Статский советник развернул листок. Сверху было написано: «Единогласно за Мезгиря». И подписи: Неизвестный, Тимофеев Василий, Сашка Чахотошный, Смушкарь, Хурда-Мурда, Толик Вятский, Пика, Кляун, Бызов «и еще десять человек из Зерентуя присоединились устно».
Та-а-к Лыков даже взопрел. Помните, они говорили про какие-то выборы? Когда мы стояли под дверью.
Помню, ответил титулярный советник. Их девятнадцать, они кого хочешь переголосуют. И здесь девятнадцать подписей. Если считать присоединившихся устно. Что за выборы, Алексей Николаевич?
Вы упомянули про Неизвестного, что он самый влиятельный в каторге «иван». Вот его закорючка. Остальных я тоже знаю. Пика и Кляун московские громилы, тянут бессрочную каторгу в Александровском централе. Бызов верховодит Алгачской тюрьмой, Смушкарь и Толик Вятский Кутомарской, а Чахотошный с Хурдой Кадаинской. Устно присоединились те, кто держит Зерентуй, там всегда были свои вожди. Чуете?
Нет.
Перечисленные люди «иваны». Они сидят в Нерчинской каторге. Каторга состоит из семи тюрем, в них и обитают наши девятнадцать ребятишек. Кто смог подписал лично, остальных опросили заочно. Это голосование среди сибирских «иванов». Кого они могут выбирать, да еще в Петербурге? Только одно приходит на ум.
Не может быть! ахнул начальник сыскного отделения.
А что же еще? «Иваны» выбирают себе «ивана ивановича». И вот послали в столицу гонца, сообщить, за кого они отдали свои голоса. Ну дела Уже много лет, как нет такого. Не любят воротилы подчиняться. И вдруг засуетились. Что-то случилось
Алексей Николаевич, а кто такой Мезгирь?
Мезгирев Петр Лукьянович, атаман Горячего поля.
А что за Горячее поле?
Самое страшное место в Петербурге. Болота, потаенные землянки, свои извозчики и организованное оповещение. Там укрываются беглые, а полиция не может их изловить. Интересно, с кем наш Мезгирь конкурирует. Но пленники навряд ли нам что-то скажут.
Лыков не ошибся: арестованные бандиты молчали. Тогда сыщик послал рассыльного городового на почтамт узнать, сохранились ли оттиски[18] телеграмм. У Тимофеева нашли паспорт на имя мещанина Лукина, и Алексей Николаевич предположил, что «иван» мог писать в столицу. Должен же был там его кто-то встретить. Однако рассыльный вернулся с пустыми руками:
Лыков не ошибся: арестованные бандиты молчали. Тогда сыщик послал рассыльного городового на почтамт узнать, сохранились ли оттиски[18] телеграмм. У Тимофеева нашли паспорт на имя мещанина Лукина, и Алексей Николаевич предположил, что «иван» мог писать в столицу. Должен же был там его кто-то встретить. Однако рассыльный вернулся с пустыми руками:
Так что, ваше высокородие, от Лукина никаких депеш послано не было!
Статский советник отпустил парня, а когда тот вышел, спросил Андреева:
Михаил Павлович, вы ничего в нем не заметили?
В ком, в рассыльном?
Да.
Андреев пожал плечами:
Городовой не хуже других. Фамилия ему Сидоров. Он уже семь месяцев служит. Расторопный. А что?
Лыков вскинулся:
Вы же начальник сыскного отделения! Откройте глаза. Разве не видите, что он из уголовных?
Андреев уставился на питерца:
Ну вы фокусник. На них что, написано?
Конечно, написано. Опытный полицейский чует эту дрянь за версту. Ваш Сидоров не тот, за кого выдает себя. У него явно уголовное прошлое.
Не может быть, Алексей Николаевич. В полицию когда берут на службу, всю подноготную сверяют. Меня вон два месяца лучами Рентгена просвечивали.
Ну это вас, кандидата на серьезную должность. А городовых вечно некомплект, берут кого попало. Следует немедля посмотреть бумаги этого Сидорова. Поверьте мне, Михаил Павлович, он фартовый. У вас в полиции шпион.
Сыщики засуетились и, видимо, насторожили рассыльного. К вечеру оказалось, что он украл из денежного ящика городского полицейского управления 397 рублей 80 копеек. И сбежал. К этому времени уже было установлено, что рассыльный жил по подложному паспорту. Сидорова опознали как ссыльнопоселенца из воров Гаврилу Балибардина.
В управлении поднялся переполох. Случай был из ряда вон: фартовый проник в ряды полиции и семь месяцев получал сведения обо всех секретных операциях. Люди Андреева рассердились не на шутку. Уже через сутки они отыскали Гаврилу в Подгорно-Жилкинском селении. Лыков сам пришел его арестовывать и лично вывернул Гавриле карманы. Он уже знал, что оттиски телеграмм Тимофеева на почте имелись. Но лжегородовой их украл.
Лыкова ждала неудача. Сидоров-Балибардин успел сжечь корреспонденцию. Перед этим он порвал бумаги в мелкие клочья. Лишь один такой клочок отыскался в углу за печкой его вор не успел пустить на растопку. На обрывке можно было разобрать только пять букв: «збенн». Что это за слово?
Лыков и весь состав сыскного отделения долго ломали голову над этой загадкой, но так ничего и не придумали. В словаре отыскалось всего три созвучных прилагательных: особенный, полбенный и согбенный. Однако все они без буквы «з». Избенный? Нет такого слова. Допрос фартового тоже ничего не дал. Тот сознался, что действовал по приказу Николая Ононашвили и получал от него по тридцать рублей в месяц за доклады о планах полиции. Но что было в оттисках, кто являлся адресатом телеграмм он не смотрел. Порвал и сжег не глядя.
Настало время Алексею Николаевичу уезжать. Командировка и так затянулась на неделю из-за истории с разрубленными на части извозопромышленниками. Никто ведь не поручал статскому советнику дознание, он влез в него по своей воле. Бумаги по Верхнеудинску давно оформлены, все подписи поставлены. Да и надоело ему в Сибири, хотелось уже домой.
Выпив на прощание с Андреевым, питерец сел в скорый поезд и поехал на запад.
Глава 3
По следу
Соседом сыщика по купе оказался видный мужчина, седовласый и уверенный в себе. Когда стали знакомиться, он представился:
Муравов Анатолий Владимирович, гидрогеолог.
Как-как? Кто такой гидрогеолог?
Я занимаюсь питьевой водой, пояснил попутчик. Ищу водоносные слои. Вы не представляете, какую дрянь пьют в наших деревнях и даже в крупных городах. А ведь Россия очень богата чистейшей питьевой водой. Только ее нужно сначала найти. Ну а вы чем занимаетесь?
Так, по коммерческой части, уклонился от честного ответа сыщик. Он имел привычку скрывать свой род занятий от случайных людей.
Завязался разговор. Сыщику было интересно занятие Муравова: у него в поместье колодцы регулярно засорялись. Да и качество воды оставляло желать лучшего. Два немолодых человека быстро поладили и ехали дальше как добрые соседи. Геолог должен был сойти в Ялуторовске. В Ишиме попутчики вышли проведать буфет. Когда они выпили по коньяку, Лыков, неожиданно для самого себя, признался:
Я вас обманул, Анатолий Владимирович. Прошу извинить. На самом деле я не купец, а чиновник полиции. Просто у нас не принято об этом рассказывать без особой нужды.
Муравов поморщился:
Политических ловите?
Нет, уголовных. Самых опасных, убийц и разбойников. И вот какое дело. Вы умный, много повидали. Вдруг догадаетесь?
Статский советник вынул из кармана клочок бумаги и показал гидрогеологу:
Вот. Всю голову сломал. Какое слово тут было написано?
Муравов вчитался и задумался:
«Збенн» Ну и задачка. Хотя
И он вдруг объявил:
Резбенно-иконостасная мастерская!
Сыщик опешил:
Резбенно-иконостасная? Разве подобные существуют?
А то как же. У меня сват держит такую в Москве. Их в Первопрестольной даже много.
А в Петербурге?
И там есть, не может не быть. Должен же кто-то мастерить иконостасы? Там резчики, столяры, иконописцы
Вот это да Спасибо, Анатолий Владимирович! Вы даже не представляете, как выручили меня своей догадкой. Резбенно-иконостасная Кто бы мог подумать? Ай да молодец!
В Ялуторовске Муравов сошел, и дальше сыщик ехал с разными попутчиками. Но предположение гидрогеолога давало зацепку. Алексей Николаевич с нетерпением считал часы. Наконец на шестой день пути он сошел на столичный перрон. Быстро заскочил домой, обнял жену и тут же потребовал:
Ольга, дай мне адрес-календарь, срочно!
Может, сначала примешь ванну и пообедаешь?
Сначала календарь.
Оконишникова притащила книгу за прошлый год:
На, держи. Нового пока нет.
Алексей Николаевич зашелестел страницами и скоро радостно вскрикнул:
Есть! Целых четыре.
Чего целых четыре?
Много будешь знать скоро состаришься. Все, готовь ванну и прикажи подать на стол. Соскучился я по дому. Послал меня кретин Макаров, куда Макар телят не гонял. Думал унизить статского советника Лыкова глупым поручением. А вышло очень даже интересно!
Ольга Дмитриевна не пыталась выпытать, чего интересного обнаружил ее супруг в Забайкалье. Она уже привыкла, что на его службе сплошные секреты. Приехал здоровый, непораненный, и слава богу.
Английской горькой налить?
Налить. Знаешь, есть, оказывается, такая профессия: гидрогеолог. Умные люди ею занимаются, у-у! Кроме того, имеются в русском языке сложные обороты. Вот ты слышала когда-нибудь про резбенно-иконостасные мастерские?
Леша, повтори еще раз. Какие мастерские? Что за ужасный набор слов? Ты сам его выдумал?
Самому такое не выдумать. Посмотри в календаре и убедись. Я мог ломать голову целый год и так и остался бы в неведении. Но попался мне толковый попутчик. Эх Неси горькую настойку, выпьем за гидрогеологию!
Утром, не заходя в департамент, Алексей Николаевич отправился на квартиру к Зуеву. Его бывшего начальника причислили к первому департаменту Сената, и теперь тайный советник блаженствовал. Должность директора Департамента полиции одна из самых беспокойных. А в Сенате жалованье тоже о-го-го, но делать почти нечего. Синекура! Вот и сейчас Зуев оказался дома, в халате.
Здорово, Крокодил Петрович! Я тебе омулей копченых привез. Прямо из Байкала!
Да это же сам Лыков! Бывший арестант и безобразник.
Старые приятели сели. Хозяин спросил:
По рюмочке? Под омуля.
Тебе не на службу теперь, а?
Эх, Леша Сбылась моя мечта наконец. Хочу иду туда, не хочу не иду. Табель никто не ведет, а деньги платят исправно. Это ты богатый, а я нищеброд, мне такое в диковинку. До сих пор никак не привыкну. Боюсь, однажды вызовут и скажут: старый пень, ты еще и бездельник? Ступай вон, жалованья больше не будет
Не скажут, потому как все законно, успокоил статский советник тайного. Живи и радуйся. Вспомни, как было в пятом году. А в шестом? А в седьмом? Заслужил. Вон и экзема прошла от хорошей жизни.
Зуев во время декабрьского мятежа заболел нервной экземой, которая обезобразила его лицо. Так и ходил на совещания, пугая всех красными пятнами на щеках. И лишь перейдя в Сенат, выехал на лечение в Германию, где избавился от хвори.