ГАЛАС. Избранное - Василий Галас 2 стр.

Света касаются тени.
Звук извела тишина.
Утро людей и растений
к ночи подкупит луна.
Сплошь паблисити асфальта.
Властью любой укротим.
Ошеломляет контральто.
Мужеподобен интим.

Вновь отшвырнувшие трости
осуждены без улик.
При унизительном росте
шулер расстрельный велик.
Жизнью зовём поневоле
мы марафоны забот.
Вольная воля неволе.
Меньше и меньше свобод.

Человек  он как сосуд.
Погодя  тускнеет.
А уронен  в хлам снесут,
и никто не склеит.
Не берутся клеить бой
мастера сосудов.
Дорожите же собой 
целые покуда.

Он жил в селеньи горном
в Карпатской стороне.
Писал о горе чёрном,
о лете, о весне.
Текли стихи о боге,
о счастье, о земле.
Легли тома  в итоге 
в поэтовом столе.
Писал он дни и ночки 
талантлив на беду.
Но не «кормили» строчки:
батрачил за еду
Просил он средств на книги:
прекрасны ведь стихи.
В ответ крутили фиги
чиновные верхи.
(Страна моя такая.
На паперти  и я.
Смирился. Привыкаю,
обиды затая)
Невзгоды подточили
здоровье паренька.
Нет денег  не лечили:
до жути явь дика.
Он умер на излёте,
как свет звезды, угас,
томами в переплёте
не осчастливив нас.
Селом похоронили,
воздвигнув бугорок.
На память сохранили
немало ярких строк.
А мать осиротела:
одна, как перст, в избе.
Такого ли хотела
и сыну, и себе
Берёт стихи ночами 
читает (боль смотреть)
ослепшими очами.
Мечтает умереть.

Вновь по крышам ночь порхает,
и луна взлетела.
Под бессонницу, вздыхает
домовой без тела.
В даль окошко слуховое
открывает виды.
Стонет призрак, волком воя,
от глухой обиды
Окон дом прикрыл ресницы:
грёзы облепили.
Стынь могильная струится
меж чердачной пыли.
Сквозняка позволил шалость
ветер из-за леса.
Безысходности усталость
одолела беса.
Тяжки думы домового:
никому не нужен
Корка хлеба дармового 
весь вчерашний ужин.
Дом большой  деревьев выше.
В нём  жильцы-улитки:
под своею каждый крышей
терпят жизни пытки.
На чердак рукой махнули:
безобиден бука,
пусть живёт себе дедуля,
против  нету звука.
Забытья мелькнуло время.
Домовой очнулся 
над душой рассвета бремя 
разом в явь вернулся.
Той не вечно ночи длиться,
небеса бледнее.
Свет впустила черепица:
старика виднее
Стрекотня извне сорочья 
суть схватили мудро:
Домовой он  ночью, ночью,
старый бомж  наутро.

Инвалидные коляски
покатили за окном
Омрачились яви краски.
Душат мысли об одном:
кто те юноша безногий
и старик с ногой одной
И за что озлились боги
вдруг на судьбы их Виной
страшной небо прогневили,
или просто рок  страдать
Прочь коляски укатили.
Вслед им впору мне рыдать

Дождь. И грязь. Промокшее до корки,
в ночь село упрятало задворки.
Лишь у клуба светится кроваво.
Молодых в нём шумная орава.
Дискотека. Громыхает. Стонет.
Зал в дыму и перегаре тонет.
Уж чего, а выпить, если честно,
у села до чёрта повсеместно.
Не одна осушена баклага.
Этот хмель и музыка  все блага.
А какие танцы да без драки
Горе чуя, воют в ночь собаки.
Поздно. Шум и не умолк нисколько.
Юн ди-джей  из школы только-только.
Он  искусства истинный ценитель
и культуры на селе вершитель.
Приговор судьбы ему за это.
Никого в дыму  от сельсовета.
И от взрослых нет опеки рьяной.
Участковый? Спит он дома  пьяный
Клуб  что ад. И кто за них в ответе 
на погибель брошенные дети.
Вот один, от браги соловея,
оком зло косит на диск-жокея.
Дискотеке смерть он уготовил:
это ж нож не зря весь день готовил.
«Муси-пуси милый, джага, джага»
Краток миг до рокового шага.
К пареньку подкравшись в суматохе,
ткнул ножом  «герой»: «Дрожите, лохи!»
Нож  под сердце, не моргнувши глазом.
Онемела дискотека разом
Кто-то там звонить помчал куда-то,
зная  зря, всё ближе час утраты:
врач в село и днём не проникает.
С кровью жизнь по капле утекает.

Утро. Дождь. И грязь. И нет проезда.
Мальчик умер. А душе  нет места:
над селом рыдает колокольно.
Это ей за здесь живущих больно.

Она жила убого,
крутилась как могла.
За труд брала немного.
Картины-«зеркала»
она писала маслом.
Игра цветов, теней
Но жизнь её угасла
в один из горьких дней.
А дом разворовали,
до нитки, до холста.
Деляги не зевали.
На людях нет креста.
Талантлива, без спору:
тащили кто что мог
Недаром ведь так скоро
призвал её сам бог.
Скажу вам по секрету 
я тоже «согрешил»:
овал автопортрета
спасти тайком решил
Храню на видном месте,
излишне говорить.
Творцы достойны чести,
чтоб их боготворить
Никто уже не помнит
художницу давно.
От праздности трезвонит
теперь её окно
Топчу к её могилке
тропу лишь я один.
Хожу молиться пылко,
доживший до седин.

Он рисовал свободу
углём на кирпичах.
Он грел на солнце воду:
был плох его очаг.
Он так берёг бумагу 
для лучших из картин
Ценя весьма отвагу 
он жил в лесу один.
Жил с миром по соседству,
достоинство храня.
Оно  спасенья средство,
учил старик меня.
Художник и мыслитель,
романтик и эстет,
теперь он  небожитель:
его на свете нет
Со мной его подружка
собака Николя.
Пуста в лесу избушка,
не топтана земля.
А я храню полотна
руки того бомжа,
и говорит свободно
со мной его душа.

Когда надежда чуть жива,
а радость далека, 
вдвойне печальна голова
юнца и старика.
В унынья приступе с собой
им совладать невмочь.
Готов без удержу любой
из них проплакать ночь.

День примчится и умчится,
всё старо и вечно,
зло, добро, любовь случится,
сгинув быстротечно
В суете мирской освойся.
Сторонясь порока 
не надейся и не бойся:
всё  по воле рока.
Для себя ища благого 
сам себя не мучай:
сомневаться будешь много 
а решит всё случай.

На Карпатском взгорье
притулилась хатка.
Горевали горе
там отец и матка:
их дитя хворает
вот уже недели.
Может умирает?
Дышит еле-еле.
В бедной хатке тихо
оттого, что ясно:
ждать, когда в ней лихо,
помощи напрасно.
Далека и гадка
нынче медицина!
И отец и матка
молятся за сына
Вот  мой бог!  однажды
ангел шевельнулся.
Утолили жажду 
слабо улыбнулся.
Глазки засветились,
ясные как зори.
Двое оживились 
отступило горе.
Тихо плачет матка,
а отец смеётся.
Счастье: их дитятко
с ними остаётся!..

Пресыщен благами иной,
кому-то нет простого блага.
Знакомо Год назад женой
сумел обзавестись бедняга.
Но от судьбы не улизнёт
никто. Молчи, ори истошно,
заройся в землю, словно крот, 
с ней разминуться невозможно.
На джипе пьяный господин
век оборвал её на свете
Несчастный год уж как один,
и мир от горя беспросветен.
Кощунствуя в тиши ночей,
слезой кровавой он кропится,
и бог в бреду его речей 
не бог, не бог  а кровопийца.

Бит и голоден. Бывал
в разных передрягах.
Приютил его подвал,
где таких  ватага
Попрошайничать и красть
наловчился, то-то:
шанс единый  не пропасть,
школа и работа.
В общем  доли нету злей
долюшки сиротской.
Пристрастился нюхать клей
он  от жизни скотской.
А вчера один говнюк
искусил на «дозе».
Провалился в первый глюк:
лето на морозе
Участь малого теперь
представляет каждый:
не открыв спасенья дверь 
он умрёт однажды.
С горя хочется кричать,
есть для слёз причины:
будет колокол молчать
в день его кончины!..

Это сколько в мире зла 
ей теперь понятно.
В школу девочкою шла,
женщиной  обратно
По дороге в лимузин
затащили силой 
не чечен и не грузин 
местные дебилы.
Ад утехи групповой
памятен девчонке.
Надругавшись, чуть живой
бросили. Подонки.
Впору руки наложить
на себя. Вот горе
Но окстилась: надо жить,
в пику волчьей своре.
Пощадила даже мать:
не того здоровья,
сердце  что тут понимать 
обольётся кровью
Зная  следствия возня
фарс ничтожный в лицах,
ходит, тайну сохраня,
в прежний класс. Учиться.

Это сколько в мире зла 
ей теперь понятно.
В школу девочкою шла,
женщиной  обратно
По дороге в лимузин
затащили силой 
не чечен и не грузин 
местные дебилы.
Ад утехи групповой
памятен девчонке.
Надругавшись, чуть живой
бросили. Подонки.
Впору руки наложить
на себя. Вот горе
Но окстилась: надо жить,
в пику волчьей своре.
Пощадила даже мать:
не того здоровья,
сердце  что тут понимать 
обольётся кровью
Зная  следствия возня
фарс ничтожный в лицах,
ходит, тайну сохраня,
в прежний класс. Учиться.

Шёл мужчина. Крепок телом.
Даром  мужественный вид:
то ли выл он, то ли пел он,
то ли плакал он навзрыд

День какой такой утраты
у мужчины?  не понять.
Осенило  день зарплаты:
обманули 
что тут знать
Ноют руки. Ноют плечи.
В теле  слабости озноб.
О законе  нет и речи.
Не рабочий он  холоп.
Шиш за целый месяц муки
получив,  в который раз, 
шёл глава семьи.
Он руки
отвести не смел от глаз:
чтобы люди не видали
слёз его скупых мужских.
Он спешил: ведь дома ждали 
голод  денег хоть каких

Шёл мужчина. Крепок телом.
К чёрту  мужественный вид:
то ли выл он, то ли пел он,
то ли плакал он навзрыд.

На горе косарь с косою.
Захирел, ослаб. Траву
режет строчкою косою 
измождённый наяву.
Заприметив селянина 
сердцем вздрогнул и душой:
истерзалась полонина
нынче кривдою большой.
И в селе недоеданье.
Речи нету о деньгах.
Селянин обложен данью,
в потрясениях, в долгах
Кое-как трава ложится.
Косаря нет прежних сил.
Но на отдых не решится 
словно кто б его просил.
Так и есть.
Вот  хвост виляет,
два рога в пятнистом лбу.
Взгляд коровы умоляет
бедняка вести косьбу.
Тот работать перестанет 
вовсе в дом войдёт беда:
молока едва не станет 
напрочь кончится еда.
С человеческими схожи 
хоть коровьи  те зрачки.
И корове ясно тоже 
как страдают бедняки

На работу лишь родители ушли 
Таня с Петей поиграть к реке пришли.
Видно  Таня мяч кидала высоко:
он возьми  да и в реку Где глубоко.
Что же делать-то, бежать  за кем, куда?..
Плачет Таня, куксит Петя. Вот беда!..
Их завидя, тороплюсь я мяч спасти:
может запросто водою унести
И останутся ребята без мяча.
Накричит суровый папа сгоряча.
Это ж новый скоро точно не купить:
новый мячик  ползарплаты «утопить»
А зарплата у отца-то  с гулькин нос.
Получить её  какой ещё вопрос!..
Малых чисел разнесчастные ноли 
та подачка. Как отец её дели?..
Рвётся болью сердце папы на куски.
Нужно Петеньке костюм, ещё  носки.
Тапки  маме (ходит в доме босиком).
Вот, и сам  в туфлях с щербатым каблуком.
Овощей и хлеба нужно на семью.
Да запить бы нищету чайком свою.
За квартиру заплатить  нужда. За свет.
И за газ Глядишь  зарплаты-то и нет
Разуваюсь, и штанины подверну.
Беглеца  на что надеялся?  верну.
Догоняю по реке уплывший мяч.
Вот он, вот
 Ты только, Танечка, не плачь! 
Это раньше было горе  не беда.
А теперь  река наделала б вреда,
не нарочно, заигравшись тем мячом.
РАЗВЕ ВЕДОМО РЕКЕ 
МЯЧИ ПОЧЁМ