«узнал от тамошних обывателей и подле моря зимовщиков, что много-де удобнее устье Лены достигать от устья Енисея, нежель от Лены к Енисею».
Разумеется, Овцыну в его время могли рассказывать только о речных плаваниях южнотаймырским путём (ведь та пара кочей, что пропала у мыса Фаддея, уплыла на сто лет раньше и, главное, не вернулась), но это мало кого занимало. Теперь свидетельство Овцына указанный патриот читал так (РМ, с. 73):
«среди поморов ещё жива была память о плаваниях русских вокруг Таймыра».
Словом, сотворённый кумир начал самостоятельную жизнь и даже стал размножаться. Жив он и поныне [Ковалев, 2011; Клименко и др., 2012].
11. Но не будем слишком строги
Впрочем, никого не следует рисовать одною чёрною краской. Никто иной, как Скалой, заявил, притом в самое опасное для своемыслия время, что бассейн Хатанги был ко времени ПСФ довольно хорошо освоен. Этого, как мы видели, и позже старались не писать, боясь повредить патриотическому мифу. Точно так же, именно старпому «Якутии», громившему остатки загадочной избушки, мы обязаны известием о булаве, без которого не удалось бы в погибшей ватаге разглядеть вероятного атамана.
Тем более нельзя забывать, что Долгих, автор «патриотических» идей (прямой путь из Архангельска до мыса Фаддея, превосходство поморов перед Норденшельдом), сделал для понимания таймырских находок очень много. А в последующей шовинистической свистопляске он участвовать не стал и даже в своей статье в ИПРАМ не коснулся прежних своих идей.
Ещё больше сделал Окладников. Пусть политический заказ и подавил его при оглашении выводов, но не смог убить в нем учёного. Он мог бы умолчать про булаву, оставшуюся в тундре, про следы людоедства в избушке и про отнюдь не русские вещи путешественников. Тем более, не требовалось ему вставлять в доклад упоминания о массах меха [ИПРАМ, с. 14, 15][36].
Удивительно, но один из авторов сборника, историк Арктики Михаил Белов, лишь недавно (1947 г.) ставший кандидатом наук, заявил о южном пути прямо. Он посвятил статью опровержению того тезиса Долгих, что по Хатанге и Анабару в годы ПСФ ещё не плавали. Он писал:
«Как далеко за р. Анабар проходил торговый путь, показывают в частности находки на о. Фаддея».
А закончил он свою статью так [ИПРАМ, с. 52]:
«В 30-х годах XVII века мангазейцы, казаки и промышленники, плавая по р. Анабар, открыли о. Бегичева Промыслы и новые отношения с нганасанскими племенами оживили этот отдалённый угол мангазейской земли и способствовали плаванию не только по Хатангскому заливу, но и вдоль берегов Таймыра. Одной из первых таких промышленных экспедиций, вероятно, 20-х годов, и является та, остатки которой найдены на о. Фаддея и на берегу залива Симса».
Строки эти весьма поучительны: даже в самое опасное время находятся люди, которые говорят и пишут то, что полагают правдой. Остаётся тайной, как редакторы это пропустили. Не заметили (статья обширна и название её [Белов, 1951] столь отстранённо от темы, что они могли не читать её внимательно) или уступили кому-то властному, кто отрицал северный путь? Оба варианта для тех дней сомнительны. Вернее, что Окладников оставил себе путь к смене позиции на случай смены политической обстановки. Ведь и в собственных статьях (их в сборнике три) он оставил намёки на то, что южная версия приемлема[37].
Да и Белов был не вполне одинок. Окладникову дали кое-какой отпор ещё в упомянутом заседании Арктического института в 1945-м. Протокола заседания не сохранилось, и всё, что мы имеем, это скупая журнальная аннотация [В Учёном совете]. Выступили 8 человек, из которых пятеро мягко раскритиковали доклад, а остальные трое призвали продолжить археологические исследования. Была принята резолюция (что надо, мол, продолжить), так что перед нами как бы девятое выступление от институтского начальства.
Да и Белов был не вполне одинок. Окладникову дали кое-какой отпор ещё в упомянутом заседании Арктического института в 1945-м. Протокола заседания не сохранилось, и всё, что мы имеем, это скупая журнальная аннотация [В Учёном совете]. Выступили 8 человек, из которых пятеро мягко раскритиковали доклад, а остальные трое призвали продолжить археологические исследования. Была принята резолюция (что надо, мол, продолжить), так что перед нами как бы девятое выступление от институтского начальства.
Следы ножниц в резолюции ясно заметны она призывает продолжить раскопки вообще, а не у мыса Фаддея, хотя обсуждались именно они, и докладчики призывали раскапывать именно там. Кто-то очень не хотел, чтобы учёные увидели лишнее, и в результате никто никогда не увидал того, что способно было похоронить весь северный вариант, а с ним и карьеру его приверженцев. Например, никому не следовало видеть гору пушнины, и размеров её так никто и не узнал[38]. Да мало ли что ещё осталось тайной?
Но вернёмся к обсуждению в Арктическом институте. Полярный гидролог Константин Гомоюнов отметил иную возможность, «южнотаймырский водный путь». То, чего Окладников старался избегать, всё же было сказано.
Статей он больше не печатал, в его книге [Окладников, 1948] ни о какой дискуссии речи нет, и без оговорок принят северный путь. Ни он, ни его спутница к теме ПСФ так и не вернулись, хотя материал этого требовал. Ну, хотя бы: булава (о ней Окладников узнал от старпома «Якутии», уже покинув бухту Симса) осталась лежать близ геодезического знака, на возвышении. Не была ли она в своё время положена на могилу атамана? Всё это следовало копать.
Северный путь надолго попал в учебники и справочники как великий подвиг русских, без упоминания южного, что продолжается и до сих пор. Это досадно, однако именно идея северного пути породила заказ властей. Там, где такого заказа не было, пропадали самые изумительные находки[39].
Лишь в 1973 году Троицкий вновь заявил в печати, что северный путь был невозможен. К сожалению, собственный вариант Троицкого (он уверял, что неведомые мореходы плыли из устья Лены) построен тем же «методом», что и критикуемый им, т. е. по законам мифа, и так же поражает равнодушие Троицкого к противоречиям. Этот вариант не мог тогда иметь успеха (не было заказа), однако следует признать, что именно Троицким был введён в оборот восточный вариант южного пути, каковой тоже должен быть рассмотрен.
Резьба на ноже из зал. Симса
«С большей или меньшей вероятностью можно прочитать начало надписи как Акакиа» [ИПРАМ. с. 141]. Второе слово начинается, ещё более гадательно. буквами М. У и Р
Троицкий никак не объяснял ни вещей и женщины с северо-запада Сибири, ни способа возможного ухода выживших на юг. Четверть века его не слушали, но вот, уже после его кончины, «Полярная энциклопедия школьника» (изд. «Северные просторы») вновь направила наших злосчастных путников к мысу Фаддея из устья Лены. И не как-нибудь, а под началом некоего Акакия Муромца, о котором ничего, кроме возможного имени на рукояти ножа[40], неизвестно. В лучших традициях хорошо забытого 1948 года по страницам учебной и справочной литературы покатил новый «артамоновский велосипед»:
«Муромец Акакий русский арктический мореход, промышленник, первооткрыватель западной части моря Лаптевых
В 1630-х годах вместе с братом Иваном занимался пушной торговлей в бассейне Лены. В 1640-х гг. с грузом мехов отправился на двух кочах из дельты Лены на запад» (Поляр, энцикл. школьника. Биография, том трёхтомника.
Сост. В. И. Магидович. М., 2000, с. 34).
И так далее. Здесь всё неправда, а неправда всегда выдаёт себя тем, что не может образовать ядра явления (см. п. 2 и Пролог) в силу отсутствия самосогласованности. В самом деле, имя установлено по ножу и не говорит о статусе владельца (даже если действительно прочтено имя), каковой измышлен без обращения к фактам, а потому всё распадается. В бассейне Лены в 1630-х ещё не было торговли (едва устанавливался сбор ясака)[41]. Составителю эти годы нужны только потому, что в то время в совсем другом регионе (в низовьях Енисея) действовало семейство купцов-муромцев [Обручев, 1973, с. 4951].
Зачем вся эта глупая ложь с Акакием, и надо ли о ней вспоминать? Увы, надо, ибо её готово слушать якутское общество, и надо понять, почему. Акакий стал основой разных сюжетов, и родился миф. А родился он потому, что на него возник заказ: по всей видимости, новым якутским властям нужна та история, в которой открытия велись из Якутии, и они согласны платить.
Зачем вся эта глупая ложь с Акакием, и надо ли о ней вспоминать? Увы, надо, ибо её готово слушать якутское общество, и надо понять, почему. Акакий стал основой разных сюжетов, и родился миф. А родился он потому, что на него возник заказ: по всей видимости, новым якутским властям нужна та история, в которой открытия велись из Якутии, и они согласны платить.
Тут надо вспомнить, что миф явление во все времена общественное. Если есть заказ от общества или начальства, миф укореняется, если нет нет. Соответствие известным достоверным фактам при этом не требуется, так что напрасно Леонид Свердлов раскрывал (притом весьма убедительно) нелепости «биографии» Акакия [Свердлов, 2002] его не слышат, как 70 лет назад не слышали доводов против догмы Долгих-Окладникова.
Похожий «артамоновский велосипед» мы увидим в Очерке 4 у могилы Прончищевых. С этим сегодня ничего нельзя поделать, но за науку обидно.
Разумеется, усердие Магидовича-младшего очень навредило выяснению истины, ибо нелепость выдумки выглядит для многих как нелепость восточного варианта. Но этот вариант южного пути совсем отвергать нельзя. Люди с Запада могли быть взяты на борт где-то близ Хатанги судном, плывшим с востока, а таковое судно в свете новых данных видится возможным. Дело в том, что раскопки в поселке Усть-Оленёк обнаружили некоторые вещи, сходные с вещами ПСФ [Старков, 2013], а зимовье тут основано в 1633 г. (см. с. 369). Так что ПСФ могло отправиться отсюда[42], если оно произошло после этой даты. К возможной дате отплытия ПСФ и следует теперь обратиться.
12. Как же было на самом деле?
Мы уже выяснили, что идею северного пути надо отвергнуть как противоречащую фактам. Наоборот, южный путь возможен, и у него есть варианты. Более правдоподобным выглядит движение с Хатанги к мысу Фаддея морем, но и юго-западный (речной), и юго-восточный (с Оленька) варианты ничему не противоречат. Все варианты (как и другие непротиворечивые, если они появятся) лучше всего оставить как возможные. То, что окажется в них общего (ядро), и есть нынешний ответ на вопрос, как же было на самом деле.
На сегодня ответ примерно таков. То была разнородная ватага людей из разных слоёв общества пришлых из Европы (с Запада и с русского Поморья) и Сибири (как русских, так и коренных жителей севера Западной Сибири), а также, вероятно, местных таймырцев. Она везла обширную добычу (с юга Таймыра и/или из устья Оленька) в Европейскую Россию, была вынуждена уйти с привычных путей (бегство) и оказалась в море к северу от мыса Фаддея (прибыв по морю или по рекам). Здесь она разделилась на две группы, причём многие путники, видимо, тогда же погибли. Западная группа построила летнюю избушку, в которой трое остались зимовать без всякой надежды выжить, а остальные, вероятно, ушли и, возможно, достигли юга Таймыра, где могли остаться жить. Восточная группа, видимо, погибла вся, однако некоторые тоже могли спастись как по суше (можно указать возможные пути их возвращения по рекам), так и по морю, если встретили промысловиков.