его храброе и жестокое сердце.
Тело еще не перестало биться в конвульсиях, когда людолов подошел к разбойнику с обнаженным ножом. Ему нужна была голова Волка, и следовало торопиться. Если он хоть что-то понимал в этой жизни нужно было очень спешить, потому что очень скоро в этом лесу будет очень и очень жарко, а ему еще собрать все взведенные тут и там самострелы, и прочее оружие.
Через час сюда на взмыленных конях примчались оставшиеся в лагере ватажники, но они нашли лишь десяток трупов с вырезанными из них стрелами, и тело атамана без головы. От людолова остались лишь следы трех коней, которые сведущим людям уверенно говорили только об одном до врага уже очень далеко.