Он порылся в отделениях конторки, пошевелил губами, читая адресатов, потом протянул мне записку. В ней крупным твердым почерком сообщалось, что одолженный мне для хозяйственных нужд фонарь я должна вернуть в хозяйственную часть не позднее восьми часов утра следующего дня. В противном случае мне грозил денежный штраф.
Я поморщилась. Фонарь я оставила внизу, когда нападала на ни в чем не повинного неклюда. Значит, мне придется или вернуться в присутствие до половины восьмого а ежели учесть, что время работы заведения было с десяти, радовала меня эта перспектива мало, или спуститься за казенным имуществом сейчас. Я выбрала второе.
Вахтенный мне с новым фонарем помочь не мог, но дорогу я помнила прекрасно, как и то, что в коридоре имелись магические светильники, которые не позволят блуждать в темноте.
Спустившись на ощупь по вытертым ступенькам, я пошла вперед, а через несколько минут уже на свет. Потом стала поглядывать под ноги. Зеркальце, подарок Ляли, отвлекало, и я засунула его во внутренний потайной кармашек сюртука. Фонаря все не находилась, я уже миновала место славной баталии с бородатым Бесником, прошла чуть дальше, до самой арестантской, дверь в которую была прорублена справа по стене. Заглянула я в нее просто так, без планов обыска. На широкой лавке, стоящей вплотную к клетке, сладко спал и, кажется, похрапывал во сне мой непосредственный начальник Семен Аристархович Крестовский. Но влек меня в арестантскую совсем не он, а мой фонарик, лежащий здесь же, в изголовье почивающего льва.
Перфектно! Вот она, пропажа! Стараясь не потревожить спящего, я на цыпочках приблизилась к лавке. Какой же он красавчик! Не фонарь, знамо дело, а рыжий ирод. Особенно когда спит. Черты лица расслабились, сглаживая мимические морщинки между золотистыми бровями, губы не сжимались в брезгливой или недовольной гримасе, а тоже Отдыхали? Предвкушали?
Я заметила, что дышу через раз, и сердце опять заколотилось в груди. Эх, Гелька, надо было в разбойный приказ идти. Там небось полицмейстеры постарше и пострашнее обитают.
А забавно получается. Значит, начальство нас на службе в одиночестве оставило, чтоб тихонько пробраться в арестантскую и здесь покемарить? Его дома, что ли, не ждут? Жена там, детишки или старушка-мать? Надо будет завтра у Ляли про семейное положение нашего льва расспросить. Так, на всякий случай. Нас на курсах учили, что сбор информации для сыскаря наипервейшее дело.
Для того чтоб дотянуться до фонаря, мне пришлось наклониться над спящим, максимально вытянуть корпус, затем и руку. Я поморщилась, чувствуя, как ноет плечевой сустав еще чуть-чуть, и он хрустнет от усилий. Очки съехали на кончик носа, но мне было не до них, я тянула и тянула вперед руку, одновременно стараясь не свалиться на спящего. Бамц! Очки упали, задев начальственный подбородок. Бум! Лев открыл свои сапфировые очи. Ба-бам! Подошва моего ботинка соскользнула на гладком полу, и я упала плашмя. На Крестовского! В полный рост! Прижавшись к нему грудью!
Как я не сгорела, не сойдя с этого места, я не поняла. Хотя почему не поняла? Не могла я с места сойти, потому и не сгорела. Его высокородие, видимо, в силу армейской выучки, быстро обхватил меня за спину:
Мне весьма льстит ваш, госпожа Попович, энтузиазм. Но позвольте узнать о цели ваших странных маневров.
Его рот в это время был в двух вершках от моего, и до меня донесся едва заметный аромат ментола.
Фонарь хотела забрать! Смотреть ему в глаза, да еще без очков, было почти физически больно.
Понятно. Он распрямил руки, отстраняя меня, затем сел и подал мне казенное имущество. Этот?
Понятно. Он распрямил руки, отстраняя меня, затем сел и подал мне казенное имущество. Этот?
Да, благодарю. Я покраснела, наверное, до бордовости, поэтому присела, поднимая с пола очки.
Что у вас в кармане?
Что?
Что вы прячете на груди, барышня Попович? Я почувствовал это, когда мы кхм Револьвер?
Я замахала руками, полезла в карман, достала зеркальце. Крестовский, уже поднявшись с лавки и поправляя галстук, тряхнул головой. Когда он увидел зеркальце, на мгновение замер:
Откуда оно у вас?
Подруга подарила. Это
Мне стало невероятно стыдно. Даже стыднее, чем начальство таким неподобающим образом будить. Что он сейчас обо мне подумает? Наш новый сыскарь легкомысленная финтифлюшка? Дурочка провинциальная?
Крестовский ждал ответа.
Это игра, сказала я. «Сети любви». Если телефонировать куда угодно и вслух проговорить «суженый мой, ряженый, приди ко мне наряженный», на зеркальце появится адрес и время встречи с суженым.
Интонации мои были такими казенными, что я даже взбодрилась. Есть еще порох в пороховницах, не все на борьбу со странными мыслями потратилось!
Какое?
Что какое? Я уже подумывала прищелкнуть каблуками, для придания себе вида придурковатого, так ценимого всяческим начальством.
Время и место встречи с вашим, Попович, суженым?
Вот, значит, как? Значит, барышню мы по дороге где-то потеряли? И на Евангелину Романовну свой драгоценный речевой аппарат трудить не намерены? Значит, я теперь у нас Попович буду?
Швейный переулок у кафешантана, два часа до полуночи! отрапортовала я.
Пойдемте, Крестовский повел рукой, приглашая меня к выходу.
Куда?
Я хочу посмотреть на счастливца, с коим вас свела судьба.
У меня еще фонарь Хозяйственная служба Штраф
Я лепетала уже на ходу, едва поспевая за широким шагом начальства, но потрясала фонариком в воздухе для демонстрации важности и неотложности возвращения казенного имущества на место непосредственного складирования оного.
Крестовский взлетел по лестнице, ни разу не запнувшись, я заподозрила, что он, как кошка, видит в темноте, и ждал меня в освещенном дверном проеме.
Разберемся мы с вашими, Попович, штрафами, бросил он мне раздраженно, отобрал фонарь, поставил его на конторку.
Вахтенный вытянулся во фрунт.
Он отдаст ваш фонарь в пересменку, обернулся ко мне Крестовский. Поспешим. Мне хотелось бы быть в Швейном переулке незадолго до назначенного времени. Зеркальце он мне так и не вернул.
Мы вышли на набережную и быстро пошли вдоль парапета. Дорога была мне знакома, потому что именно по ней я сегодня утром в приказ шла. Дождя не было, над влажной брусчаткой зажигались фонари. Мы свернули в какой-то переулок. Я подумала, что, оказывается, квартирую неподалеку от кафешантана. Потому что ежели пройти вон туда
Вы первый раз это делали? спросил Крестовский через плечо.
Что?
Попович, будьте расторопнее. Где ваша хваленая смекалка? Сколько раз вы себе суженого вызывали?
Я решила Лялю не выдавать. Мне-то что, все плохое, что его высокородие мог про меня сегодня подумать, уже подумал, а ниже дна не упадешь.
Сегодня впервые. На моей малой родине о подобных забавах еще не знают. Видимо, от недостатка телефонной связи в провинции.
Как оно работает?
Точно не знаю. Но немножко колдовства, завязанного на телефонное
Крестовский остановился под фонарем, достал из кармана мое зеркальце, повертел его, рассматривая, и опять спрятал.
Понятно.
Он замер, о чем-то размышляя, я стояла рядом, дура дурой. Мимо шли люди, некоторые поглядывали в нашу сторону с удивлением. Еще бы, чиновничья дама в мундире и нарядно одетый господин. Кажется, в присутствие в казенном хожу у нас только я и младшие чины, которым это по должности полагается.
Кафешантан где? Я заметила перемену в лице начальства и подумала, что уже вопросом его от дум не отвлеку.
За углом. Семен Аристархович посмотрел на меня с отвращением. В следующий раз на дело переоденьтесь. Ваш мундир за версту видно.
Я кивнула. Обязательно, всенепременно. Особливо ежели меня перед делом кто-нибудь озаботится об этом самом деле уведомить. Сию же секунду переоблачаться брошусь Сундук! Я так и не забрала свой багаж!
Скорбные думы о запасных платьях, нижнем белье и премиленькой шляпке с зелеными лентами заняли меня настолько, что я осталась равнодушной и к ярким кафешантанным афишам, на которых изящная барышня поднимала над головой ножку, отчего были видны кружевные панталончики, и значилось: «Богиня любви Венера, проездом из Парижа!», и к нарядной публике, ожидающей начала представления у входа.
Крестовский откинул крышечку карманных часов.
Десять. Кто из них ваш суженый, Попович?
Я не знала. Из широко раскрытых дверей раздался звонок, возвещающий о начале представления, и публика приливной волной устремилась внутрь. Через полторы минуты мы остались перед входом одни. Служитель, неодобрительно на нас поглядевший, закрыл двери, и теперь даже музыка доносилась до нас приглушенно.
Какая неожиданная встреча! Из-за угла, расставив руки, как будто собираясь кого-то обнять, к нам подходил Эльдар Давидович Мамаев. Вы-то здесь какими судьбами?
Я уж было открыла рот, чтоб рассказать про зеркальце, но была остановлена властной начальственной рукой. Рука эта ухватила меня за локоток и сжала так сильно, что мне пришлось сдерживаться, чтоб не пискнуть придавленной мышью.
Экскурсию по местным трущобам для нового служащего провожу, ответил Крестовский. А вы, коллега, за какой надобностью в эти нехорошие места забрели?
Это же не допрос? хихикнул Мамаев. Тогда о своих целях я вынужден буду промолчать даже под пытками.
Понятно. В таком случае не смеем вас задерживать. Крестовский, все так же держа меня за локоть, развернулся и потащил меня прочь.
А интересно, это Мамаева Ляле зеркальце напророчило? Это с ним она увиделась бы, коли бы на встречу пошла?
Будьте расторопнее, Попович!
Я ускорилась. Мы почти подбежали к остаткам развалившейся церкви. Только здесь Крестовский отпустил мою руку и сел на слом стены, будто силы его оставили. Я огляделась. До меблированных комнат «Гортензия» минут семь неторопливым шагом. Улица была безлюдна, только какая-то коляска вывернула из-за угла, лошадка, чью голову украшал затейливый плюмаж, процокала по разбитой мостовой до следующего поворота.
Ежели наше дело закончилось, я хотела бы пойти домой, противным голосом проговорила я в пространство.
Наше дело, Попович, только начинается. Он тоже умел говорить противным голосом. Завтра с утра обойдете все лавки, где продают ваши «Сети любви», и узнаете, кто в столице такие безделушки производит. Докладывать лично мне.
Слушаюсь.
Я видел похожее зеркальце на месте убийства Идемте, найдем вам извозчика.