Руководство МИ-6 было настроено оптимистично: агент Санбим может принести эпохальный успех. Гордиевский казался искренним. Бромхед продолжал сомневаться. Пока что русский шпион не только не предоставил ни крупицы полезных разведданных, но даже не удосужился раскрыть мотивы своих действий.
Руководство МИ-6 было настроено оптимистично: агент Санбим может принести эпохальный успех. Гордиевский казался искренним. Бромхед продолжал сомневаться. Пока что русский шпион не только не предоставил ни крупицы полезных разведданных, но даже не удосужился раскрыть мотивы своих действий.
Передача агента от одного куратора к другому процесс сложный и порой обременительный, особенно если агент завербован совсем недавно. В январе 1975 года, через три недели после отъезда из Копенгагена, Бромхед «тихо и анонимно просочился обратно в Данию»: он прилетел в Гётеборг в Швеции, а там его встретил сотрудник ПЕТ Винтер Клаусен. с трудом втиснувшись на пассажирское место в «фольксвагене» рядом с «необъятной тушей» улыбчивого Обеликса, он пересек датскую границу и поселился в «надлежаще безликой и окраинной» гостинице при копенгагенском торговом центре «Люнгбю».
Нового куратора Гордиевского звали Филип Хокинс. Он прилетел из Лондона по фальшивому паспорту. «Он вам понравится», пообещал Бромхед Олегу. Правда, сам он в этом сильно сомневался. «Мне он сразу не понравился. Я решил, что это первосортный говнюк». Это было и неверно, и несправедливо. Адвокат по образованию, Хокинс был суров, любил точность и нисколько не походил на Бромхеда.
Встретив Гордиевского возле мясной лавки, Бромхед препроводил его на явочную квартиру, где их уже ждал Хокинс. Гордиевский присмотрелся к своему новому куратору. «При виде этого крепко сложенного и обладавшего, судя по всему, недюжинной силой человека мне стало как-то не по себе». Хокинс стал общаться с новым агентом «во враждебной, чуть ли не угрожающей манере». По-немецки он говорил церемонно и несколько скованно.
Бромхед с серьезным видом пожал руку Гордиевскому, поблагодарил его за все, что тот делает, и пожелал ему удачи. Уже сидя в машине, Бромхед ощутил смесь разнородных чувств: сожаление (потому что русский шпион вызывал у него симпатию и восхищение), тревогу (потому что он продолжал опасаться подлянки со стороны КГБ) и огромное облегчение от того, что лично для него с этим делом теперь покончено.
«Я был страшно рад, что выхожу из игры, писал позднее Бромхед. Я не мог отогнать от себя мысль, что, быть может, я выкопал бездонную яму для слонопотама и моя родная служба вот-вот нырнет в нее с головой».
Глава 4
Зеленые чернила и микропленки
Почему люди вообще становятся шпионами? Почему они отказываются от безопасной семейной жизни, от друзей и от спокойной работы ради опасного и сумрачного мира секретов? И почему, в частности, кто-то поступает в разведслужбу одной страны, а потом решает переметнуться в лагерь противника?
Ближайшая параллель к тайной перебежке Гордиевского из КГБ это, пожалуй, случай Кима Филби англичанина, выпускника Кембриджа, проделавшего точной такой же путь, только в обратном направлении: оставаясь на службе в МИ-6, он тайно работал на КГБ. Подобно Филби, Гордиевский пережил глубокое идейное обращение, хотя первого коммунизм притягивал, а второго отталкивал. Но обращение Филби произошло еще до того, как он оказался завербован МИ-6 в 1940 году, и он поступил туда служить, уже имея твердое намерение тайно работать на КГБ против капиталистического Запада. Гордиевский же поступил в КГБ, будучи лояльным советским гражданином, и не подозревал, что когда-нибудь может предать родину.
Шпионы бывают разные. Одни руководствуются идейными, политическими или патриотическими убеждениями. На удивление многими движет банальная корысть их привлекает финансовое вознаграждение. Другие втягиваются в шпионаж из-за секса, шантажа, тщеславия, мстительности, разочарования или того особого стремления к первенству и духа товарищества, какое порождает секретность. Одни принципиальны и отважны. Другие алчны и трусливы.
Павел Судоплатов, один из опытнейших сталинских разведчиков, давал такие наставления сотрудникам, которым поручалась вербовка шпионов в западных странах: «Ищите людей, обиженных судьбой или природой: некрасивых, страдающих от своей неполноценности, добивающихся власти и влияния, но по стечению обстоятельств потерпевших поражение Все они найдут в сотрудничестве с нами своеобразную компенсацию. Компенсацию тайную и тем более интересную. Ощущение принадлежности к влиятельной, могущественной организации даст им чувство внутреннего превосходства над окружающими их красивыми и преуспевающими людьми»[10]. Много лет в КГБ использовали аббревиатуру ЭДИП для обозначения четырех главных пружин, приводивших в действие механизм шпионажа: эгоизм, деньги, идеология, принуждение.
Павел Судоплатов, один из опытнейших сталинских разведчиков, давал такие наставления сотрудникам, которым поручалась вербовка шпионов в западных странах: «Ищите людей, обиженных судьбой или природой: некрасивых, страдающих от своей неполноценности, добивающихся власти и влияния, но по стечению обстоятельств потерпевших поражение Все они найдут в сотрудничестве с нами своеобразную компенсацию. Компенсацию тайную и тем более интересную. Ощущение принадлежности к влиятельной, могущественной организации даст им чувство внутреннего превосходства над окружающими их красивыми и преуспевающими людьми»[10]. Много лет в КГБ использовали аббревиатуру ЭДИП для обозначения четырех главных пружин, приводивших в действие механизм шпионажа: эгоизм, деньги, идеология, принуждение.
Но была еще и романтика, шанс прожить вторую скрытую ото всех жизнь. Некоторые шпионы фантазеры. Малкольм Маггеридж, бывший сотрудник МИ-6 и журналист, писал: «Из своего опыта я знаю, что разведчики еще большие вруны, чем журналисты»[11]. Шпионская деятельность привлекает множество ущербных, одиноких и просто чудаковатых людей. Однако все шпионы мечтают обрести невидимое влияние, эту тайную компенсацию обладание личной властью. Большинству в той или иной мере присущ и интеллектуальный снобизм это тайное ощущение, что тебе известны важные вещи, которых не знает человек, стоящий рядом с тобой на автобусной остановке. Отчасти шпионство работа воображения.
Решение шпионить на другую страну, действуя против собственной, обычно возникает в результате столкновения внешнего мира, часто воспринимаемого рационально, с внутренним миром, о котором у шпиона могут отсутствовать четкие представления. Например, Филби называл себя чисто идейным агентом, тайным солдатом, преданным делу коммунизма, но он умалчивал о том, что им двигали и иные силы нарциссизм, чувство собственной неполноценности, отцовское влияние и стремление обманывать окружающих. Британец Эдди Чэпмен, преступник и двойной агент, действовавший в годы Второй мировой войны под кодовым именем агент Зигзаг, считал себя героем-патриотом (и это было правдой), но среди других его качеств были алчность, меркантильность и непостоянство потому он и получил такое прозвище. Олег Пеньковский, русский шпион, предоставивший Западу важные разведданные во время Карибского кризиса, надеялся предотвратить ядерную войну, но помимо того он желал, чтобы ему доставляли в номер лондонской гостиницы проституток и шоколад, а еще он требовал встречи с королевой.
Тот внешний мир, который толкнул Гордиевского в объятья МИ-6, имел политическую и идеологическую окраску: мощными факторами воздействия и дальнейшего отчуждения стали для Олега строительство Берлинской стены и подавление Пражской весны. К тому же он был начитан в западной литературе, достаточно много знал о настоящей истории своей страны и собственными глазами видел демократическую свободу в действии, а потому понимал, что та социалистическая нирвана, какую изображают в коммунистической пропаганде, чудовищная ложь. Он вырос в мире, где беспрекословное повиновение было возведено в догму. Отвергнув эту идеологию, он поклялся бороться против нее со всем пылом новообращенного, сделался столь же яростным и безоговорочным противником коммунизма, сколь преданными защитниками этого учения были его отец, брат и очень многие его соотечественники и современники. А так как он сам был продуктом системы, он из первых рук знал о беспощадной жестокости КГБ. Помимо политических репрессий отторжение в нем вызывало и культурное мещанство: Гордиевский люто ненавидел суррогатную советскую музыку и цензуру по отношению к западному классическому канону. Его душа требовала другого, более качественного звукового сопровождения к собственной жизни.
Труднее говорить о том внутреннем мире, что толкал Олега к измене. Ему всегда нравились романтика и приключения. Он наверняка бунтовал против отца мучившегося от сознания собственной вины, но безотказного исполнителя воли КГБ. Бабушка с ее подпольной религиозностью, мать с ее молчаливым нонконформизмом, брат, умерший в 39 лет на службе у КГБ, мысли об этом тоже могли оказывать на Гордиевского подспудное влияние и подталкивать к мятежу. Он не испытывал особого уважения к большинству коллег по КГБ ленивых и нечистых на руку приспособленцев, которые, по-видимому, добивались повышения посредством политических маневров и подхалимажа. Он был гораздо умнее большинства окружавших людей и сам это понимал. Брак Гордиевского к тому времени выдохся, заводить близких друзей оказалось трудно. Ему хотелось мести, самовыражения, а еще любви.
Всем шпионам необходимо чувствовать, что их любят. Одна из наиболее мощных сил в шпионаже и разведке (а также один из ее главных мифов) это эмоциональная связь между шпионом и куратором, между агентом и вербовщиком. Шпионам необходимо ощущать себя нужными людьми, частью секретного сообщества, им хочется, чтобы их вознаграждали, лелеяли, чтобы им доверяли. Эдди Чэпмену удалось установить такие отношения со своими кураторами из обеих разведок британской и немецкой. Филби завербовал Арнольд Дейч, знаменитый своей харизмой разведчик-нелегал и «охотник за талантами» из КГБ. Филби так писал о нем: «Удивительный человек Он смотрел на тебя так, словно в тот момент в его жизни не существовало ничего важнее, чем ты сам и разговор с тобой»[12]. Умение пользоваться и манипулировать этой жаждой привязанности и самоутверждения и является одним из важнейших профессиональных навыков разведчика, ведущего агентов. Не было еще ни одного успешного агента, который не ощущал бы, что его связь с куратором нечто большее, чем просто «брак по расчету», дело политики или выгоды: это было подлинное, прочное единение душ и умов посреди разливанного моря лжи и обмана.
При знакомстве с Филипом Хокинсом, своим новым английским куратором, Гордиевский испытал сразу несколько эмоций, но любви среди них точно не было.