Напряжение композиции не снижается и во втором эписодии. Креонт возмущен тяжелыми обвинениями в интригах, кознях, которые бросает ему царь Эдип. Он далек от стремления к власти, с которой «вечно связан страх». Народной мудростью веет от моральных сентенций и антитез Софокла, подтверждающих его принципы: «Нам честного лишь время обнаружит. Довольно дня, чтоб подлого узнать».
Высшая напряженность диалога достигается у Софокла краткими репликами, состоящими из двух-трех слов.
Приход Иокасты и ее рассказ о предсказании Аполлона и смерти Лая будто бы от руки неизвестного убийцы вносят смятение в душу несчастного царя Эдипа. Гнев сменяется тревогой.
В свою очередь Эдип рассказывает историю своей жизни до прихода в Фивы. До сих пор воспоминание об убийстве старика на дороге не мучило его, так как он ответил на оскорбление, нанесенное ему, царскому сыну. Но теперь возникает подозрение, что он убил отца. Иокаста, желая внести бодрость в смущенную душу Эдипа, произносит богохульные речи. Под влиянием хора она одумалась и решила обратиться к Аполлону с мольбой избавить всех от несчастья. Как бы в вознаграждение за веру в богов появляется вестник из Коринфа с сообщением о смерти царя Полиба, о приглашении Эдипа на царство. Эдип боится страшного преступления он трепещет от одной мысли, что, вернувшись в Коринф, он сойдется с собственной матерью. Тут же Эдип узнает, что он не родной сын коринфского царя. Кто же он? Вместо унижения у обреченного Эдипа появляется дерзкая мысль. Он сын Судьбы, и «никакой позор ему не страшен». Это у Софокла кульминация действия и композиции трагедии.
Но чем выше заносчивость, гордость и спесь, тем страшнее падение. Следует страшная развязка: раб, передавший мальчика коринфскому пастуху, признается в том, что сохранил ребенку жизнь. Для Эдипа ясно: это он совершил преступление, убив отца и женившись на своей матери.
В диалоге эписодия четвертого, с самого начала подготавливающего развязку этой трагедии Софокла, чувствуются взволнованность, напряженность, достигающие высшей точки в разоблачении действия матери, отдавшей сына на смерть.
Царь Эдип сам произносит себе приговор и ослепляет себя.
Композицию драмы завершает заключительная часть, в которой царь Эдип произносит три больших монолога. И ни в одном из них нет того Эдипа, который с гордостью считал себя спасителем родины. Теперь это несчастный человек, искупающий вину тяжелыми страданиями.
Психологически оправданно самоубийство Иокасты: она обрекла на смерть сына, сын был отцом ее детей.
Трагедия Софокла заканчивается словами хора об изменчивости человеческой судьбы и непостоянстве счастья. Песни хора, часто выражающие мнение самого автора, тесно связаны с развивающимися событиями.
Язык трагедии, сравнения, метафоры, сентенции, антитезы, как и композиция произведения, все подчинено Софоклом основной идее разоблачению преступления и наказанию за него. Каждое новое положение, которым Эдип стремится доказать свою невиновность, ведет к признанию виновности самим героем. Это усиливает трагизм личности царя Эдипа.
Греки говорили, что «характер это судьба», и на примере царя Эдипа эта истина находит своё подтверждение. Невоздержанный характер Эдипа был причиной убийства старика на дороге. Старика, который оказался его родным отцом. Достаточно было вознице толкнуть Эдипа, как он, не владея собой, ударил его.
Ему ничего не стоит назвать того, кого лишь недавно призывал спасти себя и Фивы, прорицателя Тиресия, «негодным из негодных» и осыпать незаслуженными оскорблениями. Гнев охватывает его и в разговоре с Креонтом. Подозревая интриги Креонта, Эдип в состоянии крайней раздраженности бросает оскорбление: у него наглое лицо, он убийца, явный разбойник, это он затеял безумное дело бороться за власть без денег и сторонников. Эдип словно сам стремится навстречу собственной гибели, что придаёт ещё большего драматизма действию. Но при этом герой умеет глубоко чувствовать. Страдания в результате совершенного преступления для него страшнее смерти.
В подтверждение мысли, что фабула в трагедии должна представлять «переход от счастья к несчастью переход не вследствие преступления, а вследствие большой ошибки человека, скорее лучшего, чем худшего», Аристотель в «Поэтике» приводит пример Эдипа. Развертывание в композиции Софокла событий, реалистически оправданных, нарастание сомнений и тревоги, перипетии, кульминация действия, когда царь Эдип в своей гордости занесся так высоко, он считает себя сыном Судьбы, и затем развязка, не навязанная сверхъестественной силой, а как логическое завершение всех переживаний, держат в напряжении зрителя, испытывающего страх и трепет почти по Кьеркегору, когда вместе с героем он начинает вопрошать сам всесильный Фатум.
Данте
Наиболее плодотворное развитие городская литература получила в Италии, которая выдвигает на первый план такого гения, как Данте Алигьери (полное имя Дуранте дельи Алигьери). Точная дата его рождения неизвестна. В это время солнце находилось в созвездии Близнецов; это сочетание, как свидетельствует древнейший комментатор к «Божественной комедии» (Оттимо), по поверьям, считалось особенно благоприятным для занятий науками и искусствами. В XIII веке еще не велись записи о рождении флорентийских граждан. Поэтому особенно важно астрономическое свидетельство самого Данте. Однако стихи «Рая» не указывают точной даты; можно лишь заключить, что автор «Божественной комедии» появился на свет между 14 мая и 14 июня. Нотариус сер Пьеро Джардини из равеннского окружения великого флорентийца сказал Боккаччо, что Данте родился в мае. Слова его заслуживают доверия. Год рождения подтвержден «Хроникой» Джованни Виллани. По флорентийскому обычаю Данте был крещен в первую Страстную субботу, т. е. 25 марта 1266 года, в баптистерии Сан-Джованни. Умер Данте в 1321 году в Равенне.
По характеру своего творчества Данте поэт переходного времени, стоящий на рубеже двух великих эпох: Средневековья и Возрождения. Именно в Италии, в отличие от других стран Западной Европы, наблюдался интенсивный рост городов, городского населения и их влияния на культурную и политическую жизнь Апеннинского полуострова. Правда, некоторые из аристократов стремились стать сеньорами и тиранами, как гордый атеист гибеллин Фарината дельи Уберти, с презрением взиравший на Дантов «Ад» (песнь Х), или один из предводителей гвельфов «большой барон» Форезе Донати. Однако магнатам не удалось основать во Флоренции династию по типу феодальной власти сеньоров всю власть, как известно, в начале XV века захватил «князь купцов» Козимо Медичи.
В это время, ещё задолго до власти Медичи, начинается первое возрождение искусств, города украшаются благороднейшими произведениями архитектуры и скульптуры, Чимабуэ и Джотто создают свои фрески, крупнейший музыкант и педагог Казелла дает открытые уроки музыки, а знаменитый ученый Брунетто Латини грамматики и риторики. Брунетто Латини уже к этому времени успел написать на французском языке свою знаменитую «Книгу сокровищ», явившуюся настоящей энциклопедией знаний, передовых для XIII века. Он же немало сделал и для формирования итальянского литературного языка. Автор «Божественной комедии» упоминает Брунетто в XV песни «Ада», где помещает его в третий ров седьмого круга ада туда, где находятся содомиты, грех слишком распространённый в эту непростую эпоху. Описывая своего учителя в аду, Данте испытывает к нему искреннее сочувствие, хотя сам этим грехом и не страдал.
А до Латини Джованни Вилани ещё в 1300 году начал писать историю Флоренции, слава которой должна была затмить славу рухнувшей Римской империи. Но именно Брунетто Латини был первым наставником Данте, который привил ему любовь к латинской классике. В 1293 году во Флоренции были приняты так называемые «Установления справедливости» самая демократическая конституция тогдашней Европы. Эта конституция явилась на свет как результат борьбы двух непримиримых политических партий: гвельфов и гибеллинов, и Данте попадёт в жернова этой политической борьбы и поплатится за свою гражданскую активность. Он проиграет как политик, будет изгнан из родного города, испытает немало лишений на чужбине, но зато родится как великий поэт.
Общепринято считать Данте настоящим певцом любви, продолжателем традиции поэзии Прованса, поэзии трубадуров. Когда мы произносим имя Данте, то всегда рядом с ним встаёт в нашей памяти имя Беатриче. Его знаменитая «Божественная комедия» завершается следующей терциной:
Все, что умрет, и все, что не умрет,
Лишь отблеск Мысли, коей Всемогущий
Своей Любовью бытие дает.
По мнению поэта, именно Любовь движет светила. Всё так, всё так. Но помимо этого Данте ещё и политический поэт, и многие исследователи склонны рассматривать его «Божественную комедию» не только как прославление его Прекрасной Дамы Беатриче, но и как страстный политический памфлет. Именно Данте, с одной стороны, логически завершит традицию литературы Прованса, литературы, вобравшей в себя ересь альбигойцев-катаров с их культом Вечной Женственности и Премудрой Софии, доведя эту традицию до логического завершения и кульминации явленного поэту Божественного Света: именно Беатриче как воплощение этого Света выступит в «Божественной комедии» вторым проводником поэта и поднимет его одним своим взглядом на небеса в рай, где и передаст своего возлюбленного старцу святому Бернару.
Как и всякий образованный человек своего времени, пытливый интеллектуал, не побрезгавший учиться у известного содомита Брунетто Латини и даже высказавший открыто сочувствие своему наставнику, оказавшемуся в аду, Данте, бесспорно, был знаком со многими еретическими учениями того времени, при этом сохраняя приверженность католической церкви. Так сложно было устроено сознание людей той поистине революционной эпохи. По этой же причине, несмотря на свою религиозность, Данте не постеснялся посадить Беатриче, свою возлюбленную из городских мещанок, отнюдь не феодальную даму, на вершину той колесницы, которой в конце чистилища он изображает церковь. Обратим внимание на это обстоятельство: принадлежность Беатриче к городским мещанкам. А Премудрая София всё время является в мир в разных женских обликах: то в облике простой мещанки, то в образе царицы Савской, то примет лик библейской блудницы. И лишь поэт-философ, любитель мудрости, иными словами, способен распознать в земной женщине присутствие иного Света. Это и есть ересь катаров, о которой мы говорили выше, когда речь шла о поэзии трубадуров. Здесь следует ещё раз указать на то, что Данте поэт переходного периода. Одной ногой он ещё стоит в Средневековье, а другой уже сделал широкий шаг в сторону Возрождения. Его влюблённость в простую городскую мещанку уж очень напоминает влюблённость Алонсо Кихано Доброго из романа Сервантеса в простую крестьянку Дульсинею дель Тобосо. А этот знаменитый роман уже будет не просто явлением испанского Возрождения, но финалом всей замечательной эпохи.