Еще прекраснее
И ничей.
Елена Шварц. «Девятисвечник колыбельная» 108 ;
ЯЗУНДОКТА ты одна мне осталась.
Сколько снега утекло, пока до тебя я добрался,
<>
Яее тебя нет самого меня.
Явность твоя теперешняя тайна выцветания этих чувств.
Твоим восклицательным именем нареку я дочь моих сублимаций.
Яко верною осталася в иерархии, где кто
сказал Агапит, должен сказать и Борис.
Ты яйцом в конце лежала, а теперь оно разбито,
знать, не зря моя бежала мышь по краю алфавита.
Евгений Хорват. «ЯЗУНДОКТА ты одна мне осталась» 109.
Мне тут нечего делать.
Я есть инвалид Четырёх Мировых Великих.
Свое существование мне оправдать не удаётся
Свое существование мне оправдать не удаётся
без оправдания не удаётся существовать,
а без существования не оправдаться.
Я скоро займусь вплотнее моей смертью!
Евгений Хорват. «Записка охотника» / «Из зимней истерии 1984го года» 110.
Огры делают бобо,
так бобо, как нам слабо,
но бобее во сто крат,
если огры говорят
и ярмо их и клеймо
превращаются в бонмо,
а клеймёные слова
подвизаются в ать-два.
Игорь Булатовский. «ИЗ У. Х. ОДЕНА» 111.
В современной поэзии встречается и суперлатив (превосходная степень) существительного:
что было дальше
дальше была бóльшая боль
дальшая даль
ночшая ночь
сквозь сквозную сквозь
тучнейших туч
многотóчней точь-в-точь
скрозь коррозий скрозь
лучший луч
не в бровь
но не врозь
Гали-Дана Зингер. «Старая сказочница» 112 ;
Любезный брат и друг духовных выгод,
когда я вижу мост, я мыслью выгнут,
а сердцем серебрюсь, как под мостом
течение малейшим лепестком.
Великотрепетный мой друг светлейший
(немедля назовем ветлу ветлейшей,
а то ещё бесследно расхотим),
приветствую тебя, ты мне родим!
Владимир Гандельсман. «Любезный брат и друг духовных выгод» 113.
Многочисленность поэтических неологизмов типа птицая, веснее, ветлейшей впечатляет и заставляет задуматься о том, почему же поэты, пишущие в разных стилях, принадлежащие к разным поколениям, живущие в разных городах и странах, так настойчиво образуют авторские прилагательные от существительных, компаративы существительных и экспрессивные тавтологические конструкции с разными частями речи на месте прилагательных или наречий? Может быть, причина в том, что поэтам (а значит, поэзии, а следовательно, и языку) нужна именно эта ощутимая связь между предметами, признаками, обстоятельствами, действиями?
Если волей поэтов появляются такие полные прилагательные, как птицая, куклая, поэтый, клюквых, гондолых, бутылое, калеких, тыщий, кошие и мн. др., то сама система языка диктует, что слова птица, кукла, поэт, клюква, гондола, калека, тыща, коша можно воспринимать как краткие прилагательные. В таком случае почти любое непроизводное существительное (т. е. не осложненное суффиксами) является потенциальным прилагательным, следовательно, сохраняет в себе способность быть синкретическим именем.
Кроме того, поэзия показывает, что любое предметное существительное имеет тенденцию стать признаковым114, так как в процессе функционирования языка оно получает разнообразные коннотации. Например, слово весна может употребляться в сравнительной степени потому, что в сознании человека это не только один из сезонов года, но и время потепления, оживления природы и чувств; слово метро это не только вид городского транспорта, но и пространство подземной архитектуры. В строке Е. Хорвата Чем мертвее мы, тем церквее земля форма церквее мотивирована тем, что на земле каждая могила с крестом подобна церкви и по внешнему виду, и потому, что это место общения с потусторонним миром. Коннотации появляются не только у существительных, но и у других частей речи. Компаратив местоимения я в строке Хорвата Яее тебя нет самого меня может быть понят примерно так: ты в большей степени я, чем я сам; формы никогдее у Е. Клюева и никудее у Н. Азаровой вызваны тем, что отрицанию как явлению логики сопутствует эмоция безнадежности.
Авторские существительные-определения
Синкретизм имени и признака проявляется также при создании таких сочетаний двух существительных, одно из которых выполняет функцию определения (по модели фразеологизмов типа жар-птица, бой-баба, а также заимствованных моделей типа интернет-коммуникация, Кролик-бар)115:
Голубь как белая бабочка ходит-ходит,
не верь, не верь, что у него утро.
И это дни идут назад, на когтях лапы
и рёв иллюзий эволюционных,
как рвут дожди мои скандал-руки.
Не верь, не верь, моё дитя золотое,
ты златотканно, и в моих Микенах
лист перевёрнут Свист ста!
Виктор Соснора. «Мотивы Феогнида. Энеада» 116 ;
Мой дом стоял, как пять столбов, на холме с зеркалами.
Топилась печь, холод хорош, а стекла-ртуть зачем-то запотевали.
Как говорится, грусть моя не светла, направо дверь-дурь белела.
Да в жилах кровь, как мыльный конь, к пункту Б бежала.
Виктор Соснора. «Босые листья» 117 ;
Вот Гнильпросветуголок
кладбища новосельного,
гниль-огонек. Вечерами
Здесь собираются жмурики
смертожители местных могил
Посмотреть в телевизоре
розыгрыш черепа матч
Вспомнить попойки гнилушные,
бормотушно-багровые ночки,
Вспомнить, вздохнуть и вернуться
В Червогриб многоместный,
растущий сквозь недра земли.
Сергей Стратановский. «Вот Гнильпросветуголок» 118 ;
Я обернусь при синь-луне
Моя сестра плывёт в челне.
Иное на её лице.
Что, госпожа, в твоём ларце?
Святынька? Баночка румян?
На поле войско басурман.
Мария Каменкович. «Я человек травы да туч..» 119 ;
Лавина холода
спрессована в гармошку.
Сыграй мне, лёд,
свой шлягер на дорожку,
вруби мой след
в каток мороз-пути
И отпусти
дышать морозным бунтом.
Ольга Залогина. «Впитай меня» 120 ;
Я, превратившись в слух и в голос,
в минус, подобный лишь лосю, чьи
лоб-лабиринты суть та же голость
сучьев, умноженных на в ночи
скрипы их ибо способен минус
и к умножению. Разве та
Крит-пустота, что застроил Минос,
не многократная пустота?
Илья Кутик. «Слух и голос» 121 ;
В «Обувь»-магазине русалка
Кислую состроила мину.
Кладбище. Мягкая посадка.
Первое время. Тихо-мирно.
Плыли бы Летою желанной,
Только засыпаны истоки.
Здравствуй, солдатик оловянный,
Бывший стеклянный, жаростойкий.
Ольга Зондберг. «Война» 122.
Синкретическое существительное-прилагательное типично для языка фольклора, и эта модель воспроизводится в соответствующей стилизации:
А Господь по берегу похаживает,
На омут-стынь будто и не посматривает,
Соболиные брови все похмуривает,
Томит душеньку-слизь, испытывает.
А и Сам-то плетет сети шелковые,
Уду ладит снастную, крюкастую,
Уду ладит, ворчит-приговаривает:
«Вот уж как еще раз Меня да не послушаешь,
Как пойдешь без ума смеяся, купатися
Вот годи! Тогда не пощажу,
Судом праведным тебя засужу,
Отдам тебя ужам спекулаторам-сторожам,
Пустят тя по кругу, стерлядью дочь,
Разнесут костоньки на четыре волны!
Ну, давай, подплывай, хайло разевай,
Хайло пузырявое, гнилой роток
Лови в роток сталь-востёр крючок.
Крючок глотай, да не спрашивай,
На какого уловлю тебя, душа, червя,
На того ли на сладкого опарыша,
На Моё ли сырое кровь-серденько».
Сергей Круглов. «Душе, душе моя» / «Потопные песни» 123.Производящие существительные в конструкциях типа черным-черно
На какого уловлю тебя, душа, червя,
На того ли на сладкого опарыша,
На Моё ли сырое кровь-серденько».
Сергей Круглов. «Душе, душе моя» / «Потопные песни» 123.Производящие существительные в конструкциях типа черным-черно
Еще одно из проявлений синкретизма частей речи конструкции, образованные по моделям черным-черно, давным-давно, первыми, а иногда и вторыми компонентами которых являются существительные, а не прилагательные. На такие конструкции в современной поэзии обратили внимание Н. Г. Бабенко и Н. А. Фатеева. Н. Г. Бабенко анализирует сочетание тюрьмым-тюрьма в строке Андрея Вознесенского, подчеркивая его уникальность и показывая признаковую семантику формы существительного:
окказионализмы третьей степени это сугубо окказиональные, полностью нестандартные образования, семантическая интерпретация которых достаточно трудна, а отступление от деривационной нормы существенно. Такие образования часто не имеют аналогов даже среди окказионализмов. Например, окказионализм А. Вознесенского тюрьмым-тюрьма в строке «в душе тюрьмым-тюрьма» деривационно не соответствует отчасти структурно подобным «темным-темно», «белым-бело» и др., так как мотивирован не прилагательным, а существительным, которое от лексем-образцов наследует аффикс -ым, чуждый существительному. Только исследование семантики существительного «тюрьма», круга устойчивых ассоциаций, рождаемых этим словом, при учете «накала» состояния, подчеркиваемого повтором мотивирующей основы, и семантики лексем-образцов типа «темным-темно», «черным-черно» позволяет прийти к истолкованию названного окказионализмом состояния души как «тягостного, мрачного, безнадежного одиночества», как «мучительного чувства внутренней несвободы» (Бабенко 1997: 14).
Н. А. Фатеева указала на сочетание ветрым-ветро в стихах Нади Делаланд, сопровождая пример комментарием со ссылкой на Н. Г. Бабенко: «Подобное образование находим только у А. Вознесенского: в душе тюрьмым-тюрьма» (Фатеева 2017-б: 154)124.
Представлению об уникальности таких конструкций противоречат многие другие примеры из современной поэзии:
Всегда со мной беда всегда,
Куда бы я ни шел: туда
она войным-война:
сверну налево, а беда
за мной. Тогда кругом бегом
направо. А беда «куда?»
Бедой ведóм, бегу.
Ян Сатуновский. «Всегда со мной беда всегда» 125 ;
весным весна
сказано было
Сатуновским
полным полно весны
и какие были
смыслы Москвы
все
всплыли
Всеволод Некрасов. «Может мертвый оживать» 126 ;
Душа моя живет,
Опущенная в пятку,
но разбивает лед
зеленоватый всмятку,
когда белым-бела,
зимым-зима погода
и снежная юла
кружится без завода.
Виталий Кальпиди. «Рождественские вирши для А. М.» 127 ;
Неделя, как настали холода.
И полторы до той поры, когда
забулькает по трубам отопленье.
Покуда согреваюсь изнутри
да вспоминаю, как огонь горит
и как трещат горящие поленья.
Мне было жаль их жечь. Бревным-бревно,
его бы в печку, да живее. Но
не забывая опыт папы Карло,
я их на нож испытывал и лишь
тогда они гурьбою в топку шли.
Зато потом изрядно припекало!
Валентин Бобрецов. «Баллада о беспечной жизни» 128 ;
Любо, братцы, борода, позавидуешь змее, подойди ко мне сюда,
голубое острие,