Капитан Буш, сказал Хорнблауэр. С вашего позволения, мы немедленно снимаемся с якоря. Сигнальте эскадре.
Глава пятаяПистолеты я кладу в это отделение стола, сэр, сказал Браун, заканчивая распаковывать вещи.
Пистолеты? переспросил Хорнблауэр.
Браун вытащил ящик; о пистолетах он упомянул, зная, что Хорнблауэр не ведает об их существовании. Ящик оказался очень изящный, красного дерева, внутри обит бархатом; как только Хорнблауэр откинул крышку, в глаза ему бросилась белая карточка. На ней почерком леди Барбары было выведено: «Любимому мужу. Пусть эти пистолеты никогда ему не понадобятся, но уж если понадобятся, пусть служат верно и пусть, по крайней мере, напоминают о любящей жене, которая каждодневно молится о его благополучии, счастье и успехе». Хорнблауэр дважды перечитал записку, прежде чем отложить ее и заняться пистолетами. Они были очень красивы из сверкающей, инкрустированной серебром стали. Рукоятки черного дерева уравновешивали два тяжелых ствола. Рядом с пистолетами лежали в гнездах две медные трубочки: открыв их, Хорнблауэр обнаружил безупречно-округлые пули. Надо же, изготовители потрудились отлить специальные пули и положить их в ящик! Это заставило Хорнблауэра внимательнее взглянуть на пистолеты. Внутри стволов шли блестящие спиральные борозды, стало быть, это нарезные пистолеты. Следующая медная коробочка вмещала промасленные кружочки из тонкой кожи заворачивать пулю перед забиванием в ствол, для большей плотности прилегания. Латунный шомпол и маленький молоточек из того же металла чтобы забивать пули. Латунный колпачок мерка для пороха. Маленький чтобы обеспечить точность стрельбы: небольшой заряд, тяжелая пуля и надежный ствол. Из такого пистолета, если не дрогнет рука, попадешь в яблочко с пятидесяти ярдов.
Но оставалась еще меньшая коробочка. В ней обнаружились очень тонкие медные квадратики. Хорнблауэра они поначалу озадачили. У каждого квадратика была в середине выпуклость, где металл утоньшался и просвечивало черное содержимое. До Хорнблауэра мало-помалу начало доходить, что это те самые капсюли, о которых он вроде бы недавно слышал. Чтобы проверить, он положил один квадратик на стол и резко стукнул молоточком. Послышался треск, из-под молоточка вырвался дым; приподняв молоточек, Хорнблауэр убедился, что капсюль взорван, а на столе осталась выщербина.
Он еще раз осмотрел пистолеты. Где были его глаза? Ни кремня, ни зарядной полки. Боек прилегает к ровному на первый взгляд металлу, однако под ним можно нащупать небольшое углубление по форме капсюля. В середине углубления дырочка; она, должно быть, сообщается с казенной частью ствола. Заряжаешь пистолет, вставляешь капсюль в углубление и спускаешь курок. Капсюль взрывается, огонь через дырочку поджигает заряд, и пистолет выстреливает. Никаких случайностей с кремнем и затравкой; ни дождь, ни брызги не выведут этот пистолет из строя. Осечки должны быть крайне редки вряд ли больше одной на сто выстрелов. Чудесный подарок какая забота со стороны Барбары. Одному Богу известно, сколько они стоят: какой-то умелец несколько месяцев трудился над этими четырьмя стволами, а медные капсюли пятьсот штук, каждый изготовлен вручную сами по себе должны стоить баснословных денег. Зато с этими двумя пистолетами он будет держать в руках жизнь четырех человек; ясным днем, имея два двуствольных пистолета с кремневым замком, можно ждать одну, если не две осечки, а в дождь или под сильными брызгами и один выстрел можно считать удачей. Для Хорнблауэра капсюли были куда важнее нарезки; пистолеты, скорее всего, понадобятся ему в абордажной схватке, когда меткость не важна: курок спускают в ту секунду, когда дуло уже уперлось в живот противнику.
Он еще раз осмотрел пистолеты. Где были его глаза? Ни кремня, ни зарядной полки. Боек прилегает к ровному на первый взгляд металлу, однако под ним можно нащупать небольшое углубление по форме капсюля. В середине углубления дырочка; она, должно быть, сообщается с казенной частью ствола. Заряжаешь пистолет, вставляешь капсюль в углубление и спускаешь курок. Капсюль взрывается, огонь через дырочку поджигает заряд, и пистолет выстреливает. Никаких случайностей с кремнем и затравкой; ни дождь, ни брызги не выведут этот пистолет из строя. Осечки должны быть крайне редки вряд ли больше одной на сто выстрелов. Чудесный подарок какая забота со стороны Барбары. Одному Богу известно, сколько они стоят: какой-то умелец несколько месяцев трудился над этими четырьмя стволами, а медные капсюли пятьсот штук, каждый изготовлен вручную сами по себе должны стоить баснословных денег. Зато с этими двумя пистолетами он будет держать в руках жизнь четырех человек; ясным днем, имея два двуствольных пистолета с кремневым замком, можно ждать одну, если не две осечки, а в дождь или под сильными брызгами и один выстрел можно считать удачей. Для Хорнблауэра капсюли были куда важнее нарезки; пистолеты, скорее всего, понадобятся ему в абордажной схватке, когда меткость не важна: курок спускают в ту секунду, когда дуло уже уперлось в живот противнику.
Хорнблауэр уложил пистолеты в бархатные гнезда и задумался. Милая Барбара. Она всегда думает о нем, старается угодить его желаниям. И не только. Эти пистолеты пример того, как она старается удовлетворить те его потребности, о которых он сам еще не догадывается. Барбара подняла брови, когда он сказал, что из чтения ему понадобится только Гиббон, и она купила и уложила ему с собой десятка два книг. Одну из них Хорнблауэр видел с того места, где сидел, новую поэму, написанную спенсеровой строфой, «Чайльд Гарольд» (надо же было так назвать!), творение безумного лорда Байрона. Перед отплытием все только о ней и говорили, и, надо сознаться, он рад случаю ее прочесть, хотя сам бы ни за что не купил. Хорнблауэр с некоторым даже сожалением вспомнил свою прежнюю спартанскую жизнь и тут же сердито вскочил со стула. В следующую секунду он бы пожалел, что женился на Барбаре, а это уже полная чушь.
Он, не выходя из каюты, мог сказать, что «Несравненная» по-прежнему идет круто к свежему северо-западному ветру, что она сильно накренилась и почти не испытывает бортовой качки, хотя и подпрыгивает довольно ощутимо на коротких морских валах. Указатель компаса над головой сообщал, что корабль держит курс на Скагген. Вся каюта откликалась на гудение натянутого такелажа, передаваемое корабельной древесиной; когда корабль переваливал через волну, доски скрипели так сильно, что в разговоре приходилось повышать голос. Одна из переборок в определенный момент килевой качки издавала хлопок, похожий на пистолетный выстрел; Хорнблауэр так привык к этому звуку, что точно знал, когда он раздастся в следующий раз.
Уже некоторое время он слышал странное неравномерное постукивание и гадал, что бы это могло быть. Собственно, неспособность распознать природу странного звука так задела его за живое, что он надел треуголку и вышел на шканцы взглянуть своими глазами. Ничего, что могло бы издавать этот ритмичный стук: ни качаемой помпы, никто не отбивает пеньку даже если предположить, что подобные работы могли бы производиться на шканцах линейного корабля, только Буш и вахтенные офицеры, застывшие при появлении великого человека. Бог весть что тут стучало; может, он все же ослышался и стук доносился снизу? Надо было сделать вид, будто он вышел на палубу с определенной целью интересно отметить, что даже коммодор первого класса вынужден прибегать к подобным уловкам, и Хорнблауэр заходил взад-вперед по наветренной стороне шканцев, привычно сцепив руки за спиной и наклонив голову. Поклонники разнообразных удовольствий писали и говорили о садах и женщинах, вине и рыбалке странно, что никому еще не пришло в голову воспеть прелести прогулки по шканцам.
Но что все-таки стучало? Хорнблауэр забыл, зачем вышел на палубу. Прохаживаясь, он украдкой взглядывал из-под бровей и все же не видел ничего подходящего. Шум не повторялся с того самого времени, как он вышел на палубу, однако любопытство не унималось. Он встал у гакаборта и поглядел на эскадру. Ладные шлюпы без усилий держались круто к свистящему ветру, а вот бомбардирским кечам приходилось несладко. Без фок-мачты, но с большим стакселем, они рыскали даже при сильном ветре, то и дело зарывались короткими бушпритами и черпали воду скулой.
Но что все-таки стучало? Хорнблауэр забыл, зачем вышел на палубу. Прохаживаясь, он украдкой взглядывал из-под бровей и все же не видел ничего подходящего. Шум не повторялся с того самого времени, как он вышел на палубу, однако любопытство не унималось. Он встал у гакаборта и поглядел на эскадру. Ладные шлюпы без усилий держались круто к свистящему ветру, а вот бомбардирским кечам приходилось несладко. Без фок-мачты, но с большим стакселем, они рыскали даже при сильном ветре, то и дело зарывались короткими бушпритами и черпали воду скулой.
Хорнблауэра не интересовали кечи. Он хотел знать, что стучало над головой, пока он сидел в каюте. Наконец здравый смысл одолел идиотскую стеснительность. Почему коммодору не задать простой вопрос на простую тему? С какой стати он вообще колебался? Он решительно повернулся и позвал:
Капитан Буш!
Сэр! Буш заспешил к нему, стуча по палубе деревяшкой.
Тот самый звук! При каждом втором шаге Буша кожаный кружок на конце деревянной ноги ударял в палубу. Хорнблауэр, безусловно, не мог задать вопрос, который только что мысленно сформулировал. Замену пришлось придумывать на ходу.
Надеюсь, вы доставите мне радость, отобедав сегодня со мной в каюте, сказал Хорнблауэр.
Спасибо, сэр. Да, сэр. Да, конечно, ответил Буш.
Он так просиял, получив приглашение, что Хорнблауэр, спускаясь в каюту, где должен был проследить за распаковкой остального багажа, немного стыдился своего лицемерия. Впрочем, хорошо, что забавное происшествие вынудило его пригласить Буша, не то бы он весь вечер просидел в одиночестве, мечтая о Барбаре, вспоминая волшебную поездку по весенней Англии из Смолбриджа в Лондон короче, изводя себя на корабле так же успешно, как это удавалось ему на суше.
Буш расскажет ему про офицеров и матросов, на кого полагаться и за кем приглядывать, о состоянии корабля и качестве припасов, о сотнях других вещей, которые ему необходимо знать. А завтра, если ветер поутихнет, он просигналит «Всем капитанам» и познакомится с остальными подчиненными, прикинет, что они за люди, и, возможно, начнет внушать им собственные взгляды и теории, чтобы в сражении обойтись минимумом сигналов и чтобы все действовали слаженно, в полном сознании общей цели.
Тем временем предстояло еще одно неотложное дело. Хорнблауэр вздохнул и сказал себе, что сейчас самое время. Превозмогая легкую неприязнь, он распорядился:
Передайте, чтобы позвали мистера Брауна моего писаря, сказал он Брауну, который развешивал за занавеской на переборке последние сюртуки.
Есть, сэр, отозвался Браун.
Неудачно, что секретаря и старшину коммодорской шлюпки зовут одинаково, из-за этого пришлось добавить к распоряжению два лишних слова.
Мистер Браун был довольно молод, худ, с ранней залысиной в бесцветных волосах и сразу Хорнблауэру не понравился. Впрочем, характерно, что Хорнблауэр вел себя с ним куда сердечнее, чем если бы почувствовал искреннюю приязнь. Он усадил Брауна на стул, а сам сел на рундук и, увидев, что молодой человек задержал взгляд на пистолетах подарке Барбары, любезно побеседовал о них, прежде чем перейти к делу. Он объяснил преимущества капсюлей и нарезного ствола.