Ребята чертыхались, сплевывая, вышучивались: «Хорошо хоть нарядов на тумбочке не придумал, изверг!»
По будильнику вскакивали с коек, мыльно-зубощеточные, завтрак и топали ботинками, выбегали.
Какая б ни была погода летная, не летная, всегда «по готовности» уже в противоперегрузочных костюмах, шлемофоны под мышкой в ожидании. Потому что летали практически каждый день и несмотря ни на что!
База живет днем и не успокаивается ночью.
Аргентинцы при всем при том, что берегли самолетный ресурс (тенденция «раздевать» на запчасти одну-две машины ради боеготовности эскадрильи практиковалась еще с самого начала)[89], вроде как какое-то время готовились к ночным атакам, нарабатывая «слепой» навык. Но и без того «Скайхоки» периодически выполняли набеговые беспокоящие рейды-налеты на британские позиции на островах в тех же, «слепых» условиях: по туману, в густой облачности, попадая в снегопады и случалось, не возвращаясь.
Иногда их прикрывали «Миражи», иногда нет.
Всегда спозаранку в воздух поднимался спецборт, совершая предполетную проверку наземных систем связи и радиотехнического обеспечения, особенно необходимую в условиях метеоминимума на взлетно-посадочных режимах. Производилась фактическая разведка погоды в районе аэродрома, над полигоном и по маршрутам. Постоянно в небо уходили самолеты ближнего и дальнего воздушного разведдозора.
Гудели движками «боинги», «электры», «фоккеры», «геркулесы», периодически перебрасывая грузы на островной плацдарм[90]. Транспортные операции, как правило, сопровождались отвлекающими, дезинформирующими действиями, необходимыми для прорыва британской блокады, намеренно показывая на радарах противника посторонние засветки. Время от времени в этих миссиях задействовали и «сушки», совмещая с учебными, тренировочными, «провозными» полетами[91].
В базовом варианте оборудование Су-22, ориентированного как фронтовой истребитель-бомбардировщик, не очень подходило для длительных полетов над морем. Однако бортовой навигационный комплекс машины имел режим запрограммированного маршрута с несколькими поворотными точками, что прекрасно показал себя в отрицательных метеоусловиях для возвращения достаточно было нажатия кнопки, и самолет автоматически брал нужный курс на аэродром базирования.
Понятное дело, что в полетах дальним кругом к аргентинским летчикам вопросов не возникало, но кубинцы Их хоть и выбирали на эту миссию по каким-то исключительным признакам, и виду они не подавали, но подмечалось малость бледнеют смуглые ребята. Особенно если затрагивалась тема «приводниться в холодный океан». Все же подготовка у морских летчиков иная, нежели у «зеленых»[92]. И в психологическом плане в том числе.
Понятное дело, что в полетах дальним кругом к аргентинским летчикам вопросов не возникало, но кубинцы Их хоть и выбирали на эту миссию по каким-то исключительным признакам, и виду они не подавали, но подмечалось малость бледнеют смуглые ребята. Особенно если затрагивалась тема «приводниться в холодный океан». Все же подготовка у морских летчиков иная, нежели у «зеленых»[92]. И в психологическом плане в том числе.
Беленин и сам, когда вспоминал, как они на «хорнетов» ходили (ну точно на охоту), прорисовывая на карте тот тихоокеанский маршрут и вообще всю неустойчивость плана, тихо фигел: «Надо ж все-таки есть что-то в нас немного безбашенное».
Утренние процедуры почти неизменны:
построение, и полковник (комэск) доводил общие планы, инструктаж с подписями.
далее в «конуре» РП[93] заполнялся с проставленными датами полетный журнал.
следом распределение по машинам (вчера пригнали еще одну «спарку»).
выдача задания, предполетные указания.
Погоды, конечно, уже не те, что вначале, когда «подопечных» поневоле засиживали теорией и простым сидением в тренажерном кокпите в ангаре, а ты (инструктор) торчишь на стремянке свесившись в кабину, тыкаешь пальцем в приборную доску, объясняя.
«Стажеры» уже допущены к самостоятельному управлению к РУДам, РУСам[94].
Погоды не те, но ветер все еще бодается в лицо порывами, щекоча колючей пылью, что несет с прилегающих пустырей (бедой аэродромных служб и двигателей). Насыщенный соленой влагой воздух порой ершится хрусталиками снежинок, холодит («зима еще будет», говорят «местные») и особо на контрасте чувствуется, когда выписывающий эволюции на рулежных дорожках самолет поворачивается хвостом, а из его свистящего сопла обдает, дотягивается раскаленным духом форсажных камер.
Поутру еще совершенно пасмурно.
На запасной полосе, исписанной черными резиновыми следами пневматиков, выстроилась короткая линейка расчехленных «Су» на прогреве с горящими стартовыми и аэронавигационными огнями. Стоят под колодками, свистят на малых оборотах.
В глаза бросаются крупные белые буквы на фюзеляжах «ARMADA» новая эскадрилья относится к Аргентинским ВМС.
Их обслуживали: под крылья, подкатив тележки, цепляли подвесные баки и вооружения. К ближайшему «сухарику» от аэродромного источника питания тянулся извивающийся двужильный силовой кабель, воткнутый в разъем под фюзеляжем. Аэродромный технарь в наушниках, подключенный проводом внешнего переговорного устройства, что-то проверяет, согласовывает с пилотом.
А дальняя машина уже избавилась от всех пуповин. Крылья сунулись туда-сюда, выставляясь на взлетную стреловидность, пилот еще пробует механизацию закрылок, предкрылок, выдвинув-задвинув тормозные щитки в хвосте фюзеляжа. Наконец из-под задних шасси убрали колодки, дали отмашку на выход.
Едва уловимо покачиваясь с носа на киль, истребитель-бомбардировщик, нарастающим свистом добавляя тягу, мягко тронул вперед по РД (рулежная дорожка), выкатился на взлетную полосу.
Короткая остановка (еще одна перед самым) внимательный техник оббежал, подлезая под фюзеляж крайняя проверка, махнул рукой: «можно!»
«Сухой» покатился плавно, все ускоряясь
Издалека казалось, что тяжело нагруженная машина будто неторопливо оторвалась от земли (почти в конце полосы) и не спеша, набирая высоту, оставляя в ушах «сочный» отголосок незатухающего рева, уходила, рассеиваясь, теряясь в морозной утренней дымке.
«Ага! Вот и мой!» определил по номеру Беленин аэродромный тягач тянул из ангара «спарку», уже загодя пригруженную подвесными баками и учебной (выкрашенной в красные цвета) ракетой класса «воздух-поверхность» сегодня по плану практические пуски.
«Сушка» заняла подготовительную позицию, аэродромная обслуга сноровисто отцепила «водило» (тягач укатил), тут же приставив к самолету лесенку.
«Провозной» Густаво Донадилльи (пилот «Даггера», тот самый, что участвовал в атаке на «Тараву») оказывается, уже сидел в передней кабине, осваиваясь, проводя предполетные манипуляции. Поднявшись и сам, Беленин приятельски хлопнул аргентинца по плечу, забираясь в задний кокпит.
Следом «леса́» облепили обслуживающие спецы.
Красная стремянка с площадкой-дорожкой, навешиваемой на борт фюзеляжа, позволяла авиатехникам «гулять» вдоль всей спаренной кабины, доставая и до технологических лючков в гаргроте позади фонаря, где размещались агрегаты самолетных систем. Что они и делали, занявшись процессом сразу вдвоем: один (заводчанин, специалист группы вооружения) склонился в переднюю кабину, другой строевой и бывалый (из Сирии, Анголы) прапорщик копошился в электронной начинке гаргрота, перекидываясь профессиональными словечками как водится, не без смехуечков. Та еще парочка.
всунул! Есть сигнал? Проходит?
ага, мля проникает, мля еще раз, повтори, доносилось краем уха до Беленина.
Прапор пропихнув в блоковое отверстие какую-то байду, примеряя снова, вынимал черт его знает, не лезла, наверное. Наконец, совладав с упрямым разъемом, решил включить в процесс тестировки и командира:
Паш, а Паш?
Беленин, настраиваясь на полет, лишь скосил нетребовательный взгляд при всем своем форсе истребительной элиты по отношению к коллегам других летно-офицерских профессий (это вбивалось еще в училище) со своими технарями всегда был на «ты», зная, от кого зависит функциональность машины. А к «товарищ прапорщик» и вовсе не иначе и всегда по-простому «Григорич».
А тот проходняком нарочито деловито гнул:
Паш, а Паш, вот скажи, интересно, а что женщина ощущает, когда в нее проникают?
И сам же ответил веско, с ухмылкой:
Ощущает, что в нее проникают! И растянулся в довольном «гы»: Если женщина не стонет то она того не стоит!
Как ни странно, но первым заржал впереди сидящий Густаво, удивительно быстрым образом сумевший насобачиться в русском разговорном. Чему было единственное объяснение как-то у него видели истрепанный «до не могу» русско-испанский словарь, судя по дате выпуска «1937», еще с испанской войны! Почитай, раритетный и что поразительно советского издания!
Но главное настоящий, рабочий на полях высохшими чернилами остались наброски вопросов к пленным франкистам.
Только и осталось присвистнуть откуда?!
Не у одной народности есть поговорки про «гостей, что уж третий день как».
В нашем случае советники из далекой России, разумеется, не совсем были гостями немного иной формат, но все же
Времени пребывания на чужой земле уже прошло достаточно, первые языковые барьеры вежливости пройдены, люди «пообтерлись боками», пообвыклись, пригляделись начали вылезать извечные личностные проявления расположения или наоборот.
О каких-либо конфликтах говорить, конечно, не приходилось (с этим строго), но самцы есть самцы, психология древних инстинктов им всегда надо повыпячивать грудь.
На правах хозяев это в первую очередь пробивалось у некоторых аргентинских летчиков. В частности, у тех, кто отучился и проходил стажировку во Франции на «Миражах», и особенно успевших результативно отработать комплексом «Супер-Этендар» «Экзо-сет».
Они все еще находились под впечатлением от «невероятного, высокоточного, управляемого оружия» ходили, носы задрав, будто это их личная заслуга «такие вот технологичные системы, такие вот ультра-самолеты»!
Все это чертовски напомнило, как кто-нибудь из товарищей-сослуживцев, купив новенький «жигуль» или экспортную «Волгу», вот так же пыжился, позвякивая ключиками от зажигания.
Только у тех-то «тачка» хоть в собственности и можно прихвастнуть «во какая у меня!», и, как ни крути, отечественного автопрома вроде как и гордость за державу!
А эти нашли чем кичиться!
В то же время о русских самолетах эти несознательные амигос отзывались делано пренебрежительно, мол, «труба» устаревшая концепция[95]. И естественно, и как обычно, и как это водится, когда пробуешь что-то новое, ерзая в кабине самолета перед сонмищем тумблеров, шкал, кнопок, возникает исподволь предвзятость: тот прибор не там, тут неудобно, здесь непонятно