Что привело вас сюда сегодня? спросила я, надеясь, что мои слова звучат непринужденно: обычный вопрос, который задают друг другу взрослые люди.
Ваша бабушка снова запаздывает с налогами.
Бабушка Персефона закатила глаза.
Я плачу столько, что можно и подождать.
И, разумеется, вы останетесь на ужин, вставил отец.
Мистер Нокс Артур натянуто улыбнулся:
Конечно.
Я попыталась сосредоточиться на завтраке, но не могла из-за того, что все время чувствовала Артура рядом: ощущение такое, словно кто-то стоит у тебя над душой. Но всякий раз, когда мне хотелось с ним заговорить, я обнаруживала, что его внимание уже занято кем-то другим. Лума спросила его о машине; Рис хотел показать ему, как он умеет подбрасывать ложку к самому потолку и ловить ее зубами. Даже Маргарет, бродя из столовой в кухню и обратно, прекращала бормотать и бросала на него ласковый взгляд. Каждый раз, когда кто-то к нему обращался, он отвечал крайне вежливо, он был очарователен. Но ничего не ел, только потягивал кофе с кривой улыбкой, танцующей в уголках его губ. Один раз он заметил, что я разглядываю его, и обратил эту улыбку в мою сторону, и меня пронзило такое чувство, будто кто-то поднес ко мне зажженную спичку, и я вспыхнула. Но стоило мне открыть рот, как папа уже заговорил с ним о партии в бильярд.
Наконец, дедушка Миклош отодвинулся от стола.
А вот теперь я готов поохотиться.
Отец, ты уже охотился вчера, сказал мой папа. Тебе не кажется, что ты слишком себя изматываешь?
В тот день, когда я не смогу выйти на охоту, я буду уже не Миклош. Кто со мной?
Дедушка с надеждой посмотрел на меня.
Я не могу, сказала я. В лесу он точно меня прикончит.
Что, все еще не умеешь перевоплощаться в волка? Я думал, это с возрастом пройдет.
Успокойся, Миклош, одернула его бабушка Персефона. Дедушка пожал плечами и скорчил гримасу. Она хихикнула, словно девчонка.
Я сегодня останусь дома, сказала Лума. Папочка, сходи. Составь дедушке компанию.
Есть предложения?
Как насчет почтальона? предложила Лума, и все, кроме меня, рассмеялись. А если серьезно, то без разницы. Я в любом случае за, вы сами знаете.
Я с вами. Рис встал и потянулся, разминая плечи, пока свитер не натянулся на груди и не пополз вверх, обнажая его плоский живот, поросший темными волосами. Увидимся позже, Артур.
Лума, а ты не хочешь присоединиться к кузену? спросила бабушка Персефона.
Лума рассмеялась и рукой с длинными когтями убрала прядь волос за ухо.
Я хочу побыть с Элеанор, объяснила она.
Охотники папа, дедушка Миклош и Рис ушли, потолкавшись на выходе из столовой. Персефона махнула им рукой и снова повернулась к Артуру.
Давайте побыстрее разберемся с делами, сказала она.
Артур подобрал трость и оперся о нее, дожидаясь бабушку, а я посмотрела на его ноги, пытаясь понять, что с ними не так. Может, он действительно старше, чем я предполагала? Он заметил мой взгляд и исподтишка улыбнулся мне. И как я могла его забыть? Быть может, я была тогда слишком маленькой, и его элегантность не бросалась мне в глаза. Теперь же я не могла отвести от него взгляда.
Я пойду наверх, поиграю, сказала Лума. Хочешь со мной?
Ты разве до сих пор играешь в игрушки? А ты не слишком взрослая для этого? спросила я не подумав, лишь бы показаться взрослой перед Артуром. Но Лума нахмурилась, и я тут же пожалела о сказанном.
Ах так? Ну и не ходи тогда за мной, сказала она. И тут же, развернувшись, бросилась вверх по лестнице.
Увидимся позже, Элеанор, сказала бабушка Персефона. Они с Артуром ушли, и я осталась одна.
Я подумала, не пойти ли наверх, извиниться перед Лумой. Но что я ей скажу? Что нагрубила ей, пытаясь впечатлить бабушкиного бухгалтера? Я и сама понимала, как глупо это прозвучит. А ведь мы с ней так отдалились за прошедшие годы. Как вообще она отреагирует, даже если я попытаюсь извиниться? Что, если ей теперь все равно?
Я попыталась забыть наш неловкий разговор и стала разглядывать дом, чтобы чем-то отвлечь себя. Но когда в огромном пустом доме утро плавно перетекло в день, я обнаружила, что мне скучно. Я села и какое-то время почитала книгу в передней гостиной (темная красная комната с большим камином и тяжелыми коврами), поиграла сама с собой в шахматы, но оказалось, что я не помню всех правил, и на этом партия застопорилась. Я стянула пыльную ткань с пианино и попыталась вспомнить какие-нибудь гаммы.
Легкий ветерок все так же доносил до моих ноздрей запах моря, и часть меня рвалась к воде, но мне было страшновато: я уже восемь лет не плавала. Вдруг теперь и океан тоже хочет меня убить? А еще я как-то раз услышала из леса серию коротких лающих звуков, за которыми последовал вскрик дикого зверя, такой, что я сразу вспомнила: покидать дом небезопасно.
Наконец, я поднялась в свою комнату, где, прищурившись, уставилась на себя в зеркало и попыталась сменить облик, как это делали Рис и Лума. Что я должна почувствовать? Как понять, получается у меня или нет?
Я решила, что это хороший повод помириться с Лумой. Прокравшись по коридору, я постучалась к ней.
Ты тут? окликнула я ее. А затем с шумом распахнула дверь и увидела, что сестра сидит на низком стуле спиной к выходу. Лума, у меня к тебе важный вопрос, и мне очень нужна твоя помощь.
Она не отвернулась от туалетного столика, перед которым расчесывала волосы. Но кивнула своему отражению в зеркале, и я поняла, что ей приятно.
Что ж, сказала она. Не стой на пороге, заходи.
В то время как моя комната походила на склад старой мебели, ее спальня выглядела гармонично: белая кровать, белый комод, белый туалетный столик с огромным зеркалом. Вся стена была увешана зеркалами всевозможных форм и размеров. На кровати валялась раскрытая «Ребекка» с разбросанными вокруг помадами, а на прикроватном столике, прямо на потрепанном экземпляре «Птиц Северной Америки» лежала «Джейн Эйр», заложенная вместо закладки полоской накладных ресниц. В Святой Бригит нам не разрешалось читать больше одной книги одновременно. Это считалось распущенностью. Я осторожно присела на уголок кровати и мысленно пыталась сформулировать вопрос: какие ощущения должны появиться при смене облика?
Немного похоже, будто тебя выворачивает наизнанку, сказала Лума после того, как я три или четыре раза путалась в формулировках. Или как будто превращаешь свои внутренности в маску, а потом запихиваешь эту маску еще глубже вовнутрь.
То есть это маскировка? переспросила я. А кажется, будто процесс чуть сложнее.
Это Она отложила расческу и принялась рыться в коробке с игрушками, стоявшей у ее кровати. При виде игрушек я испытала стыд за Луму. Она вынула тряпичную куклу в длинном платье. Заверни ей юбку наверх, велела она, и я, по-прежнему ничего не понимая, послушалась.
Под юбкой оказалось другое туловище и другая голова. Юбка, вывернутая наизнанку, была другого цвета. Перевернутая кукла изображала совершенно другую женщину.
Вот так, сказала Лума. Только быстрее.
Я посмотрела на сестру, на ее белую ночную рубашку, на острые зубы в розовых и красных пятнах от помады. И попыталась представить, где прячется ее вторая сущность.
А почему тебя это интересует? спросила она. Раньше ты не спрашивала. И вообще, ты всегда можешь это сделать. Она закатала рукав рубашки, обнажив кольцо белых шрамов на предплечье. Ты была сильнее всех нас.
Шрамы смотрели на меня с упреком; ряд жемчужинок, следы детских зубов. Я тоже смотрела на них, подавляя желание прижаться к ним своими зубами, чтобы по размеру и углу укуса убедиться: это сделала не я.
Ох, Лума, сказала я, мне так жаль.
Я в норме! отозвалась она, но мне стало только хуже. Хорошенькой же я была сестрой. Не так уж плохо все и было. По крайней мере, зубы у тебя не такие, как у нас.
Я, наверное, пошла в маму.
Она рассмеялась.
Вряд ли, она ведь такая спокойная! сказала Лума. Знаешь, кажется, она как-то говорила, что ты чуточку напоминаешь ей ее мать. Я спросила, что она имеет в виду, но она сказала, что не может объяснить.
Ее мать?
Нашу бабушку, глупышка. Она вроде бы живет во Франции. Мама каждое Рождество пишет ей письма.
А ты видела ее? во мне загорелась искорка надежды. Может, я такая же, как она.
Мне всегда казалось, что она как мама, только вся целиком такая, сказала Лума. Я сморщилась.
А ты видела ее? во мне загорелась искорка надежды. Может, я такая же, как она.
Мне всегда казалось, что она как мама, только вся целиком такая, сказала Лума. Я сморщилась.
Снизу послышался скрип двери. Из зала донеслись голоса бабушки Персефоны и Артура. Я и забыла, что он собирался остаться на ужин.
Можно одолжить у тебя что-нибудь нарядное? спросила я. И сделаешь мне прическу?
Лума странно посмотрела на меня.
Зачем?
Просто хочу попробовать что-нибудь новое, ответила я. Слишком долго не носила ничего, кроме школьной формы.
Она склонила голову набок.
Печально, сказала она. Садись.
Она усадила меня перед зеркалом и принялась расплетать мне волосы. Они были почти того же цвета, что и у нее, только ее блестели, а мои казались выцветшими, сероватыми, что прибавляло мне лет.
А это что? спросила она, прикоснувшись к моей шее сзади. Меня словно обожгло.
Ай! воскликнула я.
Выглядит так, будто кто-то выдрал у тебя клок волос. Она осмотрела меня. И еще синяки. Что с тобой стряслось?
Я вспомнила, как Люси Спенсер схватила меня за волосы и тянула их изо всех сил, пытаясь сбросить меня. Мои щеки запылали.
Ничего, сказала я. Подралась в школе.
Лума цокнула языком.
Ну, теперь ты дома, сказала она. Если кто-то попытается тебя обидеть, я их сожру. Она хихикнула и, мурлыкая себе под нос, принялась расчесывать меня.
У себя в комнате она казалась другой более мудрой, знающей. Она была на пару лет старше меня, но мы всегда менялись ролями, по очереди играя роль старшей сестры. Когда-то мне это нравилось, но теперь я вдруг почувствовала себя не так уверенно.
Сейчас мы сделаем из тебя красотку, сказала она.
Я не ощущала себя красоткой даже в позаимствованном у нее платье с рюшами. Уверена, на ней оно выглядело бы элегантным, чувственным; на мне же висело мешком, делая из меня маленькую девочку в ночной рубашке, так что в конце концов я снова надела школьную форму. Но прическа получилась неплохой: Лума обернула мои косы вокруг головы. Затем она велела мне повернуться, выдавила несколько полосок кремов из разных тюбиков себе на запястье и принялась накладывать их на мои щеки и вокруг глаз. Пока она трудилась, снизу из кухни доносился аппетитный аромат. Значит, они что-то поймали.