Может, и правда.
Он потер лапой влажный нос.
Если могу чем-нибудь помочь скажи.
Тут я припомнил кое-что интересное. Мортимер мне как-то рассказал, что в один из своих загулов оказался в каких-то трущобах, видел там собак в клетках и сам чуть было не попался. Я спросил, не в Каньяда-Негра ли, о которой упоминал Руф, было дело, и такс подтвердил именно там.
Это за футбольным полем, совсем на выселках Гнусное место. Такое жуткое, что понос пробивает.
Я не спеша подумал еще. Совсем неторопливо.
Успел рассмотреть, что там и как?
Конечно. Я сдуру сунулся туда, и меня чудом не сцапали. Пришлось удирать со всех ног. А знаешь ли ты, как бегает твой собеседник? пуле летящей подобен он. Мои братья, бывало он ностальгически завел глаза.
Ты клетки видел? перебил я.
Он помрачнел и вдруг похлопал ушами:
Видел.
Мы поговорили еще немного, а Марго, Агилюльфо и Жемчужинка, стоявшие в сторонке, бросали на нас любопытные взгляды.
Могу с тобой пойти и все показать на месте, предложил Мортимер. Потом смоюсь, конечно. А ты их вызволишь.
Я поглядел на него с интересом:
Это ведь опасно, как ты знаешь.
Жить вообще опасно, ответил он философски. А в городе мне опротивело, сил нет. И потом, Тео мой приятель, да и Борис симпатичный пес.
А я? Я твой приятель?
Он задержал на мне взгляд выразительных темных глаз.
Да нет, не сказал бы Ты парень малообщительный И я знаю твое прошлое. Не больно-то мне нравится это занятие.
Я же бросил его.
Слишком много крови за тобой тянется. Так просто не отмоешь.
Я просунул язык меж клыков и часто задышал, изображая насмешку.
Особенно забавно это слышать от того, кто кичится своей охотничьей родословной.
Он поправил ухо лапой и смотрел на меня немигающим взглядом взглядом уважающего себя и в себе уверенного охотника, напрочь лишенного комплексов.
Преследовать диких зверей таков удел таксы. Такое уж наше ремесло. А убивать своих сородичей нет.
Я бесстрастно кивнул. По этому вопросу у нас с ним разногласий не было, и мои давние призраки тому порукой.
Чего ж ты взялся мне помогать? Ради Тео и Бориса?
Нет, не только он подумал немного и встряхнул ушами. Мне нравятся те, кто умеет хранить верность, а в наши времена даже и наш брат уже не таков.
Вечерело, когда мы с Мортимером отправились на окраину. Шли молча, аккуратно пропускали автомобили, переходя улицу, внимательно следили, не вынырнет ли откуда-нибудь зеленый фургон. Возле парка повстречали знакомую пару Понго и Чуфу, которых вывели на прогулку. Отличные собаки. Она далматинка завидного экстерьера, многодетная мать, а Понго года два назад победил в конкурсе «Мистер Пес». Оба симпатичные. Приятные, воспитанные, обеспеченные. Милейшие представители собачьего племени. Мы подошли поздороваться и, по обычаю, понюхать друг у друга под хвостом.
Давно вас на Водопое не видно было, сказал Мортимер.
Она у меня беременная, отвечал Понго, любовно прижимаясь к боку подруги. В ее положении особо не погуляешь а тем более не попьешь.
Чуфа мило смутилась: чуть было не сказал «покраснела». Коротышка Мортимер встал на задние лапы и поздравительно лизнул ее в морду.
В добрый час. Ты стала еще краше Когда ждете прибавления?
К лету.
Славно. Это ведь второй помет?
Третий.
Ого Вы так до сотни дойдете. Или еще дальше.
Боже упаси! засмеялся Понго. Надеюсь, что нет.
Мы простились с ними и пошли дальше. И через три квартала, когда на узких улицах стали сгущаться тени, издали увидели добермана Гельмута и двух его дружков-неонацистов. И увиденное нам не понравилось.
Они окружили и притиснули к стене хилого блохастого пса. Мы с ним были шапочно знакомы. Звали его, кажется, Мавром. Прибыл он, спрятавшись в грузовике, откуда-то из Марокко или вроде того. Ошивался на свалках, и, полагаю, со дня на день муниципалы должны были накинуть ему петлю на шею и свезти к Воротам, Откуда Не Выходят. Его ожидал смертельный укол и путь к Темному Берегу. Несчастное обездоленное существо, лишенное будущего, одна из множества брошенных и беспризорных собак, о которых мы и вспоминали-то лишь изредка, потому что и без них забот у каждого из нас полно.
Что же касается Мортимера, то для понимания дальнейших событий надо хоть немного знать его. Он кобель таксы, как и было сказано. Короткие лапки, длинное туловище, мощная шея. Над землей возвышается сантиметров на тридцать, не больше. Однако при этом упорен, настойчив, задирист, с замашками первого удальца-забияки на деревне, рожденного, чтобы охотиться и ставить жизнь на кон, хотя в его случае это лишь дань семейной традиции. Но, кроме того, как я, кажется, уже сказал, есть еще кое-что. Порыв. Напор. Страсть. И едва лишь он увидел Гельмута и его дружков, как кровь в нем вскипела.
Ненавижу эти квадратные башки, сказал он.
И направился было прямо к ним, но я придержал его за хвост.
Они опасны, предупредил я, не разжимая зубов.
Я тоже, сказал он, облизнув клыки. Я в этот мир пришел, чтоб травить кабанов. Для разнообразия сойдут и нацики.
Ты же чистокровный немец, попытался я урезонить его. И прадеды твои были такие же, как у них.
Он обиженно затряс ушами:
Мои прадеды никогда не маршировали гусиным шагом. У нас, у такс, лапки для этого слишком коротенькие. Улавливаешь разницу, Арап?
Он продолжал рваться вперед и подпрыгивать на месте, силясь высвободиться, но я по-прежнему удерживал его за хвост.
Не заводись, ни к чему устраивать драку Особенно сейчас.
Вот и не лезь, он дернулся еще раз или два. Сам справлюсь.
Спятил ты, видно Они всего лишь пристают к этой дворняге. Подумаешь, большое дело.
Он опять подпрыгнул на половину своего роста.
Да плевать мне сто раз на заезжую дворняжку. Меня бесят эти kameraden[6].
Они тебя убьют. С одного раза хребет перекусят.
Это ты бабушке своей расскажи.
Говорю же Мортимер был пес без комплексов. Он считал себя натуральным киллером и вел себя соответственно: люди называют это «ему сам черт не брат». Сдавшись, я выпустил его хвост, и коротколапая заносчивость засеменила к ним с надменностью тореро, идущего навстречу огромному быку.
Эй! пролаял он троице. Эй, вы!
Гельмут и остальные я уже рассказывал, что в этой шайке было два добермана и бельгийская овчарка бросили Мавра и обернулись к новоприбывшему.
Справились со слабосильным, а? Трое на одного, а?
Троица страшно изумилась. Сужу по тому, как они уставились на недомерка, пораженные этим миниатюрным воплощением боевого задора, которое щерило клыки и надвигалось на них неторопливо и очень уверенно. Потом они переглянулись Мавр воспользовался этим и молниеносно, что называется, слинял, и Гельмут, оправившись от удивления, изобразил на своей удлиненной, заостренной и опасной морде улыбку.
Ты, карапуз, я смотрю, очень смелый, да?
Кто карапуз? Я карапуз?
А кто же? Самый он и есть. Карлик.
А вот когда я засаживал вашим мамашам, никого мой рост не смущал. Так-то, сынки.
Трое снова переглянулись в ошеломлении. Им не верилось, что такой недомерок может столь ретиво напрашиваться на драку.
Мы же тебя пришибем, пролаял Гельмут, сощуривая желтые глаза.
Прямо вот одним махом или потихонечку-полегонечку?
Ты уже мертв, дружочек.
Мне показалось, что Мортимер на миг задумался. А потом сказал:
Ага.
И, крепче упершись растопыренными лапами в землю, напружив хвост и показав клыки, он пристально взглянул на них, а потом прыгнул и впился в яички того, кто был ближе.
В этом месте будет то, что писатели называют «эллипсис», то есть опущенные мною ненужные описания. Вы сами можете себе представить, какая после этого началась кутерьма. Через четверть часа мы с Мортимером шагали по берегу, направляясь на окраину, а перед этим задержались на минуточку, чтобы умыть окровавленные морды. Боевой такс, мать его так-с, вышел из схватки целым и невредимым, без единой царапинки. Я же слегка прихрамывал в свалке кто-то цапнул меня раза два за ногу. Ибо не встрять я никак не мог. Увидев, что эти мрази бросились на Мортимера, я фыркнул, смиряясь со своей участью, и делать нечего побежал выручать его. И будь они хоть тысячу раз нацисты, прошу не забывать, что я плод любви испанского мастифа и филы-бразилейро. Это серьезно. И к тому же профессиональный боец. А раз так, то я очень профессионально искусал Гельмута и его дружка Дегреля и обратил их в бегство, меж тем как второй доберман, которому Мортимер как впился мертвой хваткой в драгоценнейшее его достояние, так и не разжимал зубы, метался из стороны в сторону и завывал от боли.
Зашибись битва вышла, с довольным видом сказал мой соратник, с трудом переводя дух.
Я покосился на него и в последнем свете сумерек увидел, что мохнатые брови у него вздернуты, а рыжие усы приподняты над полуоткрытой пастью, где между крупных острых клыков ходит высунутый язык. Мортимер, по всему судя, был счастлив.
Обожаю травить неонацистов, сообщил.
И этот псих в образе псином рассмеялся. Ей-богу! Рассмеялся.
· 5 ·
Каньяда-Негра
За крышами пламенел закат. Мы с Мортимером лежали на склоне холма, поросшем кустарником, и наблюдали за поселком.
Слышишь, да? спросил такс.
Разумеется, я слышал. Слышал, как лают собаки то поодиночке, то все сразу, хором. Нам видны были и клетки, стоявшие на прогалине меж двух ангаров, крытых свинцом и листовым железом. Умирающий свет, хибарки и нескончаемый лай делали это место особенно зловещим в полном соответствии с его названием[7].
Время ужинать и смотреть телевизор, сказал Мортимер. В этот час ушли уже последние двуногие, явившиеся сюда за дозой.
Сторожевые псы тут есть?
Один, кажется. Его спускают с цепи возле клеток.
Большой?
Обычный. Долговязый такой, помесь дога с кем-то.
Я на минутку задумался, прижавшись мордой к земле. Я уже говорил, что умом не блещу, а от прежней жизни со всеми ее проторями мысли мои постоянно путались. Тем не менее сегодняшние события обязывали меня собрать их, что называется, в кучку. И подумать. План у меня был разработан загодя. Оставалось только привести его в действие.
Ты можешь идти, Мортимер.
Такс взглянул на меня уважительно и внимательно.
Ты уверен? Знаешь, во что встреваешь?
Давай-давай шагай.
Ни пуха ни пера тебе, Арап.
Он лизнул меня в морду и исчез в темноте. Я же поднялся и медленно пошел вниз по склону. Напряженный и чуткий, как мои предки, а ныне кузены-волки, когда голод заставлял их спускаться в долину. Меня вел не голод, а уверенность в том, что я вступаю в зловещий мир, где законы устанавливают люди. Жестокие законы, которые попирают логику. Которые грешат против природы.