Роман Злотников, Даниил Калинин
Таматарха. Крест и Полумесяц
Пролог
Декабрь 1068 г. от Рождества Христова
Грузия, Джавахети[1]. Долина реки Куры
Порыв ветра швырнул в лицо мелкую ледяную морось, больно впившуюся в кожу сотней крохотных осколков. Прикрыв глаза рукой, я сделал шаг и нога тут же соскользнула с камня. Едва бы мне удалось сохранить равновесие, хоть я и замахал руками, словно ветряная мельница крыльями.
Зараза!
От падения меня спас идущий сзади Добран, телохранитель-варяг из племени ободритов, вот уже около трех лет верно служащий Ростиславу. Его крепкая рука обхватила мой корпус, не дав опрокинуться на петляющую в скалах тропу.
Спасибо!
Воин лишь кивнул в ответ, взглядом указав на спуск. Ну конечно, время терять нельзя, необходимо продолжать движение. Очередной шаг и порыв ветра вновь срывает с земли ледяную пыльцу, швырнув ее прямо в глаза.
Ненавижу горы
Но, несмотря на все мое недовольство, вид на долину реки Куры завораживает даже сейчас когда свинцовые тучи практически легли на скалы, закрыв небо, а окружающий со всех сторон голый серый камень едва припорошен снегом. Наверное, летом, когда распускается зелень, а ласковое солнце щедро заливает долину, здесь сказочно красиво. Но и сейчас величественная, недоступная человеку мощь и древность гор, скрытых впереди снежной дымкой, да вид пробившейся сквозь их несокрушимую стену реки заставляет сердце забиться чаще.
Долина не слишком широка едва ли достигает версты на всей своей протяженности. Она извивается следом за руслом Куры между стиснувшими ее каменными пиками, лишь у самого подножия становящимися относительно пологими. Да, от открывшейся после долгого блуждания по узким, зажатым скалами тропам картины захватывает дух и в то же время кажется, что человеку здесь не место. Недоступно могучими кажутся горы, что видели сотни людских поколений до сего дня и еще сотни увидят после. Недоступно могучими, недоступно старыми, недоступно мудрыми
Однако сегодня людей здесь много, даже очень много. Мой взгляд скользнул вниз и вперед, туда, где за белесой пеленой все еще угадывается хвост сельджукского войска. Несколько часов мы мерзли среди камней, ожидая появления врага, и продолжили ожидание после, пока он не удалится на почтительное расстояние только тогда мы сами пришли в движение. Еще не меньше часа уйдет на то, чтобы фаланга построилась и смогла начать преследование сельджуков, до поры до времени оставаясь для них незаметной.
Попеременно напрягая мышцы рук, ног и пресса, я стараюсь согреться, разогнать кровь по сосудам, осторожно ступая меж камнями в ногу за старым грузином-проводником. Вот он-то как раз с легкостью преодолевает спуск, в отличие от меня! Но как бы ни было тяжело идти вниз, голова-то остается свободной, и мои мысли непроизвольно унеслись назад в день, когда решалась судьба предстоящей битвы.
Чадит и потрескивает пламя факелов, дающих слабый, мерцающий свет в походном царском шатре. Но его вполне хватает, чтобы разглядеть севаста[2] Баграта высокие тонкие брови, большие серые глаза, в которых читается ум и немалая воля и вместе с тем давящая усталость от непомерного бремени власти. Узкий длинный нос, щегольские ниточки еще абсолютно черных усиков и уже осеребрившаяся сединой аккуратная борода, окаймляющая лицо грузинского правителя. В этом году ему исполнилось пятьдесят лет по моим меркам, даже не начало увядания, но для одиннадцатого века уже весьма преклонный возраст.
Рядом с Багратом практически навытяжку стоит четырнадцатилетний юноша его сын Георгий. Высокий и стройный молодой человек очень похож на своего отца чертами лица можно сказать, что, смотря на него, я вижу молодого царя. Наследник грузинского престола немного волнуется, присутствуя на военном совете старших командиров, и это бросается в глаза. Но в то же время отец совершенно правильно делает, привлекая сына как к управлению дружинами дворян-азнаури и ополчением, так и обсуждению планов столь серьезной, скорее даже судьбоносной битвы.
Сула Калмахели, носящий титул эриставта-эристави, то есть первого среди эристави высшей грузинской знати возвышается слева от царя. Уже немолодой сподвижник севаста в свое время поддержал Баграта в его тяжелой гражданской войне с прежним эриставтом-эристави, Липаритом Багваши. К слову, героем войны с византийцами и арабами, организатором двух осад Тбилиси, занятого мусульманами. Каждая из них имела полные шансы на успех, но обе обернулись для грузин поражениями исключительно из-за интриг против Багваши. Увы, придворной клике удалось рассорить Баграта и Липарита, после чего несколько лет кипела внутренняя брань, значительно ослабившая страну. И ведь царь не раз терпел поражение в битвах, а победить бывшего сподвижника в военном противостоянии вовсе не сумел! Багваши пленил повторно восставший против него Сула сам когда-то побывавший в плену у Липарита. И вот теперь уже скорее пожилой по местным меркам, но все еще крепкий душой и телом полководец руководит войском вместе с государем, порой оттесняя его на вторые роли. Внешне Калмахели напоминает мне старого льва густой копной рыжеватых волос, ниспадающих на плечи, отросшей до шеи бородой, также рыжей с проседью и сверху закрывшей щеки, да гулким, сильным голосом могучего мужа.
Помимо трех грузин на совете присутствую я, а также мой переводчик, и Кордар, командир аланского корпуса, отправленного Дургулелем на помощь родственнику. Ясский воевода словно брат похож на моего старого знакомца Артара и чертами лица, и истинно звериной грацией. Чуть выше среднего роста, тонкий в поясе и широкий в плечах Кордар обладает двумя выдающимися достоинствами настоящего полководца. Он тщательно продумывает каждый свой шаг, каждое свое слово, не стесняясь спросить при случае совета и не чинясь выслушать мнение даже простого воина, и в то же время, приняв решение, он действует решительно и быстро.
Первым заговорил Сула:
Не иначе Господь услышал наши молитвы, раз направил мусульман к нам навстречу! В узкой долине они лишатся преимущества своей многочисленной конницы!
Толмач приглушенно затараторил перевод сказанного мне на ухо. Баграт же лишь слегка склонил голову в ответ на слова эристава и обратился к сыну:
Учись, Георгий, запоминай слабые и сильные стороны наших врагов. Пришедшие с востока агаряне[3] практически все поголовно всадники, они умело правят лошадьми и очень быстро, точно стреляют из луков. Их воины защищены слабым кожаным доспехом, поэтому они не стремятся сойтись с противником в сече. Нет, они предпочитают держаться на расстоянии, засыпая врага стрелами, забирая жизни его воинов, а заодно утомляя его и расстраивая ряды. Они любят обходить войско противника на крыльях, заходить сзади, окружать. Кроме того, агаряне очень хитры, любят использовать засады, внезапные нападения, а коли дело все же доходит до сечи рубятся яростно и умело.
Дождавшись короткой паузы, Сула дополнил речь государя:
Однако помимо легких всадников-стрелков наш враг использует в бою также воинов-рабов, гулямов. Лучшие из лучших образуют тяжелую конницу, остальных же собирают в отряды копейщиков-пешцев.
Верно! чуть резковато, с едва заметным неудовольствием в голосе согласился Баграт с Калмахели и вновь обратился к Георгию: Как ты считаешь, как бы действовали мусульмане, выйди мы к Ахалкалаки?[4]
Юноша заговорил чуть быстрее, чем следовало, выдав охватившее его волнение. В то же время все, что он сказал, было вполне разумно:
Плоскогорье вокруг крепости позволило бы им развернуть войско и вести непрекращающийся обстрел наших людей, постоянно кружа вокруг. Они не дали бы приблизиться к себе, пока сами не решились бы на атаку. Но этому суждено было бы случиться лишь после того, как агаряне измотали бы и обескровили дружины азнаури и ополченцев-шубосани.
Уголки губ царя дрогнули, на мгновение явив нам довольную улыбку. Но уже секунду спустя ее тень пропала с лица севаста, и он продолжил задавать сыну вопросы:
Скажи, а как, ты считаешь, они теперь будут действовать?
Георгий осторожно ответил:
Думаю, что агаряне начнут с обстрела лучников и постараются держаться на расстоянии от наших воинов. Но в узкой долине они будут уязвимы.
И почему?
Если мы ударим тяжелой конницей, они не успеют своевременно отступить, слишком мало пространства для разворота и бегства. Тем более войско мусульман не уступает числом нашей армии, а значит, колонна их значительно растянется, и в хвосте ее не будет известно о происходящем в голове.
В этот раз Баграт победно улыбнулся, уже не скрывая гордости за не по годам сообразительного сына, но тут в разговор вмешался я естественно, через переводчика:
Если даже юноша, пусть и царских кровей, понимает уязвимость врага в узкой долине, разделенной пополам рекой, тогда почему же султан решил выйти нам навстречу? И почему не повернул войска вспять, не поспешил на плоскогорье, узнав о приближении грузинской рати? При всем уважении и восхищении молодым царевичем я не думаю, что Алп-Арслан глупее его.
Улыбка сошла с лица севаста, но ответил мне эристави:
Засады там быть не может. Агаряне не знают наших гор, не знают обходных троп, а склоны их слишком круты, чтобы во множестве поднять наверх лучников или попытаться скинуть камни. Нет, мусульмане уже не раз принимали бой в теснине долин, а ошибиться, поверив в собственную непобедимость, может любой военачальник.
Едва замолчал Сула, как заговорил Баграт:
Агаряне не знают обходных троп, зато их знаем мы. И у нас появился шанс не просто победить, но целиком истребить их войско! Если верно определить темп движения армии, мы можем выбрать и место битвы. А выбрав, вывести в тыл мусульман пешую рать, что запрет их в долине Куры. Наши лучшие всадники станут молотом, сокрушившим врага, а пешцы превратятся в наковальню!
Если даже юноша, пусть и царских кровей, понимает уязвимость врага в узкой долине, разделенной пополам рекой, тогда почему же султан решил выйти нам навстречу? И почему не повернул войска вспять, не поспешил на плоскогорье, узнав о приближении грузинской рати? При всем уважении и восхищении молодым царевичем я не думаю, что Алп-Арслан глупее его.
Улыбка сошла с лица севаста, но ответил мне эристави:
Засады там быть не может. Агаряне не знают наших гор, не знают обходных троп, а склоны их слишком круты, чтобы во множестве поднять наверх лучников или попытаться скинуть камни. Нет, мусульмане уже не раз принимали бой в теснине долин, а ошибиться, поверив в собственную непобедимость, может любой военачальник.