Мне, в отличие от моего друга Курёхина и большинства друзей «дворников и сторожей» вроде было что терять, ведь я работал преподавателем, но вел себя я так же безоглядно.
Время в политическом смысле было весьма напряженным. Относительные расслабленность и благожелательность брежневской разрядки, совместные полеты «Союз-Аполлон» остались в прошлом. Вторжение советских войск в Афганистан в декабре 1979 года, бойкот странами Запада Олимпийских Игр в Москве в 1980-м, а спустя четыре года зеркальный ответ стран соцлагеря Играм в Лос-Анджелесе, сбитый над территорией СССР в сентябре 1983 года южнокорейский самолет с несколькими сотнями мирных пассажиров на борту от всего этого пахло если не неминуемой предстоящей войной, то, во всяком случае, сильной напряженностью. Политические контакты сильно ослабли, и американцы переключились на контакты культурные. На их организацию рекой полились средства из Госдепартамента.
Разумеется, ни о каких официальных гастролях и речи быть не могло. Концерты привозимых американцами музыкантов проходили в резиденции Генерального консула США, в крохотном тупичке отходившего от улицы Восстания Гродненского переулка. В домашнюю атмосферу резиденции не пригласишь ни рок-звезду, ни симфонический оркестр. Камерный джаз идеальная форма. Чуть ли не первым в качестве таких гостей оказался известный пианист Чик Кориа, в сопровождение которому умный Госдепартамент отправил Уиллиса Коновера[109]. Нашему возбуждению не было предела. Не только один из самых почитаемых и любимых наших музыкантов, но и сам Уиллис Коновер тот самый густой низкий приятный бас, который на протяжении десятилетий открывал для многих из нас ворота в джаз.
Кориа не был для Курёхина ни идолом, ни кумиром. Но он относился к этому замечательному пианисту и композитору с огромным уважением. А главное, встреча эта, как казалось ему, поможет наладить в будущем весьма плодотворный контакт с очень известным и очень влиятельным в Америке музыкантом.
Сергей по этому поводу превзошел себя. Жил он, как я уже говорил, очень далеко, в Ульянке, в обычной тесной хрущевке, и гостей у себя принимал крайне редко. В этом же случае он настоял, чтобы домашний ужин с гостями в ответ на пышный прием в консульстве прошел именно у него дома. Мама и сестра были соответствующим образом накручены, подготовили достойный насколько он мог быть достойным в нашем убогом застойном быту стол, а мы встречали гостей в центре, чтобы уже вместе с ними поехать на далекую окраину.
Встреча была назначена у памятника Пушкину на площади Искусств. С нами собрался ехать также и Владимир Борисович Фейертаг, который жил буквально рядом. Была зима, и уже довольно темно. Мы втроем стояли на площади, дожидаясь дипломатической машины с гостями. Как только, усевшись, мы отъехали, тронулась и припаркованная на площади черная «Волга». «Волга» эта следовала за нами довольно долго; мы все, включая американцев, чувствовали себя персонажами шпионского фильма, но, в конце концов, то ли наш водитель умело от них оторвался, то ли нашим преследователям просто надоело, но остальная часть вечера прошла без проблем.
Нельзя сказать, что встреча эта дала ожидавшиеся Курёхиным плоды. Нет, какой-то обмен письмами происходил я помню, помогал Сергею писать ответы по-английски. Чик прислал несколько пластинок, но на этом, кажется, все и закончилось.
(В скобках можно заметить, что наш друг Игорь Бутман правда, уже чуть позже оказался куда более результативен в налаживании подобного рода порожденных консульскими контактами связей. Вибрафонист Гэри Бертон, гитарист Пэт Мэтини, тот же Чик Кориа многие музыканты, с которыми Игорь познакомился во время их пребывания по официальной линии Госдепартамента в СССР, оказывали ему существенную помощь, когда он оказался в Америке.)
Нельзя сказать, что встреча эта дала ожидавшиеся Курёхиным плоды. Нет, какой-то обмен письмами происходил я помню, помогал Сергею писать ответы по-английски. Чик прислал несколько пластинок, но на этом, кажется, все и закончилось.
(В скобках можно заметить, что наш друг Игорь Бутман правда, уже чуть позже оказался куда более результативен в налаживании подобного рода порожденных консульскими контактами связей. Вибрафонист Гэри Бертон, гитарист Пэт Мэтини, тот же Чик Кориа многие музыканты, с которыми Игорь познакомился во время их пребывания по официальной линии Госдепартамента в СССР, оказывали ему существенную помощь, когда он оказался в Америке.)
Очень скоро походы в консульства США, ФРГ, Швеции, Франции и в квартиры дипломатов участились и из экстраординарного события превратились чуть ли не в главное развлечение второкультурной тусовки. Для этого уже не нужен был специальный повод типа приезда джазовых звезд. Звали на просмотр нового или старого кинофильма, на приезд какого-нибудь писателя или журналиста, а то и просто на ужин. Сергей Курёхин лидер музыкального авангарда и заодно музыкального андерграунда города, обаятельный, популярный, бесстрашный был не просто неизменным участником, но и центральной фигурой этих собраний.
Один из таких просмотров в резиденции Генконсула США чуть не закончился трагически. Прямо во время сеанса у Курёхина случился сердечный приступ. Все переполошились, показ был приостановлен, вызвали «скорую помощь», но боль отступила, и обошлось без госпитализации. Был ли это первый сигнал сразившей в конце концов Сергея тяжелой болезни сердца? Не знаю. Помню еще примечательный эпизод того вечера. Показывали только вышедший тогда фильм «Амадей» Милоша Формана по пьесе Питера Шеффера, которая была, в свою очередь, вольной интерпретацией пушкинских «Моцарта и Сальери». Именно тогда, еще до начала фильма, пока все по-светски болтали с бокалами вина, обсуждая историю Моцарта и Сальери, Курёхин произнес ставшее потом знаменитым признание: «Я хочу быть Моцартом и Майклом Джексоном одновременно».
Иногда редко, правда, для нас показывали что-то специальное, выходящее за рамки вкусов консервативной дипломатической публики; то, что, как хозяева знали, нас особо заинтересует. Особенным гостеприимством и отнюдь не «хлебом единым» отличался атташе по культуре Генконсульства США Мортон Аллен и его очаровательная жена Мэри-Энн. Именно в их уютной квартире на улице Гоголя (ныне Малая Морская) мы смотрели множество джазовых фильмов и даже видеозапись поставленного в Сан-Франциско спектакля «Победа над Солнцем» никогда не ставившейся в СССР русской футуристической оперы 1913 года с музыкой Михаила Матюшина на «заумные» тексты Хлебникова и Крученых с декорациями и костюмами Малевича.
Главным блюдом все же оставались приемы в резиденции у генконсула. Там вкусно кормили, собиралась интересная компания «митьки», «аквариумисты», литераторы, художники и без ограничения наливали. Даже я, человек в питье весьма умеренный, помню, в одно из своих первых посещений консульства сильно напился. Произошло это из-за коварства почти неведомых нам до тех пор алкогольных коктейлей. Когда пьешь вино или водку, то без труда чувствуешь подступающую меру и сразу останавливаешься. А тут джин-тоник вкусный, пьется легко, алкоголя совершенно не ощущаешь, вплоть до тех пор, пока с сильным головокружением не возвращаешься домой. Впрочем, одного неприятного эпизода мне хватило с лихвой, и дальше я держал себя в руках. Многочисленные друзья-товарищи делали это менее умело или, точнее, менее охотно. Как-то раз довольно большая подгулявшая компания, отправившись пешком по улице Восстания, тут же благо, был формальный повод угодила в лапы поджидавших их ментов за пьяное сквернословие.
Еще одна, побочная, но немаловажная причина походов в консульство книги. Не помню, кто и как распустил слух, и до сих пор не знаю, в какой степени слух этот соответствовал действительности, но в компании господствовала уверенность в том, что выставленные в книжных шкафах в библиотеке Солженицын, Набоков, Бродский, Саша Соколов, Аксенов и еще огромное количество политического и литературного тамиздата стоит там с одной целью перекочевать к нам в карманы. Предложить, мол, официально эти книги нам хозяева не вправе в Советском Союзе они все же под запретом, поэтому и выставляют их столь открыто для нашего «угощения». Мы и угощались, набивая полные карманы и сумки бесценными книгами.
Подтверждение тому, что эта версия довольно наглая могла быть верной, я нашел спустя несколько лет, впервые оказавшись в Нью-Йорке. Там я попал в специальное заведение, которое содержалось за счет правительства США, и в котором работал наш старый питерский приятель Коля Решетняк. Работа Коли и суть этого заведения заключалась в том, чтобы давать каждому нашедшему к нему дорогу советскому гражданину такое количество тамиздата, которое этот человек хотел взять и был в состоянии увезти с собой обратно, в Союз. А был уже вполне перестроечный 88-й год, когда набиравшая силы гласность многие из ранее запрещенных книг делала совершенно открытыми. Так что, черт знает, весьма возможно, что и на самом деле книги эти в библиотеке консульства предназначались для нас. Во всяком случае, нам они были совершенно точно нужнее, чем американским дипломатам.
Эта бесшабашность пришла несколько позже. А поначалу, в 82-м, 83-м еще была некоторая осторожность и настороженность. Творилось вокруг еще разное. В 1982-м друг моего друга художника Сергея Ковальского[110], художник, а в будущем политик и депутат Думы Юлий Рыбаков[111] только вернулся после нескольких лет отсидки по одной из самых жестких статей за «антисоветскую агитацию». В том же 82-м был арестован и осужден по той же статье один из членов Клуба-81, историк и правозащитник Вячеслав Долинин[112]. Широко распространено было представление о КГБ как о вездесущем, всеслышащем и всевидящем ухе и оке. Время от времени начинали циркулировать слухи о том или ином персонаже тусовки как о стукаче, вольно или невольно сотрудничавшем с КГБ. Слухам этим я старался внимания не придавать уж очень не хотелось портить отношение к человеку без серьезных на то оснований, а, как я понимал, немалая часть этих слухов была вызвана присущей многим из нас паранойей.