Но
Никаких «но»! рявкнул Вяземский и стукнул по дубовому столу кулаком так, что на потолке задрожала хрустальная люстра.
«Убей его», внезапно услышал я чужой голос в своей голове. Голос этот был похож на завывание ветра на зимнем кладбище.
Я вздрогнул, поднял взгляд.
Черная тень стояла прямо за спиной отца. Кроваво-красные глаза гостя горели злостью.
«Убей и станешь главой рода».
Что? только и смог вымолвить я.
И попятился назад.
Если баб не хватает скажи, организую тебе любых, каких захочешь рыженьких, черненьких, блондинок, да хоть синеволосых! Хоть с лисьими хвостами сейчас, знаешь, модно это.
Я же не слышал отца мой взор был прикован к тени.
Максим, что с тобой? увидев преображения в моем лице, спросил Вяземский.
Ничего, выдохнул я. Просто просто устал.
Может, врача вызвать? Ты совсем белый стал, как смерть.
От слова «смерть» мне стало дурно. Я попятился, врезался спиной в дверь, трясущимися руками начал рыскать в поисках ручки, чтобы как можно скорее свалить отсюда.
«Убе-е-ей!» могильный холодок коснулся затылка.
Тень начала тянуть ко мне свои костлявые черные конечности руками назвать это не повернулся бы язык.
Да что с тобой? Вяземский привстал.
Похожие на сгустки дыма конечности чужака обняли отца.
«Убей его!»
Я рванул из кабинета Вяземского прочь.
Специально для сегодняшнего Званого ужина отец распорядился вынести часть кухни в зал, чтобы устроить целое представление перед собравшимися гостями. Было видно Вяземский долго планировал все это, возможно даже не один год.
У противоположной стены входа, в том месте, где стоял камин, устроили жаровни. На них повара готовили мясные закуски. Огонь танцевал на тушках перепелов, шипел от выделяющегося жира и ярко вспыхивал от поливаемого сверху коньяка. Тут же жглась хвоя и дубовая щепа, окутывая мясо ароматным дымом, создавая еще более удивительный оттенок вкуса и без того вкусной еде.
Рядом суетились помощники поваров, густо смазывая целые тушки поросят соусом из черного чеснока и солодового сиропа, готовя их для запекания на углях.
Около поваров, ловко орудуя ложками, слуги взбивали эмульсию из перца, сливочного сыра и оливкового масла, которую укладывали маленькими шариками на кусочки красной рыбы, осьминогов, креветок. Здесь же царил густой сырный дух один из официантов нарезал огромную голову сыра на почти прозрачные как бумага порции и раскладывал по тарелкам.
Пыхтя и фыркая, в углях другой жаровни готовились во множестве глиняных горшочках мозги, грибное ассорти, густой гуляш из свиных ножек, язычки, уха из пяти видов рыб, петух в вине с тимьяном, картофельный гратен, телячья печень.
Увлеченно рассказывая все этапы приготовления, возле гриля запекал мозговые косточки повар. Косточки румянились, шипели, источая такой запах, что невольно приковывал к себе взгляды присутствующих. Орудуя тонкой специальной вилочкой и ножом, повар изящно вынимал запеченный костный мозг на заранее приготовленные гренки из черного хлеба, посыпал все это мелко нарезанным зелёным луком и угощал собравшихся. Гости закусывали и закатывали от удовольствия глаза.
Здесь же подавали нежнейший паштет из печени, воздушный, и как шутили гости, почти невесомый.
Ловко лавируя среди гостей, ходили официанты, разливая всем шампанское из винных погребов известных виноделов.
Играла классическая музыка.
Я вышел к гостям и все тут же направили на меня свои взгляды. И будто бы даже музыка стала играть чуть тише.
Стало неуютно.
Максим, подойди сюда! улыбаясь, елейным тоном произнес Вяземский старший.
Он был в центре комнаты, словно Солнце. А вокруг него планетами кружили гости, переходя от одно стола к другому, и пробуя тысячи различных изысканных закусок и блюд.
Я спустился, подошел к отцу.
Надень тотем, шепнул Вяземский, протягивая мне родовой значок.
Я нацепил знак.
Посмотри, кто сегодня к нам пришел, улыбаясь белоснежной улыбкой, произнес отец.
И указал на аристократов, которые были один краше другого. Все в дорогих строгих одеждах, во фраках, высоких цилиндрах, с тростями, в слепящем взор буйстве украшений часов, цепочек, подвесок, серьгах и браслетов, что мне стало еще не уютнее.
После того жуткого покушения, у сына легкая амнезия, извиняющимся тоном произнес Вяземский. Поэтому позвольте я еще вас всех представлю.
Гости снисходительно кивнули.
Это старший думный дворянин Орловский.
Добрый вечер, промямлил я, глядя на худого похожего на мумию старика.
А это его жена, госпожа Миранна Семеновна.
Такая же худая пожилая женщина потрепала меня по щеке ледяными пальцами.
Замечательный мальчик! Как быстро все же растут дети.
И не говорите! кивнул Вяземский. Растут как на дрожжах.
Вроде бы вот только совсем кроха был, тараканов собирал в свою коллекцию жуков!
Это Егорка, поправил Марианну Семеновну Вяземский.
Разве? удивилась та. Определенно, это был Максим. Я ведь помню.
А это Щедрин! обрадовался отец, завидев в дали такого же большого и крепкого как и он сам человека. И извинившись перед орловскими, отошел чуть в сторону. Щедрин, подойди же сюда!
Тот, кого звали Щедрин, нехотя оторвался от запеченного поросячьего окорка и глянул на нас.
Вяземский! Вот ты где!
Утерев промасленные руки о фартук официанта, Щедрин поспешил к нам.
А что, и Назаров здесь? спросил он вместо всякого приветствия.
Здесь, кивнул отец. Пригласил и его. У меня дело с ним вскоре намечается, касательно железной дороги, хотел как раз переговорить.
Зря пригласил, произнес Щедрин. Сам же знаешь, он с Бартыновым в друзьях ходит.
И что с того? нахмурился Вяземский. Мне же Бартынов ничего плохого не сделал. Да и Назаров вполне себе нормальный человек.
Уверен? усмехнулся Щедрин.
Что ты имеешь ввиду? насторожился глава семейства.
Посмотри кого он к тебе на Званый ужин прихватил с собой.
Щедрин указал в сторону, где толпились люди.
Где? пытался разглядеть отец.
Да вон там, в темно-синем фраке, возле холодных закусок.
Это что Герцен что ли?!
Он самый.
Да как что он себе позволяет?!
По правилам приглашенный на Званый ужин может взять с собой и представителей других родов. Помнишь? произнес Щедрин, ковыряя в зубах пальцем.
Щедрин указал в сторону, где толпились люди.
Где? пытался разглядеть отец.
Да вон там, в темно-синем фраке, возле холодных закусок.
Это что Герцен что ли?!
Он самый.
Да как что он себе позволяет?!
По правилам приглашенный на Званый ужин может взять с собой и представителей других родов. Помнишь? произнес Щедрин, ковыряя в зубах пальцем.
Помню, процедил ответил Вяземский и скривился так, будто съел горькую таблетку.
Вот он и взял, да не кого-нибудь, а Герцена, дружка своего еще по академии.
Специально!
Кто знает, пожал плечами Щедрин. Специально, или просто так. Может, просто так пригласил, чтобы поболтать со старым другом.
Я его сейчас собственными руками Вяземский сжал кулаки.
Щедрин его поспешно успокоил:
Не горячись. Все-таки сегодня не простой день. Держи себя в руках.
Ох, не знаю, получится ли.
Я внимательно разглядел главу рода Герценых.
Это был невысокий мужчина, уже в годах, с сединой на голове. Лицо острое, будто слепленное из осколков стекла острый нос, острые скулы, тонкий как лезвие рот, колкий взгляд все время мечется, внимательно оглядывая присутствующих.
И едва его глаза заприметили меня, то уже никуда больше не отходили, приколов меня словно иглы.
Герцен противно улыбнулся и пошел в мою сторону, крадучись, словно готовясь сделать прыжок на охоте.
Вяземские! подойдя к нам, сладко протянул Герцен.
Глава семейства скрипнул зубами. Но сдержался, промолчал. Обстановка заметно накалилась и казалось вот-вот от встретившихся врагов начнут лететь искры.
Не буду врать и говорить что рад встрече, наконец произнес Вяземский.
Герцен кивнул.
Взаимно.
Тогда зачем пришли? Себе только настроение испортили.
Вокруг начали собираться люди чувствовали, что возможно вскоре будет очень интересное и занимательное представление.
Хотел на сына вашего посмотреть. Вон он какой мужественный стал, совсем уже взрослый.
Герцен демонстративно глянул на меня, тронул за значок тотема, висящий на груди.
Символ рода, молодой человека, надо прикалывать к левой стороне груди, там где сердце, сделал замечание он, нещадно теребя значок с головой беркута. Неужели вас не учат этикету? Это первое, что надо знать. За такое в наше время был жесткий спрос. Не то что сейчас.
Где хочет, там и прикрепляет, осадил его Вяземский.
Неужели у вашего мальчика атрибут открылся? Герцен повернулся к Вяземскому.
Открылся, кивнул тот.
Что-то поздно, произнес Герцен, смерив меня таким взглядом, будто глядел на плесень.
В нашей семье это нормальное явление, ответил Вяземский. Было видно, что он старается не сорваться и не сказать незваному гостю пару ласковых слов.
В вашей семье много чего является нормой, что в других абсолютно неприемлемо, произнес Герцен, выпятив острый подбородок вперед.
Присутствующие сдержанно посмеялись.
Вы что-то конкретное хотите мне предъявить, господин Герцен? Вяземский нахмурил брови.
Я только хочу, чтобы восторжествовала справедливость.
И в чем же, позвольте узнать, по вашему мнению справедливость?
В том, что некоторые вещи должны принадлежать их истинным хозяевам, а не тем, кому их отдали за сомнительные заслуги! лоб и щеки Герцена стали белыми от ярости, нижняя губа подрагивала.
Вы имеете ввиду мой земельный удел?
Мой! Мой удел! закричал Герцен.
Потом, быстро взяв себя в руки, достал платок и вытер рот. Прошептал:
Этой мой удел.
Верно, внезапно согласился Вяземский. Был ваш. Теперь согласно приказу его императорского величества данный земельный удел с кадастровым номером ноль-пятьдесят три принадлежит на праве постоянного пользования дому Вяземских. А из вашего здесь только выгребная яма, что расположена на юге участка. Можете забрать ее содержимое, так уж и быть.
Отец явно издевался над Герценым. Толпа оживленно зашевелилась, начал тихо посмеиваться над гостем.
Ничего, покачал головой тот. Это не на долго. Скоро будут выборы в Нижнюю палату. Посмотрим, как вы запоете тогда.
Петь мне некогда, я государственными важными делами занят, в отличие от вас, холодно ответил Вяземский. И насчет выборов я не переживаю.
А вот это зря, Герцен вдруг хитро с прищуром улыбнулся, словно что-то зная, чего не знал никто. Насчет выборов и всего остального на твоем месте я бы переживал, Петр. Еще как бы переживал.