От мерного всплеска воды ее укачало и захотелось спать. Ника закрыла глаза и, кажется, на пару минут задремала. Но тут же встрепенулась, стряхнула с себя сон и открыла глаза. И вдруг из них брызнули слезы:
От мерного всплеска воды ее укачало и захотелось спать. Ника закрыла глаза и, кажется, на пару минут задремала. Но тут же встрепенулась, стряхнула с себя сон и открыла глаза. И вдруг из них брызнули слезы:
Господи, какая же красота! Застывшая вечность, покой. И, несмотря ни на что, спасибо, господи, что я это увидела!
Гондольер сделал серьезное лицо.
Понимаю, синьора. Вы не стесняйтесь, такая красота, сердце не выдерживает! Мне самому часто хочется плакать! Живу тут всю жизнь, а привыкнуть сложно! И деликатно протянул бумажный платок.
«Счастье», подумала Ника и улыбнулась сквозь слезы.
И как вы живете здесь? Среди всего этого? Среди этой красоты, истории, древностей? обратилась она к гондольеру.
Человек ко всему привыкает, синьора. И к красоте, и к уродству. И к сырости, и к дождям, и к палящему солнцу. И к хорошему, и к плохому. Ко всему, что его окружает. Иначе не выживешь, верно?
Ника кивнула, и вдруг ей стало нехорошо, так нехорошо, что уже не сдержаться, тошнота подкатила к горлу, закружилась голова, и она наклонилась над мутно-зеленой водой. Гондольер притормозил, с испугом посмотрел на нее, протянул бутылку воды и вдруг, подняв палец вверх, улыбнулся:
О, синьора! Бамбина? Рогаццо, синьора? Феминуция? А, синьора?
Что? не поняла Ника. О чем вы, господи? И, густо покраснев, тут же забормотала неловкие извинения, стала оправдываться: Это болезнь, отравилась, ну и еще укачало. Ради бога простите, так стыдно, кошмар!
Лодочник засмеялся:
Нет, синьора! Я все вижу. Это не болезнь, а даже наоборот. Поверьте, я знаю! Я отец четырех детей! И все мальчики, вы представляете? С ума можно сойти, верно? А вы не больны, дорогая синьора, не прикидывайтесь. Меня-то вы точно не проведете!
Ника замахала руками, но тут же решила, что спорить с ним бесполезно, да и ни к чему. И так неловко. И она прервала разговор.
Наступили сумерки, и стало совсем зябко, не спасал даже плед, и Ника попросила гондольера закончить экскурсию.
Он явно обрадовался, и Ника увидела, что ее гиду явно под пятьдесят и наверняка ему хочется поскорее домой, к своей пышной черноволосой синьоре и к шумным мальчишкам, к горячему ужину и рюмочке граппы, чтобы согреться.
От воды тянуло зябкой сыростью, остро пахло тиной и вечерней прохладой. Они причалили, и лодочник, сама галантность, подав ей руку, пожелал всего лучшего. В его глазах прыгали черти.
Ника протянула ему деньги, и он шутливо поклонился:
Ого, а синьора щедра!
Что вы, улыбнулась Ника, разве есть цена счастью?
Они пожали друг другу руки, и Ника поспешила домой. У отеля, в доме напротив, она увидела узенькую дверь аптеки. Остановилась, задумалась, никак не решаясь зайти.
Решилась.
Держа в руке коробочку с тестом, почти влетела в номер.
Быстро разделась, рванула в туалет.
Он был прав, этот многоопытный папаша, жуликоватый и лукавый лодочник! Еще бы четверо детей, это вам не шутка, знаете ли! Как сомнамбула, села на кровать, не выпуская полоску с тестом. Вдруг вздрогнула, подскочила и как подорванная снова бросилась в туалет.
Повторный тест оказался таким же.
Ника вернулась в комнату, легла на кровать, погасила ночник, и горячие соленые слезы рекой полились по щекам.
Зазвонил телефон, после небольшого раздумья, она сняла трубку.
Как я? переспросила Ника. Хорошо! Я очень хорошо, да, честное слово. Странный голос? Да нет, просто устала. Ага, гуляла, да. Долго. Каталась на гондоле почти два часа. Говорю тебе, просто устала! Как себя чувствую? Ника на секунду задумалась. Да замечательно я себя чувствую. Все хорошо, честное слово! Да нет, не так, все просто отлично! Домой? Конечно, хочу, а ты сомневался? Да, последний день, слава богу. Нет, честно, я не скучала, совсем не скучала, поверь! День провела с пользой и удовольствием. И ни капли не злюсь, честное слово! И не обижаюсь ни капли. А что у тебя? Все как-то образовалось? Нормально? Я счастлива, честно! Ну я тебя поздравляю! Прости, устала, все, надо спать, завтра в путь.
Такой бурной тирадой, Илья, кажется, был удивлен и даже растерян.
Ника выключила телефон, спрятала его в тумбочку, закрыла глаза, блаженно вытянула гудевшие ноги. И снова улыбнулась.
Потому, что у нее сейчас намечалась новая жизнь. В смысле своя.
И, если по правде, она от Ильи ничего и не ждет.
Честное слово не ждет. И так слишком много счастья, не правда ли? Или слишком много счастья не бывает, просто бывает счастье и все?
И еще это ее секрет. Ее, и только ее. Нет, ну, конечно, и мамин, их секрет на двоих, они с мамой семья.
На тумбочке стояла синяя черепаха.
Ника ей кивнула:
Ну что? Начинается новая жизнь? Это и есть твой сюрприз, дорогая? Но как же хочется домой, господи! Как хочется к маме!
Вся ее прошлая жизнь, с обидами и унижением, страхами и огорчениями, с тоской и печалями, с их с Ильей взаимными претензиями и недовольством друг другом, с ее комплексами и ревностью, с его невниманием и непониманием, его слабостями, показалась Нике такой чепухой, чем-то таким незначительным, неважным и неглавным, что она удивилась самой себе: как она могла так жить и считать, что все это нормально?
«Я тебя не держу. Я тебя отпускаю. Потому что все, что нужно для счастья, у меня уже, кажется, есть».
Горький шоколад
Жизнь, будь она неладна, снова подбрасывала сюрпризы.
Леля заметила точную закономерность черная полоса в ее жизни неизбежно наступала после белой. В этом смысле жизнь ее была похожа на зебру, только белая полоса была значительно уже черной. Пропорции не соблюдались.
«Это и есть, Лелька, жизнь», говорил, вздыхая, дед. Со временем, после того как сошла первая молодая спесь и упорная вера в справедливость, она, конечно, с этим смирилась се ля ви, ничего не поделаешь!
После сорока про справедливость не заикалась смешно. Поняла: главная мудрость уметь принимать то, что есть. Пусть даже это «то» совершенно не нравилось.
Ну и работа ее, точнее бизнес, справедливости не предполагала совсем.
Она часто думала, что ей еще повезло. Если оглянуться сколько одиноких, больных, бедных, несчастных. А у нее? Любимый муж. Это раз. Дочь это два. Здоровье три. И еще достаток. А то, что почти постоянно приходилось сражаться и преодолевать так это ж нормально! Как же без этого?
Ну и детство у нее было не самое плохое. Да, росла без отца, зато был дед! Любимый, обожаемый дед! Лучший на свете.
Мама Нет, маму она любила, но близости никогда не получалось. Мама была слишком зациклена на себе и своих страстях. Всю жизнь она рьяно, хотя и неуспешно, устраивала свою женскую судьбу. Меняла мужей и любовников, каждый раз по внезапной и страстной любви. И ни с кем у нее не складывалось. Не везло? Мужчин выбирала не тех? Дед говорил, что второе сама виновата. На самом деле он говорил куда резче: «Дочь моя эх и дура Ты, Лелька, прости».
Все возлюбленные матери были нищими, несчастными и пьющими. Правда, с налетом таланта художник, фотограф, краснодеревщик.
Она страстно хотела уюта и семьи, а получалось наоборот. На уют вечно не было денег и не хватало таланта она не была хозяйкой, ее несчастная мать. Да и претенденты на сердце были какими-то неприкаянными, несемейными, аскетичными в быту.
Заведя очередного «мужа», она принималась хлопотать: вешать новые шторы, разводить на подоконнике цветы, штудировать кулинарные книги.
Но из этой затеи ничего не получалось: шторы оказывались короткими или узкими и совершенно не попадали в цвет всему остальному. Цветы мать заливала они тут же тонули и гнили. А элементарные блюда, простейшие для каждой хозяйки, оказывались либо пересоленными, либо подгоревшими.
Леле было жалко мать. Но себя она тоже жалела. И уже тогда, в детстве, лет в десять, она твердо решила: «Так у меня никогда не будет! Никогда-никогда! У меня будет один муж на всю жизнь. Самая уютная и красивая квартира. Я научусь печь пироги, чтобы по дому плыли запахи счастья и дома. И у меня вот это сто процентов! будет самый счастливый ребенок!
А что нужно для всего этого? Многое. Во-первых, я должна быть привлекательной, чтобы обаять лучшего и самого красивого мужчину, от которого родится красивый и здоровый ребенок. Во-вторых, чтобы не считать копейки и ни от кого не зависеть, я должна получить хорошее образование и уверенность в завтрашнем дне. Ну и по мелочи например, научиться готовить». Учиться ей было не у кого, но для этого есть кулинарные курсы.
Лет в четырнадцать Леля изложила все любимому деду, и он долго смеялся. Она даже обиделась. Спросила: «Не веришь?»
Он отсмеялся, вытер слезы и помотал головой: «Что ты, Лелька! Конечно же, верю! Ты у меня о-го-го! Единственная моя надежда».
Это была правда дед любил ее больше всех. Больше, чем своих детей, нелепую дочь и совсем непутевого сына. И кажется, больше, чем свою обожаемую Дусю.
Дед Семен был из дельцов. Раньше говорили: спекулянт, деловарь, деляга. Позже появилось модное слово «бизнесмен».
Дед Семен был из дельцов. Раньше говорили: спекулянт, деловарь, деляга. Позже появилось модное слово «бизнесмен».
Перед самой смертью, когда уже наступили новые времена, дед часто вздыхал: «Ох, мне бы сейчас лет тридцать и здоровья! Вот бы я развернулся! Вот бы дел наворочал! А в мое время, Лель? Всю жизнь ждал звонка в дверь спасло только то, что я знал меру, не зарывался. И они все знали, Лель!»
Дед Семен всю жизнь тихохонько просидел в скромной будочке под названием «Граверная» на Преображенском рынке. Сам рынок был грязноватый, бедный, словно временно и наспех сколоченный. И торговцы там стояли убогие бабки и дедки, тащившие на продажу всякую мелочь. Будочка деда тоже была завалящей маленький деревянный домик в одно окошко. Дед назывался просто и скромно гравер. Надписи на вазочках, на подарочных часах, на тарелках и чашках. Золотом и серебром. Что оставалось? Да пыль! Вот именно пыль. Серебряная и золотая. Как он говорил, «прилипло немного, внученька! Пойдем посидим в «Метрополе»?» Из этой пыли и «вырастали» и «Жигули», и скромная квартиренка в Орехове, подаренная внучке на свадьбу. И сама свадьба, пышная, купеческая, в дорогом ресторане так захотел дед, и Леля не посмела ему перечить. Муж возражал, но она настояла: светлая мечта деда, куда деваться? Из этой же пыли материализовались и путевка в Болгарию, в свадебное путешествие, и золотые сережки с бриллиантами на тридцатилетие.