Мы свернули за угол.
Знакомые дома, за которыми я столько лет наблюдал, запоминая их вид до мельчайших деталей. А вот и тот самый забор забор моего двора.
Неужели я дома?
Прошел ровно день, а ощущение, что целая вечность. И как же радостно было находиться рядом с калиткой и с трепетом ждать, когда она отворится. Я снова окажусь в своем любимом дворе, в котором еще вчера сидел с опущенными на траву босыми ногами в надежде, что смогу что-то ощутить.
От радости и сумасшедшего ожидания я даже позабыл обо всех странностях, что происходили между мной и Данилом.
Но он, кажется, катил кресло все медленнее и медленнее. Зачем-то оттягивал до невозможности тот момент, когда мы окажемся у самой калитки, чтобы позвонить в звонок. Что бы он там ни задумывал, это произошло.
Сердце вырывалось из груди от волнения. Входная дверь открылась, и я услышал знакомое шарканье тапочек, по которому уже успел соскучиться. Данил, увидевший, что происходит за забором, отшатнулся. Глаза его расширились, он едва заметно приоткрыл рот в намерении что-то сказать и даже, как мне показалось, дернулся в сторону, будто собираясь сбежать.
Шарканье ног резко оборвалось.
Ты? услышал я изумленный голос отца. Что ты здесь делаешь?
Данил немного помолчал. Прищурился и мрачно ответил:
Кажется, вы кого-то потеряли?
Недолгая пауза прервалась новой чередой шагов за забором, на этот раз быстрых. Замок калитки щелкнул, и передо мной предстал изумленный напуганный папа, который широко раскрытыми глазами смотрел на меня сверху вниз и, кажется, не верил своему счастью.
Кажется, вы кого-то потеряли?
Недолгая пауза прервалась новой чередой шагов за забором, на этот раз быстрых. Замок калитки щелкнул, и передо мной предстал изумленный напуганный папа, который широко раскрытыми глазами смотрел на меня сверху вниз и, кажется, не верил своему счастью.
Марк! воскликнул он с нежностью в голосе и набросился на меня с объятиями. Как же я рад, что ты жив!
Чувствуя, как отец дрожит, крепко сжимая меня в объятиях, я невольно подумал, каким эгоистом был, когда сбегал. Я и представить не мог, что меня ждет, едва не погиб и, если бы не объявление, еще нескоро смог бы вернуться домой. Сбежал, даже не подумав об отце, о том, какие страшные, сводящие с ума мысли могут поселиться в голове отца. В мире за пределами дома за каждым углом могла поджидать опасность. Тем более одинокого ребенка. Тем более инвалида.
Да, в душе я все же знал, что ко мне нельзя относиться так же, как к здоровым людям. Однако банде, избившей меня, это не помешало. От досады и дикого желания быть как все я прятал эту мысль куда-то глубоко, надеясь избавиться от нее совсем.
Где ты его нашел? спросил отец, едва найдя силы, чтобы оторваться от меня.
Я пристально посмотрел на Данила, пытаясь мысленно внушить ему: «Пожалуйста, не рассказывай о ШМИТ. Ни о чем не рассказывай!»
Но Данил мысль явно не уловил и выпалил:
На него напали, едва не убили, ногу подпалили, но я нашел его покалеченным возле мусорных баков, принес к себе, и вот, сегодня утром увидел объявление в газете и решил вернуть его домой.
Спасибо, Данил. Спасибо тебе огромное.
Я вздрогнул, когда папа впился в меня своим взглядом, который я называл «глаза навыкате от волнения и бешенства». В принципе, так это на самом деле и выглядело. В какой-то миг я даже обрадовался, что не умею говорить, а потому не смогу поведать папе обо всех ужасах, которые перенес. И, конечно же, не смогу рассказать о той счастливой боли, которую причинил мне тот преступник, хотя след от нее все же остался.
Ты спас моего сына, обратился папа к Данилу. Что я могу для тебя сделать? Проси что хочешь. Я сделаю все, что в моих силах.
Данил молчал. Посмотрел сначала на папу, затем на меня. Наверняка прикидывал, какую цену потребовать за мое спасение.
Ладно, сказал папа, сколько?
Нисколько.
Я уставился на Данила как на птеродактиля, внезапно вылетевшего из-за угла в XXI веке.
Я не понял Отец разделял мое удивление.
Ни-сколь-ко, надменно, по слогам повторил Данил.
Казалось, отца обуревало то же непонимание, что и меня, но на его лице было непривычное злобное напряжение.
Марк, иди в дом, приказал он мне, шире раскрывая калитку и пропуская внутрь.
Теперь я был в еще большем замешательстве. Противиться не стал, бросил последний взгляд на Данила и отправился в дом, гадая, откуда же они с папой знают друг друга.
Я не уверен, но мне показалось, что, прежде чем отец с лязгом закрыл калитку, прозвучало его: «Что ты задумал?»
Глава 5
Аниту, к моему горю, не уволили. На следующее утро она пришла к нам в дом, распространяя вокруг аромат своих дурацких духов с ароматом ванили. Вырядилась так, словно вышла из чистилища: в длинную белую юбку, белую майку и беленький пиджачок выше талии. Она грациозно бросила сумочку, угадайте, какого цвета? на кресло в прихожей и начала снимать с обувь на высоком тонком каблуке.
Она никогда так не наряжалась. Наверное, хочет исправить позавчерашнее недоразумение, приняв вид ангелочка и натянув какую-нибудь притворную улыбочку, как обычно.
Здравствуйте, Сильвестр!
Здравствуй, Анита.
Когда она сняла обувь, я невольно решил, что Анита собирается наброситься на моего папу и расцеловать его до полусмерти, ибо то, с каким воодушевлением она подходила к нему, не могло не смущать. Наконец она удосужилась посмотреть и на меня.
Здравствуй, Марк! Могло показаться, что она проявляет ко мне искреннюю доброжелательность, но я слишком хорошо ее знал: она притворялась из последних сил.
Я лишь качнул головой. С достаточно очевидным нежеланием, чтобы дать понять: я не хочу ее видеть. За тот день, проведенный без ее опеки, я был по-настоящему свободен в опасности, но свободен и как же не хотелось возвращаться к этому заточению вновь!
Я сжал рукав пиджака папы, подавая ему сигнал. Заметив это, сиделка Анита притворно захохотала и пролепетала:
Я принесла тебе пирожное, Марк!
Я принесла тебе пирожное, Марк!
Да подавись ты своим пирожным.
Я прекрасно понимал, что еще немного и она лопнет от притворной доброты. Было очевидно, как ей не хочется оставаться со мной. Только дайте отцу за порог выйти и закрыть дверь на все замки, и начнется шоу.
Ладно, Марк, отец опустился на колени и взял меня за плечи, тогда ты плохо себя повел, воспользовавшись тем, что Аните стало дурно и она ненадолго ушла в дом
Стало плохо? Серьезно?! Стало плохо от чего? От переизбытка самовлюбленности? Может, у нее голова заболела от осознания собственной красоты? Или ее рвало эгоизмом? Если так, то от унитаза она не смогла бы отлипнуть как минимум неделю!
Поэтому, продолжил отец, веди себя хорошо.
Мне оставалось лишь смириться с этой ложью. Проглотить обиду и злость на Аниту и набрать в рот новые. Я надеялся, что когда-нибудь она поплатится за свою наглость, а я получу награду за то, что терпел ее все эти годы.
Вечером тебя ждет сюрприз, сказал отец, когда уже выходил из дома, уверен, он тебе понравится.
Сюрприз! Когда он так говорил, это могло быть что угодно, начиная от каких-нибудь наклеечек и заканчивая книгами. Да, новая книга мне не помешает.
Анита, обратился он к сиделке, я продезинфицировал рану на его ноге, как только он проснулся, но после обеда повтори. И о бинтах не забудь.
Та кивнула, но как только отец отвернулся, недовольно скривилась и закатила глаза.
Папа уже собирался выходить, но неожиданно, словно что-то вспомнив, остановился, опустился передо мной на колени и заговорил шепотом:
Сынок, иногда мне так больно осознавать, что ты в чем-то нуждаешься, хочешь что-то сказать, но не можешь. Особенно когда смотришь на меня, будто хочешь что-то донести. Думаю, в ближайшее время это закончится навсегда. Нас уже никогда не смогут разделить какие-либо преграды. И ты станешь таким, как все Нет, Марк. Ты такой же, как все. Даже лучше, потому что твое сердце чистое и непорочное, потому что ты не видел и никогда не испытывал того, через что обычно проходят дети твоего возраста. Во всем есть плюсы, Марк. И во всем есть минусы. Когда все это закончится мы с тобой будем по-настоящему счастливы.
«Боже, папа, папочка, о чем ты говоришь? Что должно закончиться, а что должно начаться?»
Но он ничего не объяснил. Развернулся и ушел на работу.
На удивление, Анита не стала закатывать истерику, огрызаться и все в этом роде. Нет, она, как и всегда, закатила меня в комнату и почти сразу принесла то самое пирожное. К моему несчастью, это пирожное я любил «Панчо». Но принимать любимое лакомство от человека, которого ненавидел больше всего, мне не хотелось.
Чего? напряженно спросила сиделка, заметив мое недовольное лицо. Тебе что-то не нравится? Ешь давай. Эти пирожные становятся все дороже и дороже.
Она громко захлопнула дверь в мою комнату и отправилась на кухню.
Пирожное она оставила на моем столе, и я решил как можно дольше удерживаться от соблазна схватить ложечку и умять его в два счета. Но прошло всего десять минут.
Нет, я должен держаться Но оно такое вкусное, а я очень давно его не ел Это еда моего врага, я не могу ее Хочу-у-у-у!
Да, соблазн взял вверх, и уже спустя секунду я с огромным удовольствием уминал пирожное. Уж очень его любил, и одной порции мне никогда не хватало.
После короткого завтрака я приступил к своим обычным делам, то есть к никаким. Читать книги не хотелось, рисовать каракули, которыми и так уже были облеплены мои стены, тоже. Может, включить мультики? Но я уже все по сто раз пересмотрел.
Из головы все не выходил вчерашний разговор папы и Данила, который мне так и не удалось услышать. В один день произошло слишком много потрясений, и после тринадцати лет скучной жизни я физически и психологически не был готов к такому. Слишком много вопросов и слишком мало ответов. А источникам моих ответов очень удобно: спросить я ничего не смогу, поэтому правду скрыть легче.
Интересно, о каком сюрпризе говорил папа?
Марк!
Я мгновенно определил владельца этого голоса и подъехал к окну. Стоя за забором, на меня смотрел добродушно улыбающийся Данил. Я неуверенно поднял руку и помахал ему.
Ну как? Отец тебя не убил? со смешком спросил он.
Я покачал головой. Это действительно был Данил. Тот же мальчишка с обворожительным голосом, кривой улыбочкой и прищуром.