«В душ, подумала Ника, замерзла. Не дай бог разболеюсь. Вот это уж точно будет катастрофа!» И она пошла в ванную, на всю мощь врубила горячую воду и долго, с полчаса, не вылезала, точнее, не решалась вылезти. В большой ванной с окном тоже было прохладно.
Минут через десять все-таки собралась с духом и заставила себя вылезти из-под горячей струи, быстро обтерлась огромным тяжелым полотенцем и встала у длинного и узкого, висящего не над раковиной, как везде было принято, а сбоку, у окна, старого, мутного от пара зеркала. Протерев его ладонью, внимательно посмотрела на себя. Разглядывала себя долго, поворачивалась и так, и эдак. Вытягивала трубочкой губы, делала страшный оскал и смешные гримасы. Потом вздохнула: «Ну что я пытаюсь тут разглядеть, что увидеть? Что появились новые морщины? Но это нормально. В конце концов, тридцать семь, так что все логично».
Ника высушила роскошные и густые волосы, ее гордость и предмет зависти подруг. Правда, как всегда, не до конца, на это ей не хватало терпения. Там, в глубине, в «зарослях», они оставались чуть влажными. Намазала лицо кремом, брызнула совсем чуть-чуть духами, надела гостиничный белый махровый халат и вышла.
Илья спал на спине, широко раскинув руки красивые, сильные, мускулистые, смуглые, с тонкими, но сильными пальцами. Его руки всегда Нику завораживали. Как, впрочем, и все остальное. «Любовь в глазах смотрящего, вздыхала мама, но слишком уж ты в восторге. Пора чуть-чуть приоткрыть глаза». Восторг на восьмой год знакомства маме казался слегка неуместным, и ее можно было понять долголетняя и, скорее всего, безнадежная связь с глубоко женатым человеком. Чему уж тут радоваться?
Да, маму можно понять. Но и Нику тоже. Все это называлось любовью. Простое объяснение, куда уж проще. Но этим, как ей казалось, все и оправдано.
Ника смотрела на любимого и размышляла: лечь рядом? Или не тревожить? Илья всегда вставал тяжело, с долгим кряхтением, с недовольным лицом и в отвратительном настроении. Сова, что поделать. И только в отпуске позволял себе дрыхнуть как сурок.
Ника как раз была жаворонком, вставала легко, без сожаления выныривала из снов, приятных и не очень, и тут же приходила в себя. Даже в отпуске в постели не застревала какое? Когда ждут море и солнце, незнакомая страна и неизвестный пока город? Как можно терять драгоценное время? Она сразу же выходила на балкон, вставала на цыпочки и сладко потягивалась красота! И тут же начинала любить весь мир. Илья говорил, что она счастливая. Ника, кстати, не возражала.
В отпуск они всегда ездили вместе. Ну или почти всегда, бывало по-всякому.
После душа Ника согрелась, надела тапки и снова подошла к окну дождь прекратился, но по-прежнему было серо и пасмурно. А в квартире напротив, в которую ей так хотелось подглядеть, уже открыли ставни. «Эх, пропустила, вздохнула Ника, опять пропустила! Два дня караулю и на тебе, снова». Да и разглядеть что-либо в темной квартире было невозможно. Ника снова вздохнула и услышала голос Ильи:
Ну что, бессонная моя? Давно бодрствуешь?
Она обернулась с улыбкой:
Давно. С час определенно.
Илья широко, смачно, со вздохом зевнул и приподнялся на подушке. Пошарил рукой на тумбочке в поисках очков и, нацепив их, стал внимательно разглядывать ее, словно впервые видел.
Иди сюда, малыш! Он похлопал по кровати.
Ну что, бессонная моя? Давно бодрствуешь?
Она обернулась с улыбкой:
Давно. С час определенно.
Илья широко, смачно, со вздохом зевнул и приподнялся на подушке. Пошарил рукой на тумбочке в поисках очков и, нацепив их, стал внимательно разглядывать ее, словно впервые видел.
Иди сюда, малыш! Он похлопал по кровати.
С минуту Ника раздумывала, потом вздохнула и жалостливо пропела:
Ну-у А завтрак? Мы его почти пропустили. Еще полчаса и все!
Илья усмехнулся:
Боишься остаться голодной? Ну ты обжора известная! Он глянул на часы. Да и смысла уже нет. Завтраки здесь паршивые, и все наверняка уже подмели. Иди сюда, а потом, он снова широко зевнул, пойдем завтракать в нормальное место. Ну или уже обедать, как получится, рассмеялся Илья. Иди, ну! Иди!
И Ника послушно легла рядом с ним.
Однажды Илья ей сказал:
Знаешь, что в тебе замечательно? Ну, кроме всего остального? Твои кротость, уступчивость. Умная такая покорность. Ты не споришь по пустякам, не лезешь в бутылку. Ты Он задумался. Ты человек неконфликтный. А это, знаешь ли, приятно любому мужчине.
«Понятно, подумала Ника, значит, его жена скандальная тетка. Спорит по любому поводу. Ну и прекрасно. Вот здесь у нас точно будет по-другому». Она и вправду была неконфликтным человеком. Но здесь решила оглядываться. Тогда еще были большие надежды на то, что он разведется и уйдет из семьи. Но не случилось. Со временем острое чувство обиды и несправедливости отступило, и Ника почти смирилась. Конечно, была долгая и трудная работа над собой. Убеждала себя, что официальный брак и совместное проживание, так же, как и общее хозяйство, вещи не главные, главное любовь. В это она верила свято. Любовь, взаимопонимание и ощущение своего человека. А это у них точно было.
Ника осторожно прилегла рядом. Илья обнял ее. И в эти минуты все разумные доводы катились в тартарары. Да и какие доводы, господи! Разумных доводов давно не было оставались одни неразумные.
После, когда Илья откинулся на подушке, положив руки за голову, а Ника пристроилась у него на плече, он спросил:
Ну что? От голода еще не помираешь?
Помираю. Вопрос риторический или ты готов к подвигам?
Он притворно вздохнул:
Готов. А куда мне деваться?
Пока Ника приводила в порядок волосы, которыми Илья всегда любовался, пока красила глаза и губы чуть-чуть, слегка, соизмеримо утренней обстановке, Илья все еще лежал в постели, и было понятно, что вставать ему по-прежнему не хочется.
Ника обернулась:
Ну и что дальше? Будем лежать?
Илья нехотя потянулся и сел на кровати.
Эх, с каким удовольствием я бы сейчас поспал!
И тут Ника разозлилась: господи, да сколько же можно! За окном Венеция, лучший город на свете. Город ее мечты и сладких снов. А Илья? Нет, Ника все понимала он был здесь не раз. Кажется, два или три. Но какая разница? Тогда он был не с ней. С кем уточнять не стоит, скорее всего, с женой. Но сейчас они вместе! Он и она! Как можно сравнивать?
Ника резко встала с пуфика, обтянутого когда-то синим, а теперь белесым бархатом, и пошла одеваться.
Илья громко вздохнул и стал неспешно натягивать джинсы. По природе своей он был довольно медлительным, неспешным даже странно, как ему удавалось существовать в большом бизнесе, в вечной спешке, переговорах, командировках и бесконечных деловых ужинах. По природе Илья был сибаритом, любителем тишины. А вот Ника ловкой, стремительной. Всегда торопилась и всегда боялась опоздать. Лежать на диване, когда можно куда-то мчаться: в театр, на выставку, в гости, в кафе? Ей все хотелось успеть. А вот успешной она не стала так, середнячок, рядовой сотрудник, хороший исполнитель.
Жду тебя, коротко бросила Ника и, пытаясь скрыть раздражение, вышла в коридор.
Надо остыть, чтобы не испортить поездку. «В конце концов, принялась уговаривать себя она, у нас еще целых пять дней, все наладится. Все наладится, да. И эту поездку Илюша устроил ради меня. Ему сюда не хотелось. Зима, сырость, дождь». Илья действительно уговаривал Нику поехать в теплую страну, в Израиль или на Кипр, или вообще махнуть куда-нибудь в Азию или в Африку, в Марокко, например, или в Тай. Там если не море и не океан, то уж точно солнце и теплый бассейн. Но Ника стояла насмерть только Венеция. «И вообще, ты обещал!» И он согласился.
Ника всегда умела себя успокаивать и уговаривать, и Илье, кстати, это тоже нравилось.
Ника всегда умела себя успокаивать и уговаривать, и Илье, кстати, это тоже нравилось.
Характер у тебя золотой, говорил он, нет, правда, не баба, а золото! Как же мне повезло!
Тебе определенно, усмехалась Ника. А вот мне Не уверена.
Тебе точно нет! смеясь, подхватывал он. Поверь, я-то знаю!
Наконец Илья вышел за дверь красивый, высокий, ладный. Ее мужчина. Ее любимый мужчина. И это самое главное.
Держась за руки, они стали спускаться по старой мраморной лестнице с кое-где отколовшимися ступеньками, устланной синей ковровой дорожкой. Отполированные тысячами рук мраморные перила, картины с видами города и канала с гондолами все как положено, старина и ее имитация. За дубовой резной темной стойкой лобби стоял молодой чернокожий мужчина с золотой серьгой в ухе. Вид у него был высокомерный и неприступный. Перебирая какие-то документы, на них он и не взглянул.
Вот так, усмехнулся Илья. Вот такой сервис! Ну где ты видела такое пренебрежение?
Ника промолчала вот сервис уж точно ее волновал в последнюю очередь.
Вот именно, нигде! продолжал Илья. Ни в Европе, ни уж тем более в Америке! Не говоря уже про Россию. А здесь, он кивнул на чернокожего за стойкой, запросто! И знаешь почему? Да потому что им всем давно осточертели туристы! Такой наплыв, такой нескончаемый ежедневный поток. Какой-то всемирный туристический потоп, круговорот белые, черные, желтые, со всего света. Пятнадцать миллионов туристов за год, как тебе? Ну и зачем, скажи на милость, им запоминать лица временных постояльцев? Зачем быть внимательными и любезными? Зачем улыбаться? Они не боятся потерять работу гостиницы тут на каждом шагу. Попросят из этой, пойдут в другую. Ты заметила, какое пренебрежение написано на его скорбном лице?
Нет. А надо было?
Илья махнул рукой и не ответил. Вышли на улицу под моросящий дождь. Илья поежился, поднял воротник куртки, посмотрел на серое, без малейшего просвета и надежды небо.
Ну, рванули?
Кое-как справившись с зонтиком, Ника поспешила за ним, догнала:
Иди сюда, под зонт!
Он раздраженно отмахнулся, и Ника почувствовала себя виноватой.
На улице было пустынно. Редкие туристы, в основном японцы, в одинаковых желтых прорезиненных плащах и таких же смешных шляпках-панамках, нацепив на камеры и телефоны целлофановые пакеты или чехлы, с серьезными лицами продолжали снимать достопримечательности.
Каналы были пусты по-видимому, у гондольеров из-за паршивой погоды был выходной.
Город чудный, чресполосный Суша, море по клочкам, Безлошадный, бесколесный, Город рознь всем городам! Пешеходу для прогулки Сотню мостиков сочтешь; Переулки, закоулки, В их мытарствах пропадешь![2]