Я поднял полные слез глаза на главаря. Все плыло, но я все же разглядел некоторые его черты: мощные руки и грудь, обтянутые черной рубашкой, черные джинсы, сигарета, торчащая из широкого кривого рта, жесткая щетина, покрывшая чуть ли не все лицо и шею. И глаза. Большие, голубые.
Он опустился передо мной на колени, и в носу у меня защипало от сигаретной вони. Мужчина смотрел на меня с презрением, как на беспомощное насекомое, которое собирался раздавить. Я старался не поддаваться страху, все еще надеясь, что меня отпустят, но от этого взгляда надежда таяла как снег под майским солнцем. Становилось понятно, что живым мне отсюда не уйти.
Он глубоко затянулся, и я увидел, как медленно тлеет табак на кончике сигареты, разгораясь ярче. Когда от сигареты остался лишь окурок, тот вытащил его изо рта и выдохнул мне в лицо клуб смрадного дыма. Мне стало нечем дышать. Я втягивал воздух ртом и чувствовал горький привкус табака. Он стряхнул пепел мне на руку выше локтя. Кожу болезненно обожгло, и я дернулся, но хватка одного из громил лишь усилилась, и новая партия слез покатилась по моим щекам.
Ну, чего молчишь? спросил главарь басом.
И тут мою руку прожгла нестерпимая боль. Он затушил окурок о мою кожу. Я вырывался, пытался вжаться в асфальт, спрятаться от этой боли. Но не мог она становилась лишь сильнее. Я ныл недолго в следующий миг мне в лицо прилетел удар кулака. Я тут же стих. Широко раскрытыми глазами, полными недоумения, за что можно так мучить, смотрел в прищуренные глаза главаря ШМИТ.
«Если хотите убить меня, пожалуйста, убейте быстрее!»
Ну, чего же ты молчишь? вновь спросил предводитель.
Я хотел спрятать лицо, но тот, кто держал мои руки, грубо потянул меня за волосы и повернул обратно к главарю.
Что будем с ним делать? спросил кто-то рядом.
Он ни слова не говорит, заметил третий.
Может, он просто немой? спросил четвертый.
Главарь поднялся на ноги и вытащил из кармашка зажигалку и сигарету.
Похоже, он не умеет не только ходить, но и говорить, наконец сказал он. Взял сигарету в губы, щелкнул зажигалкой и собрался подкурить. Но вдруг остановился. Да, поимел от жизни все. Интересно А ноги у него что-нибудь чувствуют?
Остальная троица переглянулась. Их лица расплылись в улыбках. Главарь вновь присел рядом со мной.
Ты ведь понимаешь, что незачем оставлять тебя в живых. Хотя Главарь задумался. Раз ты не можешь говорить и даже ходить, то опасности никакой не представляешь. Он вытащил сигарету изо рта и спрятал ее в кармане, но не убрал зажигалку. Знаешь, мы тебя отпустим, но для начала немного разомнемся. А потом ползи себе домой.
Я наблюдал, как он вновь зажигает огонь и отводит его в сторону, куда мой взгляд не доставал. Тело бросило в жар, а спустя мгновение в оцепенение. Но это происходило не от болезненных ощущений, а от их ожидания. Вся шайка с интересом наблюдала за моей реакцией, но я лежал неподвижно.
Я не понимал, чего все ждут. До тех пор, пока не запахло паленым. Мне жгли ногу. Осознав это, я запаниковал. Я абсолютно ничего не чувствовал, но начал вырываться так, будто мне собираются перерезать горло.
Похоже, совсем ничего, сказал один из них.
Я слышал, как они говорили еще что-то, но даже не пытался разобрать. На меня накатывали волны жара и озноба, кружилась голова. Я не мог понять причину. Не мог поверить в то, что происходит со мной.
Боже, неужели Нет, мне не показалось!
Я чувствовал тепло чуть ниже колена. И это тепло постепенно разгоралось в нечто ужасное, что можно было назвать болью. Впервые в жизни я был счастлив ее почувствовать. Я часто задышал от волнения, радости и восторга. Громилы заметили резкую смену выражения моего лица.
На моих глазах блестели слезы счастья, а губы расплывались в немного безумной улыбке. Странно, но прямо сейчас я не хотел, чтобы мне прекращали обжигать кожу. Хотел чувствовать боль вновь и вновь. Я заплакал и уперся лбом в асфальт. Оказалось, что боль не всегда приносит несчастье.
Кажется, он что-то чувствует, заметил кто-то в стороне.
Ага, смотри, плачет и улыбается. Мазохист, что ли?
Им никогда этого не понять. Они умели ходить без всяких приспособлений. Я же самостоятельно лишь ползал. Они могли бегать, а я лишь мечтать об этом.
В тот момент я был готов расцеловать черствые руки главаря банды. Если бы не он, я никогда не узнал бы о том, что способен чувствовать свое тело. Нужно лишь пробудить его. Новая надежда зародилась во мне. Надежда встать на ноги.
Но тут жжение прекратилось. Остался лишь запах паленой плоти, от которого начинало подташнивать. Мне вспомнился отрывок из фильма, который смотрела Анита. В нем парень зажарил своего друга на костре в пустыне, чтобы съесть и не умереть с голоду. После этого его мучила тошнота. Вот такое я иногда смотрел вместо мультиков.
На лицо упало несколько холодных капель. Снова начинался дождь.
Главарь ШМИТ спрятал зажигалку и встал с колен.
Уходим, приказал он, развернулся и пошел к выходу из переулка.
Что? Так быстро? спросил кто-то из ШМИТ.
Скучно возиться с немым пацаном, который даже не может встать на ноги. Ни криков, ни сопротивления. Странно это.
Тот, кто задал вопрос, лишь пожал плечами и направился за вожаком. Прежде чем исчезнуть за углом, они подхватили парня и выбросили его в мусорный контейнер, прикрыв пакетами.
Дождь набирал силу. Город погрузился во мглу, словно сейчас было не утро, а поздний вечер. Воздух потяжелел от влаги.
Я лежал на земле и смотрел куда-то в пустоту, потом оперся на руки и стал медленно ползти к улице. Дождевая вода смешалась с кровью на асфальте и добралась до моих рук. Из-за перенесенного ужаса я чувствовал себя полностью опустошенным. Не было ни сил, ни даже желания выбираться отсюда. Хотелось лежать на земле и плакать.
Инвалидность спасла мне жизнь. Жестокость головорезов дала понять, что с моими ногами еще не все потеряно. У медали есть обратная сторона.
Инвалидность спасла мне жизнь. Жестокость головорезов дала понять, что с моими ногами еще не все потеряно. У медали есть обратная сторона.
За то время, пока лежал на земле, я успел полностью промокнуть. По дороге не проехала ни одна машина, по тротуару не прошел ни один человек.
Я вдруг ощутил щемящую тоску по дому. По отцу, своей комнатке, книжкам, по пригоревшей и пересоленной яичнице, кукурузному хлебу и свежему молоку. Моя жизнь ведь была не такой плохой, как я думал о ней час назад. Когда я снова все это увижу? И увижу ли вообще?
Во рту пересохло. Я перевернулся на спину. От разбивающихся на лице капель было немного щекотно, но приятно. Я приоткрыл рот, чтобы они попали на язык. Дождевая вода была очень вкусной. Необычайно вкусной в тот момент.
Глаза закрылись от усталости. Сон забирал меня в свои чертоги. Прямо под открытым небом и струями дождя. Хотелось забыться в его ласковых объятиях. Я уже не помнил, что валяюсь среди мусора, а в одном из контейнеров лежит, возможно, труп.
Я задумался, за что же того парня могла постигнуть такая участь. Что же он совершил такого, что пришлось расплачиваться жизнью? Почему он так страдал в столь юном возрасте? Почему дети, толком не познавшие эту жизнь, умирают так рано? Почему некоторые из них вообще покидают эту землю еще в младенчестве? А кто-то даже до появления на свет? Почему невинные вообще умирают?
Я всегда верил, что мы получаем то, чего заслуживаем. Но чем они заслужили такое? И ведь есть на свете миллионы людей, которые отравляют жизнь другим, живут при этом в достатке и без проблем. Им-то такая участь за что?
В конце концов, за что мне досталась участь инвалида?
Я услышал шаги. Они были легкими, крадущимися. Взглядом тяжелеющих век я не смог увидеть того, кто склонился надо мной. Я провалился в темноту.
Глава 3
Когда я проснулся, передо мной сидел отец. Весь потрепанный, потный, с разодранной местами одеждой. Волосы его пропитались чем-то блестящим, и вид был как у человека, который не мылся месяц.
Мы находились в темной комнате с неплотно задернутыми шторами, в промежутке между которыми были видны вспышки молний. На тумбе горела лампа. В комнате творился настоящий хаос.
Я окончательно пришел в себя. Широко раскрыл глаза, стараясь разглядеть черты лица папы, но их не было. Я думал, что это все от плохого освещения. Он сидел неподвижно, сложив ладони на коленях. Я протянул к нему свою руку. Он не шелохнулся.
«Папа, что с тобой? Почему ты такой измученный?» хотелось спросить мне.
Отец вздрогнул, поднял голову, придвинулся ко мне и сильно сжал мою руку.
«Папа, что ты делаешь?»
И лишь когда он придвинулся, попав под свет лампы, я разглядел, что вместо лица у него была черная воронка. Из меня рвался крик ужаса, но тогда отец спросил:
Что страшнее для человека: смерть духовная или физическая?
Я распахнул глаза. Рядом не было ни отца, ни задернутых штор, ни лампы, ни тумбы. Это оказался лишь дурной сон. Я лежал на мягкой подушке, укрытый легким одеялом. По вискам скатывался пот, дыхание после кошмара восстанавливалось постепенно.
Я оглянулся. Комната была мне незнакома. На темном небе за потрескавшимися стеклами окон танцевала гроза, поток дождя скрывал огоньки зданий и очертания городка. Шторы раздвинуты, света нет. Кажется, в комнате кроме меня никого не было.
Я положил большую подушку к спинке кровати. Уперся локтями в матрас и стал ими отталкиваться, чтобы приподняться и сесть.
Внезапно по комнате скользнула тень. Я застыл. Не смел повернуть голову к окну, мимо которого она прошла. Почти бесшумно.
Пол заскрипел, и вместе с тем мое сердце начало биться чаще. Я решился на отчаянный шаг: повернуть голову к окну и, наконец, увидеть, что там. Или кто.
Посреди комнаты стояла черная фигура. Сложно было определить, смотрела она на меня или любовалась из окна красотами внешнего мира.
Как тебя зовут? спросил грозный мальчишеский голос, и свет фонарика ударил мне в глаза.
Я так и застыл, упершись в кровать локтями.
Ты что, глухой? спросил он тверже.
Некто сделал шаг вперед. Напряжение росло. Кажется, еще чуть-чуть и он кинется на меня и приставит нож к горлу.
Или немой? с подозрением продолжал он.
Я кивнул, даже не смея предположить, что будет дальше.
Некто расслабленно опустил плечи и выдохнул. Лишь когда он поднял руку, я заметил, что в ней действительно блестит что-то похожее на перочинный ножик. Мальчик сложил его пополам и отправил в карман широких штанов.