И снова, в очередной, сто первый раз за последние три месяца, в течение которых она мучительно раздумывала, сомневалась, ехать в Москву или нет, она снова подумала: «Зачем? Зачем здесь? Зачем?» Чтобы не разреветься, глубоко вздохнула негоже при Зяблике выказывать слабость. Да и в чем он виноват встретил, привез, обустроил. Зачем ему это надо? Тоже немолод, кажется, не очень здоров хромать вот стал еще больше. Да и лицо словно трактор проехал. Никого возраст не щадит ни мужчин, ни женщин. Впрочем, женщинам определенно больнее. Только не ей ей давно наплевать, с той поры, как не стало Мишки. Киру никогда не волновала собственная внешность, потому что она была любимой и счастливой. А когда это закончилось тем более. Какая теперь уж разница?
Говорить ни о чем не хотелось да и Зяблик, кстати, не настаивал. Или тоже устал, или понял, что она не готова. Из кабинета крикнул:
Кира! Я тебе постелил! Иди отдыхай.
Она и пошла, надо сказать, с большим облегчением.
Все тот же диван, где и началась их с Мишкой счастливая, почти семейная жизнь. Почти потому что без дома. Без собственного дома. Не включая света, Кира опустилась на диван и застыла. На знакомом до боли диване было неудобно, по-мужски было расстелено белье. «Все повторяется? подумала она. Нет, не так. Ничего не повторяется, но прошлое постоянно о себе напоминает». Воспоминания самое ценное и самое прекрасное, что есть у человека. И самое ужасное, кошмарное, страшное. Когда ничего и никого уже не вернуть. Когда остаются только воспоминания. Точнее, напоминания о прежней жизни, о безвозвратно и навсегда ушедшем счастье боже, какие пафосные слова! Но ведь чистая правда. И самое главное от них не укроешься. Ну невозможно их вычеркнуть из головы и сердца нет такого лекарства. И снова и снова оно возникают, как миражи. Снова картинки встают перед глазами такие яркие, такие реальные, почти осязаемые. Но именно в этот момент ты понимаешь уже окончательно, бесповоротно, что ничего невозможно вернуть. И именно в этот момент тебя накрывает такая невыносимая, безграничная тоска, что просто не хочется жить. И ты в который раз задаешь себе этот вопрос: зачем? Зачем вообще жить?
Одиночество. Ей хорошо известно, что это такое. И никого, никого у нее нет. И больше никогда вы не будете вместе пить кофе на кухне и слушать радио, обсуждать новости по телевизору, читать отрывки из любимой книги, чтобы любимый человек удивился, обрадовался вместе с тобой. Потому что все сходится, все совпадает. Все-все, до последней запятой, до последней точки! Это вас всегда удивляло, восхищало и приводило в оторопь а так бывает? Оказалось бывает. А что тут странного? Вы совпадали всю жизнь и почти во всем.
Ты больше не услышишь, как он фальшиво, а оттого безумно смешно напевает что-то в ванной, особенно по вечерам. Вы оба любите вечера, гораздо больше, чем утро, начало дня. Вы оба совы. И здесь вы совпали. Вы оба не выносите духоты, и это облегчает ситуацию в любую погоду вы спите с открытым окном. Но вам не страшно если вдруг вы замерзнете, то тут же прижметесь друг к другу. А может, вы специально устраивали ледник в квартире? Чтобы покрепче друг к другу прижаться? С вас сталось бы! Вы оба любите дождь.
И разговоры перед сном да пусть не разговоры, а просто обмен репликами, немножечко сплетни. А что тут такого? Вы давно одно целое, один человек. Да вы можете и не разговаривать просто смотреть друг на друга и все понимать. Сколько раз это было!
Почему? Почему, господи? Когда только-только появилась возможность немного расслабиться? Чуть-чуть выдохнуть? Когда, слава богу, как-то устроились, попривыкли и обжились. Обзавелись наконец своим домом. Хотя каким там домом смешно: квартирка из двух комнат, тридцать два метра. Спаленка в шесть метров полуторная кровать и крохотная тумбочка под лампу и книги. Но это была их первая собственная спальня. И кухонька точнее, прилавок с малюсенькой, на две чашки, мойкой и одноконфорочной плиткой. Холодильничек, встроенный в стену, для экономии места. Но спасибо, что так по крайней мере можно что-то приготовить на своей кухне. Духовки, конечно, не было пирог не испечь, а вот блины пожалуйста! Мишка так любил блины со сметаной, вареньем, медом. Правда, в такой кубатуре от кухонных запахов было не скрыться. Они витали и в гостиной, и в спаленке да везде. Но это не раздражало наоборот! Запах еды запах дома.
Почему? Почему, господи? Когда только-только появилась возможность немного расслабиться? Чуть-чуть выдохнуть? Когда, слава богу, как-то устроились, попривыкли и обжились. Обзавелись наконец своим домом. Хотя каким там домом смешно: квартирка из двух комнат, тридцать два метра. Спаленка в шесть метров полуторная кровать и крохотная тумбочка под лампу и книги. Но это была их первая собственная спальня. И кухонька точнее, прилавок с малюсенькой, на две чашки, мойкой и одноконфорочной плиткой. Холодильничек, встроенный в стену, для экономии места. Но спасибо, что так по крайней мере можно что-то приготовить на своей кухне. Духовки, конечно, не было пирог не испечь, а вот блины пожалуйста! Мишка так любил блины со сметаной, вареньем, медом. Правда, в такой кубатуре от кухонных запахов было не скрыться. Они витали и в гостиной, и в спаленке да везде. Но это не раздражало наоборот! Запах еды запах дома.
А ванная? Зайти только боком. Слава богу, они оба худые, не страшно. И никакой, разумеется, ванны душ под занавеской и дырка для слива в полу. Напротив максимум сорок сантиметров унитаз, стоящий наискосок, иначе не влез бы. Да и бог с ним, с унитазом! Зато они смогли купить свою собственную квартиру. Кира, если честно, не верила ни минуты откуда квартира? Копить они не умеют. Цены ого-го! Сбережений никаких. Откуда, господи? Смешно. Мишка страдал, она его утешала. Всегда утешала. Все правильно жена должна утешать. Хорошая жена. А она была хорошей женой. Но квартира появилась когда не стало родителей.
Как смогли, они ее обустроили. Получилось уютно. Она открывала дверь и замирала от восторга и счастья какая же красота! Конечно, смешно все маленькое, как под лилипутов. Но никакого лишнего барахла. Хотя нет, лишним было то, что оставил прежний хозяин, но выкинуть это они не смогли антик, старина, красота. Собственным барахлом за жизнь обрасти не успели по съемным мотаться с вещами? Глупо. Да и вещизмом они не страдали все эти вазочки, салфетки, картинки им были до фонаря. Но на новоселье кое-что Кира все же купила например, сервиз. Молодцы те, кто придумал сервиз на четыре персоны! Не на двенадцать или двадцать четыре, а на четыре четыре суповые тарелки, четыре под второе. Четыре десертные дома, в России, они назывались, кажется, пирожковыми. Четыре чашки с блюдцами и даже блюдо под фрукты или под торт. Салатник ого! Пригодится. И даже сахарница и заварочный чайник! А, каково? Вспомнила, как нашла это «гороховое» чудо, и руки затряслись: хочу! А рисунок? Темно-зеленый, почти изумрудный, фон и крупные серебристые горошины красота! Да и цена подходила вполне рождественская распродажа. Кира тащила эту коробку и мечтала, как расставит все это. Пришлось под сервиз прикупить еще колонку, узкую, угловую снова для экономии места. Сервиз разместился, конечно, но еще оставались две пустые полки. Вот туда она и поставила дорогие сердцу вещицы, привезенные из Москвы после маминого ухода: фигурку китаянки в национальном платье и с высокой прической мамину любимую, пятидесятых годов. И мамину же вазочку шершавую, нежно-салатовую, с белым барельефом Вербилки, бисквит. Потом прочла, что это наш Веджвуд, технологии те же.
Коврик еще купила под журнальный столик. Не удержалась и прикупила парочку эстампов на стену Париж, сумерки. Париж, дождь и фигуры размыты. Париж, туман. И тоже все нечетко, размыто. Поняла любит смазанное, расплывчатое, пастельных тонов. Да и не очень понятное завуалированное. Четкие линии и яркие цвета ее утомляли в Пушкинском, например, зарябило перед полотнами Гогена. Поняла: не ее художник талантливый и прекрасный Гоген. А вот Писсаро и Моне ее.
Сидя на диване в кабинете давно ушедшего зябликовского отца, она вдруг поняла, что уже соскучилась по дому. Удивилась ее осиротевший после ухода мужа дом, опустевший и холодный, все равно оставался ее домом, ее пристанищем. И только там можно было укрыться и спастись. Она, ненавидящая толпу, шумные сборища, большие компании, не принимала это и в далекой молодости, а уж теперь, в весьма почтенном, как она говорила, возрасте, старательно этого избегала. Чуралась крупных торговых центров с праздно шатающимися толпами, больших кафе с отдыхающим народом, рынков, кинотеатров и прочего скопления людей ей сразу становилось зябко, неуютно, тревожно. Она любила гулять по тихим, уютным улочкам, поддевая носком туфли разноцветные кленовые листья. Любила посидеть на лавочке в глубине парка, у озера, недалеко от своего дома. Выпить кофе в крошечной, на три столика, кондитерской возле дома с чашкой американо и с куском марципанового штоллена или вишневого штруделя. А больше всего любила свою спальню в шесть метров, с неширокой кроватью и настольной лампой с темно-зеленым абажуром. И книгу на тумбочке вот оно, счастье! И большую, синюю, тяжелую керамическую кружку с уже остывшим имбирным чаем. Кружка была из той жизни, московской. И тишину, тишину! Улочка у них была тихая, почти непроезжая выбирали специально. Район был недорогой, но и не самый дешевый зато тихий, зеленый, очень спокойный. Нет, можно, конечно, было купить квартиру побольше! Но такой тишины и покоя там точно бы не было.
Кира легла на прохладную простыню, а сон не шел какое там! Десять лет она не была здесь, в Москве. Десять лет. Да и десять лет назад тоже почти не была так, пробегом. Полдня, кажется, пару часов. Потому что неделю жила в Жуковском хоронила маму, разбиралась с документами. Да и не хотелось ей ехать в город совсем не хотелось.
Она долго ворочалась, окончательно сбив жесткую простыню, вставала и поправляла, расправляла ее без конца, но она снова сбивалась, и Кира чувствовала кожей грубую ткань потертого дивана. Привычно заныла спина, и она встала, чтобы размяться. Осторожно, на цыпочках, вышла из комнаты понадобился туалет. Дорогу туда, конечно же, помнила. Шла босиком, осторожно держась за стену. Темно было выколи глаз. Туалет нашелся, и, зайдя, она поморщилась пахло там отвратительно. Никаких домработниц у Зяблика нет. И женщины нет ни одна бы не потерпела подобного.