Хотя здесь речь идёт не о подмене как таковой, а, скорее, об одержимости злым духом, однако в целом сказка очень близка европейским быличкам о подменышах, вплоть до мотива проверки и способа избавления от нечисти. В другой африканской сказке, под названием «Родители, у которых родился сын-колдун», в семье простых людей родился могучий дух-колдун, способный превращаться из младенца во взрослого человека и обратно. Выдало его всё то же неумеренное обжорство. Испуганные родители бросили своего ребёнка и бежали куда глаза глядят. При этом сказка заканчивается благополучно мальчик становится великим вождём, использует свою колдовскую силу на благо племени, а потом прощает своих родителей [Сын ветра 1986: 326-328].
При сходстве двух сказок, поразительно отличаются их концовки. Вторая сказка близка к тем редким европейским быличкам, в которых подменыши, вырастая, приносят в дом удачу и благоденствие.
Итак, главные признаки подменыша это уродство («ребёнок худ и некрасив, руки и ноги по нитке, а голова толстая и светлая») и неспособность к развитию (физическому и умственному). Именно эти признаки повсеместно в народной традиции считались доказательством, что данное существо лишено жизненной основы души. Это и неудивительно, если учесть, что подменышем является либо немощный фэйри (волшебные существа в христианском представлении лишены души), либо заколдованное осиновое полено, «чурка в образе человеческом», либо отродье нечистой силы.
Рис. 4. Теодор Киттельсен «Подменыш» (1887 г.)
Само слово «обмен» («обменёнок», «обменыш») в русском деревенском быту считалось ругательным. Крестьяне могли обругать обменятами слишком шумных, непослушных детей и даже взрослых, но неуклюжих и ленивых парней: «Обмен, будет тебе валяться на полатях!» Иногда этим словом называли здорового человека, не по делу применяющего свою силу: «Обмен, отстань! Что пристаёшь к девкам!» Разумеется, это не означало реального обвинения в иномирности, но любое асоциальное поведение воспринималось как отклонение от нормы. Лентяям и хулиганам как бы намекали, что если они не исправятся, то их не будут воспринимать как своих, нормальных челнов общества.
В тех случаях, когда нечистая сила подменяла человеческих детей не своими отпрысками, а заколдованными подобиями младенцев, обычно это было полено (горелое полено), чурка (чурбачок, осиновый чурбан), головёшка или веник-голик. Эти предметы выглядели, как ребёнок, но «умирали»за день или за три дня. В сказке, записанной на Смоленщине, приспанный младенец похищен колдуньей, а на его место положен чурбан, который «не дохнёт и слова не скажет». Мать сочла, что ребёнок мёртв, однако наблюдавший похищение прохожий вернул ей настоящего, живого младенца.
В тех случаях, когда нечистая сила подменяла человеческих детей не своими отпрысками, а заколдованными подобиями младенцев, обычно это было полено (горелое полено), чурка (чурбачок, осиновый чурбан), головёшка или веник-голик. Эти предметы выглядели, как ребёнок, но «умирали»за день или за три дня. В сказке, записанной на Смоленщине, приспанный младенец похищен колдуньей, а на его место положен чурбан, который «не дохнёт и слова не скажет». Мать сочла, что ребёнок мёртв, однако наблюдавший похищение прохожий вернул ей настоящего, живого младенца.
Интересно, что только в славянском фольклоре подменыша называют «головёшкой», то есть, нечистики делают его из головни чёрного, обугленного куска дерева. Едва ли это означало, что черти напрямую связаны с адским пеклом. Как говорит русская пословица: «Чёрт огня боится, а в воде селится». Огонь всегда был оберегом от нечистой силы, особенно огонь домашнего очага. И только потухшую головню нечисть может использовать для своих целей.
Быличка Курской губернии, рассказывающая о похищении малыша, начинается с повествования о родах чертовки в бане и о той помощи, которую оказала ей деревенская бабка-повитуха:
«Выглянула бабка, не сотворивши молитвы; лукавый и кажа: «Пойдем, бабушка, со мною; там на селе родила женщина, нужно, стало быть, ребёнка повить». Пошли Нужно ж в чём искупать ребёнка и роженицу. Окаянная и каже черту: «Иди в такой-та двор, там есть четверговый квас, принеси ты етого квасу».
Чертовка не зря упоминает именно четверговый квас. Многие крестьяне верили, что черти купают своих детей в квасу, приготовленном в четверг или понедельник. Именно поэтому старались в эти дни не делать квас.
«Окаянный принёс квасу; искупали бисенка и самое проклятую, а квас лукавый опять отнёс назад Вот нужно было оттянуть у окаянной молоко. Она посылая нечистого принесть чужого ребёнка. Нечистый повернулся на однэй ножки и в теми ж украл из-под сонной матери ребёнка, а наместо его положил куравешку. Нечистая стала давать ему свою грудь, ребёнок поганой груди не взялся. Вот нечистый взял и бросил его к мужику в ясли. Проснулась мать, хвать за ребёнка, а он лежить мертвинький. Стало быть, враг-та куравешку оборотил в ребёнка, а мать в тэй думки, что она его приспала».
«Куравешка» это головня. Именно поэтому крестьянки, имеющие грудных детей, не выбрасывали головни из печки на двор, а старались их сжечь. «Приспала» так называли в народе трагические случаи, когда матери брали младенцев к себе в постель и во сне случайно придавливали их до смерти. Отсюда и белорусский «присыпуш» в значении подменыша, чурбачка, подложенного вместо настоящего ребёнка. «Приспать», «заспать» младенца считалось страшным грехом.
В крестьянской среде бытовал популярный сюжет о том, как чёрт пытается похитить младенца, родители которого ленятся говорить «Будь здоров, ангел-хранитель!» после того, как малыш чихнёт. В одной из версий сказки чёрт намеревается подменить ребёнка в богатом доме, но встречает по дороге бедняка, который от отчаянья собрался в том же доме украсть лошадь:
«Сговорились они действовать вместе. «Как зачихает ребёнок, наказал чёрт мужику, они ему ничего не скажут. В это время я его ухвачу. В трубу и всё тут. А ты коня уведёшь». Как они пришли к дому, чёрт влез в трубу, а мужик с хозяином разговаривает. Ребёнок зачихнул. Мужик говорит: «Будь здоров!» Разозлился чёрт и закричал из трубы: «А-а-а! Вор, вор, вор!» А хозяин и говорит: «Ой, да кто же это такой?» А мужик отвечает: «А вот, хозяин, я шёл к тебе коня красть. У меня шесть человек детей с голоду умирают. Думал продам цыгану и хлеба куплю. А он шёл к тебе ребёнка красть. Ну вот, ребёнок зачихнул, я сказал: «Будь здоров, ангельская душенька!»Чёрт уже не может от ангела-хранителя отнять его». Ну, вот хозяин говорит: «На тебе, бери любую лошадь».
А ребёнка спас А чёрт унес полено положил бы» [Власова 1995: 347-348].
На Украине в Ушицком уезде рассказывали историю о том, как у одной бабы подменили ребёнка. Она этого не заметила и кормила подменыша, как собственного младенца, но он совсем не рос, несмотря на свою прожорливость. Через некоторое время у ребёнка начали на голове расти рога. Баба, всё ещё ничего не подозревавшая, начала усердно молиться, но это нисколько не помогало. И вот однажды, возвращаясь с богомолья, она проходила мимо зарослей камыша. В это время оттуда вдруг раздался голос: «Имберес, где ты был?» Чёртово дитя, бывшее на руках у бабы, отозвалось: «У бабы». Голос снова спросил: «А что ты там делал?» Ребёнок ответил: «Ел и пил». Тогда женщина, шедшая вместе с той бабой, тотчас поняла всё и объяснила матери, что это не её дитя, а одминок, то есть, чертёнок, и что его надо бросить в болото. Баба послушалась совета, бросила чертёныша, и тот со свистом и гиканьем помчался через камыш, словно вихрь (см. [Орлов 1992: 115]).
Гораздо реже в славянском фольклоре встречаются былички о подменыше, приносящем в дом приёмных родителей богатство. В таких случаях обменёнок мог расти почти неотличимым от обычных детей. В Вятской губернии считали, что подменыш лешего от рождения наделён колдовскими способностями. Он вырастает очень деятельным человеком, приносит родным достаток, но при этом мало бывает дома. Прожив жизнь, такой обменёнок стремится умереть быстро, чтобы избежать церковного напутствия. По смерти он не находит успокоения, пока не истлеют его кости.
Фольклористы, изучающие легенды и предания коми, записали быличку о нищем, про которого ходили слухи, будто он подменыш: «Он из Богородска, бывало, приходил сюда. С отцом ходили, милостыню собирали. Это было уже давно. Наша бабушка рассказывала. Тогда ещё и бабушки наши молоденькими были. Придут они, бывало, и, когда он на ночь на печку станет лезть, только брык и уже на печи, лег плашмя. Быстро взбирался. Только крякнет и уже там. А сам некрасивый. Голова длинная, остроконечная. Лицо некрасивое. А руки, когда ходит, вечно опущены. Руки длинные тоже. Про его жизнь я не знаю. Только то, как он к нам приходил, знаю. А когда к нам приходил, он был уже порядочно взрослым» [Коми легенды и предания 1984: 130-131].
Возможно, для профессиональных нищих уродливый ребёнок был не обузой, а подспорьем, помогая собрать побольше милостыни. Именно поэтому от него не избавились.
Защищаться от возможной подмены младенца следовало ещё до родов. В некоторых областях России беременные женщины не должны были уходить со двора, а ещё лучше вообще не покидать дом, ибо злые колдуны могли похитить дитя из материнского чрева, подменив ребёнком-уродцем, отродьем ведьмы. На севере Западной Сибири на рубеже XIX-XX веков были записаны рассказы русского населения о «вещице». Слово это напрямую связано с понятием «вещий» и с вещими птицами воронами и сороками. Вещицей могла стать любая замужняя женщина при помощи нечистой силы. Вещица перевоплощалась в ворону или сороку, вылетала из своего дома через трубу и таким же путём могла проникнуть в чужой дом, поэтому её ещё называли труболёткой. Главное свойство вещицы заключалось в том, что она была способна вынимать телят из коров и младенцев из беременных женщин. Вместо вынутого ребёнка вещища подкидывала в утробу матери кусок хлеба или сырой свинины, и женщина не чувствовала боли и даже «начинала добреть». Если же вещица была зла на женщину, у которой вынула ребёнка, то на его место подкидывала кусок льда или голик (веник из прутьев), отчего женщина мучилась всю жизнь. И коровы, и женщины, у которых вынули плод, уже не могли снова забеременеть, а младенцев вещицы жарили и ели. Чтобы спастись от труболётки, беременные женщины должны были спать в одной постели с мужем или на ночь подпоясываться мужниным поясом. Кроме того, не следовало ложиться спать, не перекрестившись, или без креста, лежать на спине (см. [Голубкова 2008: 290]).