Головка прижата к плечу, сказала я. Положение правильное.
Отлично, подбодрил меня Джейми; он сидел у морды лошади и успокаивающе гладил по мокрой от пота шее. Похоже, ножки подобраны под грудь. Попытайся нащупать колено.
Поиски все длились и длились: я нащупывала что-то в теплой темной глубине лошадиного тела, сунув туда руку по самое плечо; а руку то сжимало сильнейшими родовыми схватками, то милосердно отпускало. Мне казалось, что я сама рожаю, и это было дьявольски трудно.
В конце концов я нащупала копыто, почувствовала его округлую поверхность и очень острый край, еще не касавшийся земли. Как могла, соблюдая противоречивые нервные инструкции моих наставников, я то тянула, то толкала, помогая повернуть инертное тело жеребенка, двигала одну ножку вперед, другую назад, обливалась потом и стонала хором с кобылой.
А потом все неожиданно получилось. Когда мышцы матки в очередной раз расслабились, жеребенок мягко скользнул в нужное положение. Неподвижно, я ждала следующей схватки. Она наступила и наружу вылез маленький мокрый носик и вытолкнул мою руку. Крошечные ноздри дернулись, словно от любопытства, и нос пропал.
В следующий раз выскочит! Алек чуть экстатически не плясал по сену, его изувеченные ревматизмом ноги выделывали фантастические кренделя. Давай, Лосганн! Давай, моя милая маленькая лягушечка!
И как бы в ответ на его призыв кобыла судорожно вхрапнула, резко выгнула круп и на чистую солому мягко выскользнул жеребенок с мокрыми шишковатыми ножками и огромными ушами.
Я тоже осела на солому, ухмыляясь совершенно по-идиотски. Я находилась в эйфории покрытая мылом, слизью и кровью, уставшая, воняющая далеко не самыми приятными лошадиными ароматами.
Я сидела и следила за тем, как Уилли и Родерик, помогавший одной рукой, обтирают жеребенка пучками соломы. И вместе со всеми ликовала Лосганн, обернувшись, сначала лизнула свое дитя, а затем бережно подтолкнула его носом, чтобы он встал на четыре разъезжающиеся ноги.
Дьявольски хорошо, голубушка! Дьявольски!
Алек, не закрывая рта, схватил меня за руку, всю в слизи, и радостно тряс ею.
Неожиданно он осознал, что я еле держусь на ногах и вообще приобрела довольно неавантажный вид, и велел одному из конюхов принести воды. После чего старик зашел со спины и положил свои твердые ладони мне на плечи. Исключительно точными и мягкими движениями он гладил мышцы плеч и шеи, жал, бил, растягивал их, убирая напряжение и зажимы.
Ну что, голубушка? наконец промолвил он. Нелегкое это дело, правда?
Он улыбнулся мне, а затем перевел восхищенный взгляд на новорожденного.
А кто у нас тут такой красивый? запричитал он. Кто у нас такой славный?
Умыться и переодеться мне помог Джейми. Мои пальцы были так истерзаны, что не могли управиться с пуговицами на корсаже, я понимала, что наутро рука превратится в сплошной синяк, но чувствовала спокойствие и радость.
После лившего, казалось вечность дождя наконец наступило ясное солнечное утро. Точно выбравшийся из норы крот, я жмурилась от яркого света.
У тебя настолько тонкая кожа, что я вижу, как под ней течет кровь, промолвил Джейми, следя за движениями луча по моему обнаженному животу. Я могу показать, как идет жила по твоей руке к сердцу. Он провел пальцем от запястья до локтевого сгиба, затем по внутренней стороне руки к плечу и добрался до ключицы.
После лившего, казалось вечность дождя наконец наступило ясное солнечное утро. Точно выбравшийся из норы крот, я жмурилась от яркого света.
У тебя настолько тонкая кожа, что я вижу, как под ней течет кровь, промолвил Джейми, следя за движениями луча по моему обнаженному животу. Я могу показать, как идет жила по твоей руке к сердцу. Он провел пальцем от запястья до локтевого сгиба, затем по внутренней стороне руки к плечу и добрался до ключицы.
Это подключичная вена, заметила я, следя за движением его пальца.
Правда? А, точно, ведь она идет у тебя под ключицей. Ну скажи еще что-нибудь. Палец медленно отправился вниз. Мне так интересно слушать разные латинские названия. Никогда не предполагал, что заниматься любовью с доктором так забавно.
Это ареола[1], сообщила я специальным медицинским голосом. Ты же знаешь, я на прошлой неделе тебе говорила.
Верно, говорила, пробормотал он. А тут тоже кое-что очень любопытное.
Рыжая голова опустилась, и место языка занял палец.
Умбиликус[2], пробормотала я, справившись с пресекшимся дыханием.
М-м-м, протянул он, прижав улыбающийся рот к моей освещенной солнцем коже. А это что?
Сам скажи, промолвила я, обхватив Джейми за голову, но у него уже закончились слова.
Несколько позже я сидела в кабинете на своем стуле, мечтательно вспоминала о пробуждении в залитой солнечными лучами кровати, где блики переливались на белых простынях, как на пляжном песке, и лениво теребила один сосок, с удовольствием чувствуя, как от моих прикосновений к тонкой ткани платья он твердеет.
Развлекаешься?
Насмешливый голос вошедшего застал меня врасплох, я так быстро вскочила, что врезалась головой в полку.
О, недовольно заметила я. Гейлис. Кто же еще! Что ты тут забыла?
Она перекатилась через порог, словно на колесиках. Конечно, я знала, что у Гейлис есть ноги, я даже их видела, но я не понимала, как ей удавалось так ходить.
По просьбе миссис Фиц принесла немного испанского шафрана, она готовится к визиту герцога.
Опять пряности? изумленно спросила я (ко мне возвратилось доброе расположение духа). Если он съест хотя бы половину приготовленного, обратно его укатят как пушечное ядро.
Его и сейчас можно катить. Я слыхала, он действительно толстый как шар.
Закрыв таким образом тему герцога и его внешности, Гейлис пригласила меня совершить с ней прогулку до подножия ближайшего холма.
Мне нужно собрать немного мха, объяснила она и изящно поводила своими очень гибкими длинными руками. Если прокипятить его с молоком и толикой овечьей шерсти, получится великолепное средство для кожи рук.
Я посмотрела на узкое окно, сквозь которое пробивался солнечный луч и золотил танцевавшие в нем пылинки. Легкий ветерок пах спелыми фруктами и свежескошенным сеном.
Почему бы и нет?
Пока собирала свои корзинки и флаконы, Гейлис слонялась по кабинету, все время хватала разные предметы и бросала их не на месте. Она добралась до маленького столика и, нахмурившись, подняла с него то, что там было.
А это что?
Бросив корзинку, я подошла посмотреть. Гейлис держала маленький пучок каких-то сухих травок, перевязанный тремя свитыми нитями красной, белой и черной.
Джейми говорит, какой-то сглаз. Как он выразился, чья-то дурная шутка.
Он прав. Где ты это нашла?
Я рассказала, как обнаружила пучок в собственной постели.
Джейми выбросил его в окно, а на следующий день я пошла и подобрала. Хотела показать тебе и спросить, не знаешь ли ты об этом что-нибудь, да запамятовала.
Гейлис замерла, задумчиво стуча ногтем по передним зубам и покачивая головой.
Нет, не думаю, что знаю. Зато знаю способ выяснить, кто это подложил.
Правда?
Правда. Завтра утром приходи ко мне, и я научу.
После этого она перестала отвечать на всякие вопросы о загадочном букете, вметнула вихрь зеленых юбок и удалилась. Мне оставалось лишь догонять ее.
Гейлис отправилась прямо к подножию холма: если дорога позволяла бегом, а если становилось трудновато быстрым шагом. Миновав деревню, мы двигались так примерно час, после чего она остановилась возле ручья под склоненными ивами.
Мы перешли ручей вброд и пошли в гору, собирая остававшиеся летние цветы и первые поспевшие осенние плоды, а также срывая твердые желтые грибы-трутовики, которые росли на пнях в затененных маленьких лощи-нах.
Гейлис поднялась по склону и исчезла в зарослях папоротника, а я остановилась, чтобы содрать осиновой коры. Отливавшие пурпуром шарики высохшего сока на бледной коре под пробивавшимися сквозь листву редкими солнечными лучами напоминали застывшие капли крови.
От наблюдений меня отвлек странный звук. Я подняла голову и посмотрела в сторону, откуда он послышался.
И вновь до меня донесся тот звук тонкое мяуканье. Оно шло, как мне почудилось, откуда-то сверху, словно из каменистой теснины почти у самой вершины холма. Я поставила корзину на землю и пошла вверх
Гейлис! позвала я. Иди сюда! Кто-то оставил ребенка.
О появлении Гейлис возвещали треск веток под ногами и приглушенная брань: она прокладывала дорогу по холму через кустарник, росший на склоне. Она была вся красная, злая, а волосах запутались мелкие ветки и колючки.
Зачем, бога ради заговорила она, но сразу перебила себя. Боже милосердный! Положи обратно!
Она вырвала ребенка из моих рук и вернула туда, где я его нашла, в небольшую ямку в камне. Ямка была гладкая, похожая на купель, меньше ярда в поперечнике. Сбоку от нее стояла небольшая деревянная чашка, наполовину наполненная свежим молоком, а в ногах у ребенка лежал букет полевых цветов, перевязанный красным шнурком.
Но ведь он болен! протестующе воскликнула я, снова наклонившись к ребенку. Кто посмел оставить больное дитя?
Невооруженным глазом было видно, что ребенок был тяжело болен: сморщенное личико позеленело, под глазами пролегли темные тени, маленькие кулачки слабо двигались под пеленкой. Когда я взяла его на руки, он вяло обвис. Поразительно, но у него еще находились силы на крик.
Его родители, сухо ответила Гейлис, взмахом руки отгоняя меня. Не трогай. Идем отсюда.
Родители? возмутилась я. Но
Это оборотень, раздраженно сказала Гейлис. Оставь его в покое и пойдем. Быстрее!
Она юркнула обратно в подлесок, потащила меня следом и держала за руку до самого низа склона, несмотря на мои выраженные протесты. Мы обе запыхались и покраснели, но остановить ее я сумела только у самого подножия холма.
Что происходит? поинтересовалась я. Мы же не можем оставить недужного ребенка прямо так, под открытым небом? И о чем ты говоришь, когда называешь его оборотнем?
Это оборотень, с прежним раздражением сказала Гейлис. Не знаешь, кто такой оборотень? Когда эльфы крадут у людей ребенка, взамен оставляют своего. Такого подменыша легко опознать: он постоянно беспокоится и кричит, не розовеет и не растет.
Это я, разумеется, знаю, ответила я. Но ты же не веришь во всю эту ерунду, Гейлис?