В поисках союзников в Европе Сталин стремился смягчить и либерализовать имидж СССР перед миром и подтвердить приверженность Советского Союза принципам демократии. Советский вариант демократии был продемонстрирован на Всемирной выставке в Париже в 1937 году. На специальном стенде была представлена принятая советская конституция с ее положениями, гарантирующими полную занятость, бесплатное образование и медицинское обслуживание граждан.
Среди прочих мотивов международный имидж СССР, безусловно, присутствовал в сознании лидеров в 1935 году, когда они обсуждали вопрос о пересмотре конституции. Интернациональный фактор часто считается главным из сталинских мотивов либерализации политики[102]. Это верно, руководство повторяло тезис о международном престиже, но в основном он выступал как вторичный фактор по отношению к внутренним целям. 25 января 1935 года в рабочей записке Сталина Политбюро о внесении изменений в конституцию и избирательный закон в связи с социальными изменениями мы читаем: «Кроме того, реформа необходима с учетом интересов международного революционного движения, поскольку эта реформа будет играть роль сильного оружия против международного фашизма»[103]. В августе 1934 г. и вновь на VII съезде Советов в феврале 1935 г. Молотов аналогичным образом оправдывал кампанию за «революционную законность» как способ повышения авторитета партии «не только внутри, но и за пределами Советского Союза»[104].
Уже не в первый раз внешнеполитические соображения оказывали влияние на принятие основного закона. В 1905 году, помимо революционного общества, пустая казна и давление со стороны иностранных банкиров, обещавших царскому правительству столь необходимый кредит на условиях парламентской реформы, вынудили царя учредить Думу и принять символическую конституцию[105]. В 1936 году интерес к союзу с западными демократиями, а также интересы Коминтерна вновь способствовали проведению конституционной реформы. Позитивный внешний облик СССР, позиционировавшего себя «факелом свободы для трудящихся всего мира», был постоянным предметом озабоченности руководства в эти годы, и конституция была инструментом манипулирования как советским, так и мировым общественным мнением.
С этой же целью приглашались в СССР западные левые писатели Лион Фейхтвангер, Ромен Роллан, Бернард Шоу, Андре Жид, публиковавшие в последующем просоветские тексты (кроме книги Жида). Генеральный секретарь Исполнительного комитета Коминтерна Георгий Димитров в шифровке зарубежным коммунистам от 21 ноября 1936 года инструктировал их, что нужно развернуть кампании в прессе компартий по популяризации сталинской конституции «как конкретного осуществления принципов Коммунистического Манифеста Маркса и Энгельса»[106]. Однако, в контексте других кампаний в зарубежной прессе по указаниям из Москвы, инструкции о конституционной кампании никак не усиливают аргумент в пользу внешнего фактора принятия конституции.
Советские дипломаты в Вашингтоне проанализировали сообщения американской прессы в июне и июле 1936 года и сообщили о доверительной, в целом, реакции в США на советскую конституцию. Американская пресса отметила отсутствие целей мировой революции в документе, в отличие от прежних вариантов. Хотя дипломаты могли адаптировать свои отчеты к ожиданиям в Кремле, они описывали и скептические высказывания «подождем увидим», звучавшие в Соединенных Штатах: «Добровольное самоограничение диктатуры беспрецедентно в истории Неизменность однопартийной системы ограничивает масштаб реформ». На основании только одного этого доклада дипломатов возможно, угоднического, А. Н. Медушевский пришел к выводу о чрезвычайно успешном пропагандистском эффекте «конституционного трюка, который надолго сформировал положительный имидж сталинизма на Западе»[107]. Если американский прием и был относительно положительным, то он все же был весьма осторожным и кратковременным. Британские дипломаты, напротив, относились к новой конституции скептически.
Уже к августу 1936 года международный имидж демократического СССР, который Сталин хотел преподнести внешнему миру, был оппортунистически принесен Сталиным в жертву «нуждам» внутренней безопасности, как он их понимал. Показательный судебный процесс над зиновьевцами и троцкистами прошел в Москве и вызвал международный резонанс. Новости о показательных судебных процессах в СССР, а затем отмена состязательности в выборах в Верховный Совет в октябре 1937 года дискредитировали сталинский режим в глазах европейского общественного мнения и пресекли попытки левых сотрудничать в рамках политики народного фронта[108]. Некоторые левые авторы, побывавшие в СССР, например Лион Фейхтвангер и Ромен Роллан, позже в частной переписке признавали, что они не знают, что говорить общественности в своих странах и как «защищать социализм», когда известия об арестах в СССР в 1937 году дошли до западной аудитории[109].
Поскольку мы узнали, что конституционный проект возник как избирательная реформа в основном внутреннего значения и что международный престиж был легко принесен в жертву страху Сталина перед «пятой колонной» внутри страны, международный мотив, хотя и остается актуальным, теряет доминирующие позиции среди причин пересмотра конституции. Международный фактор, связанный с долгосрочной целью глобализации социализма и с восприятием советскими лидерами внешней угрозы, создавал контекст, или предварительное условие по категоризации А. Гетти, для национальной политики. Гетти рассматривает предварительное условие как «долгосрочную ситуацию, создающую условия, в которых могут происходить крупные события» или возникать возможности. Используя подход Лоуренса Стоуна к английской революции[110], Гетти представляет новое восприятие руководством «неожиданных опасностей, связанных с принятой конституцией» на выборах 1937 года (см. гл. 12), как ускоритель или среднесрочное событие, которое создает вероятность. Триггеры, непосредственные краткосрочные события или ситуации, такие как личные решения, превращают вероятность в определенность[111]. Эта теория «многослойных» исторических причин помогает понять различную степень влияния международных, идеологических и политических факторов при пересмотре конституции. Реализация социалистического проекта как спекулятивного и далекого от реальности, особенно в российских условиях, слишком часто приводила к неожиданным или непреднамеренным, нежелательным результатам, которые требовали корректировок, что в свою очередь приводило к разнонаправленной политике (как, например, в повороте к законности и одновременной внесудебной практике; см. гл. 4 и 9). Идеологический фактор, о котором пойдет речь далее, также относился к категории предварительных условий или контекста пересмотра конституции.
5.2. Идеологический фактор
Среди мотивов новой конституции особо важную роль играли идеологические основания, очевидные не только в пропаганде, но и в убеждениях и практических шагах лидеров.
Первая конституция 1918 года провозгласила цель «полной ликвидации разделения общества на классы». Когда Сталин начал «социалистическое наступление» в соответствии со своим пониманием марксизма и плана Ленина, он поставил перед страной грандиозную цель и пообещал достижение социализма и процветания в результате пятилетнего плана. Конституция 1936 года венчала эту идеологическую программу как выполненную.
Теперь, когда у нас есть доступ к личной переписке и рабочим записям советских руководителей, мы можем исследовать их глубинные мотивы. В середине 1930-х годов Енукидзе, Молотов, Ежов и Сталин неоднократно заявляли в различных обстоятельствах, что великие цели социалистического наступления были в основном достигнуты. Они видели победу социализма в экономике и в изменениях в социальной и классовой структуре. Согласно марксистской теории, изменения в базисе (производственные отношения) почти автоматически формируют надстройку (идеи, ценности, убеждения, религию, образование, в целом культуру и общественные отношения). Надстройка вырастает из базиса. После преобразования производственных отношений и уничтожения частной собственности сначала в промышленности, а потом в сельском хозяйстве, XVII партийная конференция в феврале 1932 года сформулировала политическую задачу на вторую пятилетку (19331937 гг.): покончить с капиталистическими элементами и разделением общества на классы и сформировать общество трудящихся из сознательных и активных граждан. Этот тезис широко пропагандировался. Когда летом 1933 года отмечалась годовщина первой советской конституции, ленинградские рабочие после трудовой смены выслушивали бесконечные политические лекции. Их главным сюжетом был тезис об установлении бесклассового общества к концу второго пятилетнего плана и ликвидации всех буржуазных классов[112].
Видение нового качества общественных отношений выражалось в переходе официальной риторики от классового дискурса к наднациональному дискурсу народа. Эта смена дискурса отражала крах целостной классовой структуры общества как результат сталинской революции сверху[113]. Дэвид Бранденбергер отметил сдвиг в советской пропаганде того времени, которая перешла от определения рабочих как передового класса советского общества к иному видению: «Теперь русский народ принимает на себя функции передовой нации»[114]. Во второй половине 1930-х гг. классовый дискурс постепенно отступал, сменившись национальным дискурсом, а затем проповедью о наднациональности «новой исторической общности» советского народа, подразумевающей социалистические, интеграционные и империалистические качества. В этом более широком контексте дискурс о классе, социальном происхождении и лишении гражданских прав угасал в преддверии появления гармоничного советского единства, когда «границы между классами и национальностями стираются».
В новом социалистическом обществе должны жить новые мужчины и женщины. Газеты раздували достижения стахановцев как свидетельство того, что «появилась новая социалистическая личность». Выросла молодая, лояльная интеллигенция. Грамотность была объявлена всеобщей. Потребление водки падало (отметим, что за счет самогона). Коллективный труд в спецпоселениях, колхозах и на стройплощадках, таких как гибельный Беломорканал, превращал преступников и кулаков в полезных социалистических граждан. Социалистический реализм в литературе и искусстве представлял образы героев, которым можно было бы подражать. Писатели своим творчеством формировали новые советские души. «Бывшие люди», преображенные социалистической средой, «на деле и на словах отказались от своего прошлого и доказали свою верность советскому делу»[115]. Писатель А. М. Горький, вернувшись из эмиграции в Советский Союз в 1932 году, заявил, что поражен тем, как изменилось население после революции: массы людей обрели политическое сознание. Согласно газетам, новая советская личность трудолюбивая, преданная социализму, образованная, ставящая общественное благо над индивидуальным стала реальностью, хотя еще и не массовым явлением.
Заявления о том, что «социализм, первая фаза коммунизма, в основном, был построен» в СССР, были оглашены на XVII съезде партии в 1934 году, названном поэтому съездом «победителей». Еще больше таких заявлений прозвучало на VII съезде Коммунистического Интернационала в июлеавгусте 1935 года, где обсуждались результаты строительства социализма в СССР и его значение в контексте мировой революции. Эти декларации были направлены на то, чтобы показать своим гражданам и всему миру, насколько сильным и успешным стал СССР. Конечно, это была пропагандистская мантра, но не только это. Внутренние сношения показывают, насколько серьезно лидеры воспринимали этот тезис. Обращаясь к партийной элите на Пленуме ЦК 1 июня 1935 года Сталин сказал: «Проект конституции станет своего рода кодексом основных достижений рабочих и крестьян нашей страны, указателем достижений, за которые сражался народ, и который означает победу социализма»[116]. И снова в личном письме Молотову от 26 сентября 1935 года: «Что я думаю о конституции, мы не должны смешивать ее с партийной программой. В ней [конституции] должно содержаться то, что уже достигнуто. В то время как программа [партии] должна содержать то, чего мы пытаемся достичь»[117]. Дэвид Хоффманн заметил: «В частной обстановке и публично партийные лидеры подчеркивали достижение социализма и новой классовой структуры как причину принятия новой конституции»[118]. Важность этого идеологического фактора нашла отражение в работе высланного бывшего члена Политбюро Л. Троцкого «Преданная революция» (опубликована в августе 1936 года), в которой опровергалось, что в России был достигнут социализм.