На самом деле философия не сулит немедленных выгод, и поэтому ей с самого начала пришлось нелегко в культуре, ориентированной на успех и результаты, которая даже не особенно ценит общее образование как таковое. В Европе, напротив, стремление к знаниям веками закреплялось в умах. Тот факт, что образование рассматривалось как ценность, стал основой интеллектуальной истории.
Декларация независимости Соединенных Штатов также выразила отказ от европейских ценностей в коллективном сознании американцев. Вы нам больше не нужны, мы сами справимся. Декларация гарантировала права на жизнь, свободу и стремление к счастью. Образование не было включено в этот перечень. Не возникло традиции, которая ценила бы приобретение знаний. Почему? В Америке требовались практические навыки, и в конечном итоге дух первопроходцев-иммигрантов привел к расцвету изобретательства, которое к концу XIX века обогнало старый континент. Знание американцами нескольких языков также было признано излишним для практических целей.
Вертикальная мобильность
в Старом и Новом свете
Общества успешны благодаря возможностям для развития, которые они предоставляют своим членам. Европа тоже обязана своим развитием тому, что социальные классы стали «проницаемыми» для любых членов общества благодаря образованию. Карл Фридрих Гаусс, один из самых выдающихся математиков XIX века, был сыном простого ремесленника. Михаил Васильевич Ломоносов, выходец из семьи рыбаков, прошел пешком 1000 километров до Москвы, чтобы учиться. Иоганн Кеплер, выходец из семьи без гроша в кармане, получил обязательное образование в реформированном Вюртемберге в 1580 году. Гимназия и университет в конечном итоге привели его к озарениям, которые впоследствии произвели революцию во всем мире.
Как противоположность американская мечта и, безусловно, замечательные условия начала XX века, в которых можно было подняться в высшие социальные слои благодаря своим способностям, смелости и предприимчивости, которые, в отличие от Европы, определялись прежде всего богатством. С другой стороны, титулы и официальные должности мало что значили. Это существовало и в Европе, например, в случае с учеником переплетчика Майклом Фарадеем. Он не получил никакого формального образования, но изучал все научные статьи, которые попадали ему в руки, и таким образом стал одним из самых признанных физиков XIX века. Но в Европе образование считалось условием продвижения по службе: так можно было пройти путь от подмастерья до знаменитого профессора. В Америке успех определялся восхождением «из грязи в князи», от лохмотьев к богатству.
Как противоположность американская мечта и, безусловно, замечательные условия начала XX века, в которых можно было подняться в высшие социальные слои благодаря своим способностям, смелости и предприимчивости, которые, в отличие от Европы, определялись прежде всего богатством. С другой стороны, титулы и официальные должности мало что значили. Это существовало и в Европе, например, в случае с учеником переплетчика Майклом Фарадеем. Он не получил никакого формального образования, но изучал все научные статьи, которые попадали ему в руки, и таким образом стал одним из самых признанных физиков XIX века. Но в Европе образование считалось условием продвижения по службе: так можно было пройти путь от подмастерья до знаменитого профессора. В Америке успех определялся восхождением «из грязи в князи», от лохмотьев к богатству.
Что бы ни требовалось для социального успеха, образование, тем более образование философское, не было обязательным условием. Поэтому оно по-прежнему считается частным делом, а не тем фактором, который гарантирует долгосрочное выживание государства. Хотя система образования в США и накопила немало передовых исследований, сегодня она пребывает в довольно запущенном состоянии. Что, конечно, имеет много причин.
Идея общего образовательного канона5, который служит для развития личности, чужда американцам. С другой стороны, важным элементом образования считается патриотизм, который выражается в фиксации на обучении в своей стране6. В Америке образование всегда понималось как обучение; оно должно было быть прежде всего полезным. В естественных науках это привело к сосредоточению на технических приложениях; люди спрашивали об их практическом воздействии, не интересуясь глубокими знаниями. Когда в 1919 году общая теория относительности Эйнштейна получила сенсационное подтверждение, последствия для пространства-времени и Вселенной не стали большой проблемой. New York Times лаконично прокомментировала это событие: «Теория Эйнштейна торжествует звезды не там, где должны быть, но никому не стоит беспокоиться».
Философия искусства без хлеба
Рассмотрение вопроса о ценности философии здесь уместно, потому что философские основы естествознания или даже соответствующий образ мышления так и не нашли проявления на физических факультетах в США. Надо сказать, что даже европейская физическая традиция не рассматривала себя как продолжение каких-либо школ мысли, создавших больше путаницы в языке, чем в знаниях. Эйнштейн даже однажды назвал труды Карла Ясперса «бредом пьяницы»7.
Просто посмотрите на современных философов, на Шеллинга, Гегеля и им подобных, разве у вас не встают дыбом волосы от таких определений?
Карл Фридрих ГауссФилософия пришла к европейцам как их собственная потребность в размышлениях. Они считали себя натурфилософами в том смысле, что их волновали вопросы пространства, времени и материи, и они хотели понять элементарные законы природы, управляющие этими явлениями. К этой традиции, безусловно, относятся Гете или Кант, которые также считали себя естествоиспытателями, а также Рене Декарт или английские натурфилософы Джордж Беркли и Джон Мичелл.
В Америке важна была не натурфилософская истина, а то, как все работает. Таким образом, по сей день философия так и не обрела особого статуса в американской культуре. Об этом не в последнюю очередь свидетельствуют американские президенты, которые даже заигрывали со своей антиинтеллектуальностью (Рейган, Буш-младший и Трамп). Представьте, какой эффект произвело бы на их сторонников цитирование ими философа во время избирательной кампании.
Лучший философ Иисус Христос.
Джордж БушВсе это ни в коем случае не означает, что американская культура не привела к большим успехам. Вот сравнение.
Дальновидность и глубина
В качестве примеров традиций мышления в Америке и Европе можно рассмотреть двух исследователей, которые считались ведущими научными умами своего континента и при этом были почти современниками. Это Бенджамин Франклин (17061790) и Леонгард Эйлер (17071783). Их жизни вряд ли могли быть более разными. Бенджамин Франклин родился в Бостоне в семье изготовителя мыла и свечей, научился печатному ремеслу и поначалу неплохо продвигался по экономической лестнице. Помимо успеха в качестве писателя, он приобрел обширные знания и планировал основать научное общество, хотя всегда ориентировался на практические проблемы, такие как животноводство, посевы, топографическая съемка местности и противопожарная защита.
Наконец в возрасте 42 лет он обратился к чисто научным темам, таким как электричество, которое тогда все еще оставалось малоизученным. Он стал всемирно известен благодаря изобретению молниеотвода, что, несомненно, имело огромное значение в те времена, когда в городах происходили разрушительные пожары. Многогранность Франклина проявилась и в его политическом мастерстве. Он занял государственную должность во время зарождающегося движения за независимость и вскоре стал народным трибуном. Наконец, он сыграл важную роль в американской войне за независимость против материнской Англии. Благодаря дипломатической миссии в Париж ему удалось добиться вступления Франции в войну на стороне отделившихся колоний, что в конечном итоге привело к признанию Соединенных Штатов Америки в Парижском мире 1783 года. Конечно, это стало возможным только потому, что он уже добился славы изобретателя в Европе.
Жизнь Леонгарда Эйлера, родившегося в Базеле в семье священника, была совсем другой. Несмотря на увлечение Леонгарда математикой, его отец хотел, чтобы он изучал теологию.
В 13 лет вундеркинд поступил в университет, а в 16 защитил диссертацию о работах Ньютона и Декарта, за которой в 19 лет последовала вторая научная работа, посвященная распространению звука. Впоследствии он двенадцать раз получал премию Парижской академии наук и стал, вероятно, самым признанным математиком XVIII века (у него было 866 научных публикаций!). Его открытия в области комплексных чисел, в анализе, теории чисел и геометрии, а также в прикладных науках, таких как механика жидкостей и твердых тел, были абсолютно новаторскими. Внешне невыразительный человек, Эйлер рассорился с королем Пруссии Фридрихом II и в конце концов принял приглашение царицы Екатерины Великой в Петербург, где занимался исследованиями до конца своей жизни.
Думающие здесь, делающие там
Без сомнения, достижения Эйлера превосходили достижения Франклина во всех отношениях: с точки зрения гениальности, глубины и абстракции. Эйлер заложил основу для математической обработки физических процессов, которая по важности приблизилась к уравнению Шредингера в квантовой механике. Его абстрактный подход решал и практические задачи, но на более высоком уровне. Карл Фридрих Гаусс, который, как и Франклин, занимался землемерием, также углубился в этот вопрос и создал основы дифференциальной геометрии, на которые Эйнштейн позже опирался в своей общей теории относительности.
Тем не менее, если брать за мерило практическую пользу для человечества или влияние на мировую историю, можно утверждать, что Франклин был более значим, чем Эйлер. Афоризмы, дошедшие до нас от него, также свидетельствуют о потрясающей жизненной мудрости этого человека, к которой Эйлер вряд ли мог приблизиться. Все это говорит о том, что сочетание обоих способов мышления, образцами которых являются Эйлер и Франклин, открывает перед человечеством наибольший потенциал. И все же традиция глубокой философской мысли осталась неразвитой в Америке, а значит, и в современном западном мире.
Мы ничего не знаем, это первое. Поэтому мы должны быть очень смиренными, это второе. То, что мы не утверждаем, что знаем, когда не знаем, это третье. Именно такое отношение я хотел бы популяризировать. Шансы на успех невелики.