Елена Логунова
Купидон с жареным луком
Тетка Вера оказалась права!
Не бросай ты, Ляська, швабру с ведерком у порожка, говорила она, укоризненно тряся тугими барашковыми кудельками голубенькими, по забытой уже в городе моде. Убьется же хтось!
Хтось? смеялась я, умиляясь неизменной теткиной заботливости. Кот Шуруп? Я ж одна живу, тетя Вера!
А как явится хтось? не унималась тетка.
Как явится? Откуда? Тут я взмахивала руками, обводя мировые просторы, на которых до сих пор не нашелся тот «хтось», который явился бы ко мне в деревню Пеструхино.
А «хтось» вдруг взял и явился! И ведь что примечательно: как нарочно, именно когда я закончила мыть полы. И да, конечно же, по привычке оставила швабру с ведром у порожка. Ненадолго не неряха же я какая только на то время, пока буду любоваться сияющими мокрыми полами.
Красно-коричневая краска на них, свежевымытых, будто загустела и сделалась глянцевой, как пасхальное яичко, крашенное в луковой шелухе. Заоконное солнце ставни я уже распахнула ударилось в мокрую поверхность, разбилось, запрыгало по неровностям слепящими зайчиками
Мне нравились мокрые деревенские полы живые и веселые, не то что строгий и скучный городской ламинат. Не нравились бы я б их не намывала каждое божье утро. Ну, и швабру с ведерком у порожка не бросала бы. А тут вот бросила, как всегда, и вышло неладно.
Сначала на красно-коричневый глянец, разом прихлопнув с полдюжины резвых солнечных зайцев, упала просторная тень. Я не сразу сообразила, в чем дело, но тут появились чоботы иначе эту обувь было не назвать. Помятые, заскорузлые, грязные! С намытыми полами они диссонировали, как самогон с «Тирамису», я ахнула, отмерла и прервала свое благостное буддистское созерцание.
И тут же услышала матерок досадливый и грязный, как как эти самые чоботы. Под ними на старательно намытом глянце уже расплывались комковатые желто-серые пятна по характерному цвету, структуре и амбре я мигом признала самодельное удобрение, только вчера рассыпанное на грядках соседки бабы Дуси.
Я вслух подумала:
Огородами шел! И при виде грязюки машинально потянулась за шваброй.
А этот, в чоботах, сказал:
Вот же с-с-с И назвал меня а кого еще, я же одна живу, кот Шуруп не в счет! собакой женского рода и женщиной легкого поведения.
У меня как раз уже швабра в руке была, и я ее дернула на себя. А этот, в чоботах, слишком резко и внезапно подался ко мне, ну и встретились они его подбородок и моя швабра.
Эта их первая встреча была совершенно случайной! Могу поклясться, я не хотела. Мужик, понятно, тоже. О швабре и речи нет той вообще все параллельно.
Но Хтось схватился за челюсть, снова матерно замычал, а на поруганный красно-коричневый глянец со звоном брякнулось что-то железное, мигом воскресившее часть пришибленных было солнечных зайцев.
Я пытливо моргнула, присматриваясь, а это ножик! Косой, сапожный, в оплетке синей изоленты дядя Петя таким из моих фасонистых городских ботильонов чувяки вырезал, когда кот Шуруп в приступе необъяснимого буйства в лоскуты подрал кожаные голенища.
И вот на ножик в сочетании с невнятной матерной угрозой я, признаюсь, отреагировала уже сознательно шарахнула этого, в чоботах, перекладиной швабры, как зловредное насекомое резиновой мухобойкой!
Враг зашатался и присел. Я, развивая успех, бросила швабру, схватила ведро, прицельно выплеснула грязную воду, пустую емкость нахлобучила на чужую мокрую голову и уже по сверкающему оцинкованному железу, как по шлему рыцаря-захватчика, еще разок-другой влупила победоносной шваброй своей дубиной народной войны.
Ведерно-колокольный звон еще не растаял в воздухе, а я уже летела по деревне, как фурия: в одной руке швабра, в другой массивный, как кочерга, ключ от входной двери ее я мигом заперла, пленив поверженного вражину в чоботах.
Ми-и-итя! Митяй! Мить, Мить, Мить! тревожно высвистывала я на бегу, держа курс через три двора на четвертый к Митяю, Дмитрию Палычу, здешнему участковому и моему двоюродному брату по совместительству.
Даже не знаю, что для Митяя хлопотнее и утомительнее служба или наше с ним родство. Хотя родни у Митяя и без меня немало. То ли наша с его матушкой фамилия дала название всему населенному пункту, то ли наоборот, но факт есть факт: мы с теткой Верой Пеструхины из деревни Пеструхино! Хотя тетка, выйдя замуж, фамилию сменила и стала Синеглазовой. А я в браке еще ни разу не состояла и потому до сих пор зовусь, как отчая деревня.
Не то чтобы я видела в этом повод для гордости мне бы больше понравилось быть тезкой городу Парижу, например Алиса де Пари, а? Звучит ведь? Это, кстати, мой псевдоним в интернет-журнале «Тренды-бренды», у меня там авторская колонка про всякую-разную гламурятину
Только не подумайте, что я работаю в «Трендах-брендах» нет, там я всего лишь подшабашиваю. Официально я трудоустроена в солидном СМИ газете «ФинансистЪ», но там не очень хорошо платят. Хуже, чем в несерьезных модных «Трендах».
И вот зачем я сейчас об этом, а? Побежала я, стало быть, по деревне к брату-участковому. А Митяй сидел под яблонькой во дворе и ел борщ. Он всегда по утрам ест борщ, глазунью с салом, пироги основательно так трапезничает. Тетка Вера, маманя Митяя, как раз спускалась с крыльца с парящим чайником и при виде бегущей и вопящей меня со шваброй! уронила руки и едва не ошпарилась.
Митяйчик, ко мне там влез один, а я его бац, бац и заперла! лаконичненько доложила запыхавшаяся я и обессиленно упала на лавочку.
Ох ты ж господи! Тетка Вера перекрестилась свободной от чайника рукой и поторопилась спуститься с крылечка. А ну отдыхивай, отдыхивай! Щас тебе чаю налью, а мож самогоночки сразу?
А заперла-то чего? утерев ладонью залоснившиеся от жирного борщеца губы, лениво поинтересовался Митяй-участковый. Шоб не сбег? Ему ваше бац-бац не понравилось, а ты не прочь повторить?
А ну умолкни, охальник! Тетка Вера сдернула полотенце, используемое вместо фартука, и привычно погрозила им сыну. Вишь, не в себе девка! Пожалей, зря не выспрашивай.
Не, не, пусть спрашивает. Я обмахнулась ладошкой. Значит, так. Здоровый мужик, как медведь какой, в жутких чоботах
Мог бы и их снять, хохотнул неугомонный Митяй.
Цыц! Тетка Вера хлестнула-таки его полотенчиком. Не мешай слушать! Ляська, рассказывай!
Я только полы помыла, и тут он! Вломился в дом, обматерил меня, нож уронил, а я его шваброй, шваброй Или нет, сначала я его шваброй случайно, потом он меня обматерил, и тогда я его снова шваброй, а он выронил нож Или опять нет: сначала он выронил нож, а уже потом я его снова шваброй? Нервничая, я никак не могла восстановить последовательность событий и очень от этого огорчалась. Обычно у меня с изложением проблем не возникало, акула пера как-никак! Ох, что же было раньше курица или яйцо?
Слышь ты, курица, построжал Митяй-участковый, откладывая ложку. Соберись. Я пока не понял, ты кого-то убила, что ль? И он покосился на швабру.
А тетка Верка опять боязливо перекрестилась.
Надеюсь, что не убила, ответила я и прислушалась к своим ощущениям. Нет, точно не убила. Когда я убегала, он ворочался, ведром о стену бился Что? Я обвела обиженным взглядом вытянувшиеся лица непонятливых слушателей. Да, вот представьте, он в ведре был!
И в жутких чоботах, слабым голосом припомнила тетка Вера, тоже села, подперла голову ладошкой и с прискорбием воззрилась на меня.
Я же при упоминании чоботов возмущенно вскинулась:
Он огородами шел! Грязюки мне натащил торфяной! С-с-собака мужского рода
Стоп, Ляся, Ляся! Митяй вдруг приподнялся, сунул руку в карман домашних штанов-трикошек, выудил оттуда мобильник и полез смотреть сообщения.
Он что-то нашел, взволновался, выругался, схлопотал от строгой мамки за сквернословие полотенчиком, подорвался и побежал в дом. Вернулся в брюках и при табельном оружии.
Свят, свят, свят! Тетка Вера закрестилась размашисто и часто рука аж расплывалась в воздухе, как разгоняющиеся лопасти вертолета.
Сидите здесь! Ни с места! Митяй помчался к калитке по прямой, топча морковные грядки цветочков во дворе практичная тетка Вера не признавала.
С полдороги он вернулся, вырвал из моей закаменевшей руки ключ-кочергу, погрозил им:
Сидеть, не рыпаться! И шустро выкатился на улицу.
У него для этого очень подходящая конфигурация почти шар. Утренний борщ с глазуньей и пирогами та еще диета.
Будоража деревенских собак, Митяй под задорный многоголосый лай покатился по улочке. Мы с теткой сидели ни живы ни мертвы, прислушивались ждали свиста, криков, выстрелов. Но так и не дождались.
Шо це було-то таке? через некоторое время спросила тетка Вера, из-за переживаний перейдя на «балачку».
Дядя Саша, покойный отец Митяя, сорок лет назад закатился в Пеструхино из кубанской станицы. Тетка у супруга много чего переняла и говорок, и рецепты.
Дядя Саша, покойный отец Митяя, сорок лет назад закатился в Пеструхино из кубанской станицы. Тетка у супруга много чего переняла и говорок, и рецепты.
Я пожала плечами и наконец поставила швабру, осознав, что все это время продолжала держать ее в высоком замахе.
Дилинь-дилинь! в доме затрезвонил телефон. Тетка Вера подскочила и, торопливо ковыляя, убрела в дом. Через минуту она высунулась половинкой лица в окно кухни короткий телефонный шнур не позволял явиться полнолико и крикнула:
Ляська, Митяй говорит все норм!
Ничего себе норм, пробормотала я. Такого бурного утра у меня не было давненько, может, даже никогда.
Митяй его взял! Это беглый был, из колонии, к счастью, недалеко ушел!
Беглый, повторила я, ощущая легкое головокружение. К счастью
Лично у меня о счастье совсем другое представление, но оно почему-то уже много лет остается умозрительным и никак не сбывается.
В моем представлении о счастье прочно обосновались воображаемые муж и дети, двое: мальчик и девочка. Ее я бы назвала Настей или Дашей, а его Егором или Денисом.
Мужа пусть зовут как угодно, был бы только человек хороший: честный, добрый, непьющий и работящий. А трудиться он может в любой сфере, но лучше, конечно, в какой-нибудь творческо-интеллектуальной, как и я, чтобы нам было о чем поговорить и он не пропадал на работе с утра до вечера, а побольше времени проводил с Машей-Дашей, Егором-Денисом и со мной.
Меня, кстати, зовут Алисой. Для деревенских это слишком изысканно, и они кличут меня Ляськой. Я откликаюсь, почему бы и нет в «Ляське» мне чудится остроумная отсылка к известному выражению «точить лясы», а чем, как не этим самым, занимается нынешняя журналистика?