Но кроме стыда было еще и приятное чувство удовлетворения. Все назревшее за долгое время напряжение было высвобождено, и я ощущал приятную пустоту и покой.
Поехали, сказал я слуге.
Отказаться, как я понял, не было возможности рядом со мной, едва я вышел в коридор, тут же выросли словно бы из ниоткуда два двухметровых крепких охранника, и я проследовал за Нианзу.
Мы сели в черную машину, марку которой я раньше никогда не видел. На задней стороне хромом было написано «Tsar», а спереди виднелась буква Т по форме напоминающая кошачий нос. Кожаный салон и отделка из красного дерева говорили о том, что стоит это авто не малых денег.
Куда? спросил динамик над нашими головами.
К госпоже Стахановой, ответил китаец и машина плавно поехала прочь из дома.
Любопытствую моему не было предела. Я тут же начал смотреть в окно, чтобы увидеть все, что только возможно.
Дом Вяземских снаружи представлял собой дворец. Территория вокруг под стать строению зеленые до ряби в глаза газоны, ухоженные деревья, подстриженные до идеально ровных граней кустарники в форме живой изгороди, сдержано-белые цветы в мраморных клумбах в дальней части сада.
Машина подъехала к воротам огромным кованным произведениям кузнечного искусства с буквой «V» на каждой створке, и те мягко и бесшумно разъехались в разные стороны, пропуская нас.
Я продолжал зачарованно наблюдать пейзажи элитной жизни, как Нианзу спросил:
Ты уже что-нибудь начинаешь чувствовать?
Что? не понял я вопроса.
Китаец долго подбирал нужные слова, прежде чем сказать.
Твой атрибут уже как-то начинает проявляться?
Я пожал плечами.
Я даже не знаю, что именно такое этот самый атрибут. А как он проявится и подавно. Спать охота это считается за симптом?
Китаец фыркнул. С благоговением произнес:
Это особый Дар, Максим. Он даруется свыше богом, или наследием рода, или иными силами, называй как хочешь. И только благодаря ему ты можешь видеть все это.
Китаец кивнул в окно, в котором проплывали экзотические деревья и богатые, похожие на музеи строения, отполированные до блеска гранитные бордюры и фонтаны.
Только благодаря ему мы смогли сдержать Первый Натиск и создать Барьер.
Это я помнил из учебников, которые успел прочесть. Первый Натиск это глобальный конфликт, случившийся триста лет назад, в результате которого был создан Барьер магическое исполинское заграждение. Что-то вроде Великой китайской стены, растянувшееся от Алтайский гор до почти самого Кольского полуострова.
Правда причин Натиска я так и не смог найти все ограничивалось размытыми и весьма туманными формулировками.
И продолжаем держать страну от проникновения сил зла, продолжал китаец, распаляясь. Официально прошел уже Третий Натиск, но фактически их было гораздо больше. Мелкие местечковые конфликты и столкновения уже никто не считает сбились со счета. Кланы стараются и держат оборону. Только благодаря их стараниям у нас здесь мир.
Это я тоже вспомнил из учебника истории. Есть школы, которые учат одаренных детей и развивают в них дар. В зависимости от того, в каком направлении его специализация, его отправляю в час Зова служить к Барьеру. Можно отслужить два года и вернуться на гражданскую службу, где тебя ждет карьера думского политика. Можно продолжить военное дело и стать каким-нибудь генералом, которому полагается удел и несколько сотен душ в придачу.
Видимо, к Стахановой затем и едем, чтобы она как можно подробнее сказала к чему можно отнести атрибут «Фаворит смерти» и куда направить силы, чтобы максимально продуктивно использовать дар.
Я вновь повернулся к окну и до самой клиники смотрел на улицы и дома, размышляя о разном.
Стаханова была женщиной лет под сорок. Правда идеально ухоженная кожа лица и безупречный макияж, едва уловимый, маскирующийся под естественный цвет, без крикливости, сильно ее молодили. И только небольшие морщинки вокруг кончиков глаз говорили о ее истинном возрасте. Была она жесткой это чувствовалось в каждом ее движении, словно была она покрыта сверху ледяной коркой.
Едва увидев меня, достала карточку, бегло ее осмотрела.
Присаживайтесь, господин Вяземский, произнесла она, без злобы и надменности, но так, чтобы сразу стало понятно со мной играть не надо.
Я сел на стул. Нианзу что-то торопливо пробубнил Стахановой, я услышал только «вам должны были сообщить».
Да, кивнула та. Вяземский старший мне звонил, обрисовал всю ситуацию, в общих чертах.
Китаец довольно закивал головой, примостившись в уголке приемного кабинета.
Выйдите пожалуйста, сказал она Нианзу и тот нехотя повиновался.
Так что же вас беспокоит, господин Вяземский? пристально посмотрев на меня, спросила Стаханова.
Я внимательно пригляделся к ней.
Она была вполне еще симпатичной
Так, стоп! Достаточно и эпизода с мачехой! остановил себя я.
Если все это вскроется то головы точно не сносить. Подумать только с мачехой переспал. Хотя, если углубиться, то никакая она мне не мачеха.
Максим, сказал я. Меня можно называть Максимом.
Разрешите я сама буду выбирать то, как вас называть, ответила Стаханова.
Я кивнул. М-да, с такой разговор короткий.
Меня ничего не беспокоит, ответил я на ее вопрос.
А после случившегося есть какие-то остаточные боли? Может быть, голова беспокоит? Я знаю, у вас амнезия.
Да, некоторые моменты не помню, осторожно подтвердил я. А в остальном все нормально, ни головных, ни каких-то других болей нет.
Стаханова встала. Мне в глаза бросился висящий у ее на шее кулон трехлистник, символ рода. Что-то вроде тотема, который есть и у Вяземских. Этот трехлистник говорит о том, что Стаханова не простой доктор. Она родовой лекарь, с даром в соответствующей специализации. Чтобы попасть такому на прием нужно кругленькую сумму выложить. Но и результат будет нужный. От любых болезней излечит.
Я вас осмотрю, подойдя ко мне, произнесла она и принялась слушать с помощью стетоскопа мое дыхание.
Это продолжалось довольно долго. Иногда она брала меня за запястье и слушала пульс, потом вновь возвращалась к стетоскопу. Иногда сверяла ритм с часами.
Я терпеливо ждал.
Наконец Стаханова произнесла:
Садитесь.
Что со мной не так? спросил я, застегивая рубашку.
У вас открылся магический дар такое бывает. И подкреплен он атрибутом, называемым «Фаворит смерти». По этому поводу вам и решили провести тщательный осмотр.
И что показал осмотр?
Что с вами все нормально, буднично ответила доктор, делая какие-то пометки в карточке. Вы рекомендованы в школу. Пока только рекомендованы. Дальнейшее зависит от результатов анализов.
Постойте, в какую еще школу? не понял я.
А амнезия действительно присутствует, словно бы сама себе буркнула под нос Стаханова. И уже мне: Самая обычная, для одаренных подростков. Атрибут необходимо развивать.
Но я не хочу!
Стаханова посмотрела на меня как на идиота. Потом холодно произнесла:
А вас никто и не спрашивает.
Но
Все эти вопросы по поводу школы, господин Вяземский, вы адресуйте пожалуйста своему отцу. Я всего лишь врач. Мое дело смотреть людей. И брать у них анализы, чтобы выявлять болезни. Или не выявлять.
Я вопросительно глянул на доктора. Потом протянул руку, предполагая, что она будет брать анализ крови.
Я вопросительно глянул на доктора. Потом протянул руку, предполагая, что она будет брать анализ крови.
Для этих анализов не требуется физического воздействие, холодно пояснила Стаханова. Достаточно ментального сканирования. Как только будут результаты, я сообщу их вашему отцу.
И не успел я открыть рот, как Стаханова выпроводила меня за дверь.
Нианзу! едва я вышел из кабинета, как тут же вцепился китайцу в одежду. Что еще за школа?! И почему меня туда собираются упечь?!
Конечно я знал про школу кое что читал, но урывками, слишком мало. Однако и того, что было уяснено, хватило, чтобы понять туда я уж точно не хочу. Какие-то тренировки, повышение внутреннего настроя, прокачка. Секта одним словом.
Что значит упечь? удивился китаец. Это же не какая-то тюрьма!
Тюрьма! Еще какая! Я не хочу в школу. Я хочу я осекся.
Мне хотелось жить полной жизнью, есть «пьяную стерлядь», пить дорогущее шампанское, кувыркаться в постели с красотками. Но школа этого мне не хотелось. Да, слишком быстро привыкаешь к роскошной жизни.
А вот от слова "школа" меня начинало трясти. Слишком хорошо я запомнил то, что было в прошлой жизни.
Школа мать умудрилась пристроить меня в нормальную школу, где были обычные дети, не такие как я. Уж не знаю как у нее это получилось. Но благородное ее желание не дать мне почувствовать себя ущербным обернулось кошмаром.
Самые жестокие люди это дети. Каждый день для меня был адом. Насмешки, издевательства, избиения. И как итог отторжение на уровне физического всего, что связано со школой.
Вот и сейчас разум, спасительно заблокировавший все, что связано с этим адом, вдруг начал сопротивляться. Нет! Только не школа! Только не этот кошмар!
У тебя открылся дар, словно заведенный начал повторять мне одно и тоже китаец. И тебя необходимо отдать в школу чтобы его развивать. Это поможет тебе в продвижении по карьерной лестнице. Да и твоему отцу добавит очков в Нижней палате. Последнее время он совсем их растерял.
Поняв, что сболтнул лишнего, Нианзу, прикусил губу. Кинул мне:
Пошли!
Нет, постой! остановил его я. Что ты имеешь ввиду под потерей очков?
Ничего, испуганно ответил тот.
Говори!
Если отец узнает, что я болтаю
Не узнает. Говори!
Китаец тяжело вздохнул.
Отец твой служит в Нижней палате Думского собрания. Дослужиться до туда очень непросто, это место досталось ему считай по наследству. Ходят слухи, что скоро обе палаты будут расформированы и перевыбраны заново все-таки время сейчас непростое, необходима определенная чистка рядов госаппарата. Китаец нервно потянул пальцы к губам привычный жест курильщика.
Ну? поторопил его я.
У твоего отца очень мало шансов получить кресло в новом созыве ни один его сын не имеет атрибута, нет у них годов выслуги, хотя бы в той самой школе. Семья, где нет одаренных, из аристократов постепенно превращается в обычную. Твой отец и сейчас-то держится только благодаря хорошей дружбе с Карамзиным, советником из Верхней палаты. А так бы давно уже его уволили, имение забрали, земельный удел изъяли и отправили куда подальше. А тут вдруг у тебя атрибут открылся, да еще какой редкий. Удача! Так что отец хватается за полученный шанс. Если отдаст тебя в школу, если все как надо оформит, то и в новом созыве останется в Нижней палате. О повышении конечно бессмысленно говорить, но хотя бы место сбережет.