Пишут, что перелом ноги вызван ударом граненого предмета (вероятно, пешни, какой дробят лёд), но что причина смерти не перелом, а удар в грудь [Свердлов, Чуков, 2009, с. 65]. Обратили внимание и на то, что в его могиле нет пуговиц (т. е. офицер похоронен без мундира, хотя хоронившие были, по отчету Челюскина, «в амуниции»), и даже без нательного креста, что уж вовсе немыслимо.
Раскрытая могила Прончищевых.
1999 год. Крест установлен в 1986 г. экипажем ледокола «Василий Прончищев»
На сломанной ноге сохранился бинт, и он не сгнил, так как был пропитан мазью. Повязка была наложена столь искусно, что кость быстро начала срастаться. Это значит, что врач (о котором у Челюскина ни слова), действительно был, но где тогда заключение о смерти? Ведь погиб командир!
На сломанной ноге сохранился бинт, и он не сгнил, так как был пропитан мазью. Повязка была наложена столь искусно, что кость быстро начала срастаться. Это значит, что врач (о котором у Челюскина ни слова), действительно был, но где тогда заключение о смерти? Ведь погиб командир!
Далее, Челюскин написал в донесении, что были вынос тела, погребение, салют и поминки. А где ж панихида? Ведь на «Якуцке» был священник (см. Прилож. 5). Он что, ушёл в тундру, словно Христос в пустыню? И насовсем?
Но главное супруги похоронены в общей могиле одновременно: скелеты лежат на общих досках в единожды выкопанной мелкой плоской яме. (А Челюскин писал, что Татьяна умерла после похорон мужа.) Лежат, как отметил эксперт, непотревоженные, то есть ограбления могилы не было. Значит, мундир и нательный крест сняты с трупа до похорон. Скелеты лежат без гробов, а Челюскин писал, что командира «свезли на берег, положивши в гроб».
Эту запись из судового журнала стоит привести целиком, она вопиюща:
«Сентября 4 дня пополудни свезли на берег бывшего лейтенанта Прончищева жену. В исходе 2-го часа лейтенанта Прончищева положили в гроб и свезли на берег» [Богданов, 2001, с. 75]; [Историч. памятники, 2002, с. 44].
То есть, для писавшего и командир, и его жена всего лишь два тела. Разве что одно указано в гробу, но это оказалось неправдой. Выходит, что смерть жены после похорон, отмеченная в журнале далее, могла быть выдумана тоже. Когда выдумана, мы не знаем (в первом донесении Челюскина, отправленном Берингу 24 сент. 1736 г., ни о цынге, ни о жене нет ни слова [ВКЭ-2, с. 634636]), но выдумана странно: согласно журналу, Татьяну похоронили в день смерти [Богданов, 2001, с. 75], что слишком спешно даже для старообрядцев (ее нательный крестик старообрядческий). А у синодальных православных принято хоронить на третий день. Противоречий столько, что неизбежен вопрос
Если бы судовой журнал «Якуцка» был подлинным, можно бы пытаться выяснить, насколько доброкачественны записи (что чьим почерком написано, не вписано ли про гроб позже, и многое другое), но все судовые и береговые журналы ВСЭ копии, выполненные безвестными гардемаринами, а подлинники утрачены [Соколов, 1851, с. 196]. Нам остаётся только гадать, чего делать не хочется. Одно могу сказать определенно: после записей Прончищева все или почти все путевые записи сделаны Челюскиным либо позже, на берегу (по памяти и с учётом дальнейших событий), либо на корабле, но другим человеком.
Судите сами: едва командир выбыл из строя, штурман оказался единственным законным вахтенным начальником. (Вот он, итог безумной экономии.) Конечно, его наверняка подменяли боцманмат Медведев и геодезист Чекин, вероятно, подменяли и другие, но тяжелейшая ледовая и погодная обстановка заставляла его быть на мостике всё время, кроме минут неизбежного сна. О регулярном ведении записей самим Челюскиным речи быть не могло. Он мог поручить вести журнал ещё кому-то (например, писарю Матвею Прудникову[112]) а это значит, что последующие вписывния были неизбежы, так как записаны были не его мысли, не его точка зрения. Но тогда почти неизбежным был учет происшедшего позже. (Ситуация довольно обычна: похожую мы увидим при описании гибели «Якуцка» см. Прилож. 8.) Прежде всего, это касается фраз о болезни командира.
Если так, то неизбежен вопрос: впрямь ли вскрыта именно могила Прончищевых? Об этом подробно рассказано в Прилож. 5, а здесь приведу выводы.
Вопрос о подлинности могилы тщательно описан Сергеем Епишкиным [Историч. памятники, 2002; Епишкин 1], и вывод мой, по прочтении, таков: по письменным свидетельствам принадлежность её Прончищевым возможна, но не более того. А вещественное свидетельство её подлинности приведено только одно нательный крестик с женского скелета. Он, как и Татьяна, исходит из Калужской земли и отлит в годы ее жизни. Он почти не ношен, а значит, вроде бы, не мог принадлежать женщине, похороненной намного позже.
Свидетельство важное, но нельзя же строить вывод на нем одном, поскольку он мог принадлежать еще кому-то. А если принадлежал и ей, то мог быть и не с нею похоронен. Например, если был запасным. Поскольку контакт моряков с селением был, то туда мог попасть и запасной крестик Татьяны при краже, дарении или в виде платы за важную услугу. Естественно, если эту реликвию редко носили. Словом, он мог быть захоронен и не с Татьяной, и тогда сразу же горой встают свидетельства против подлинности могилы.
Так, Звягин заключил, что Василию, судя по зубам и швам черепа, было около 4849 лет (а по документам 34, и это сильно превосходит приемлемую у экспертов разницу, каковая составляет 1/6 возраста), и что кости обоих супругов выглядят как захороненные совсем недавно (см. Прилож. 5). Если добавить, что найденные в могиле женские туфли принадлежат, скорее всего, началу XX века (см. там же), то подлинность могилы нужно оценить как весьма сомнительную. Требовался анализ абсолютного возраста костей, а вместо этого могилу спешно объявили подлинной, что и отметили тут же поминальной трапезой.
Почему его не сделали позже, довольно ясно сомнений в подлинности могилы было и так слишком много, а признавать, что епископ кадил не над павшим героем, но невесть над кем, никому не хотелось. Вскоре, в 2005 году, Звягин, наш главный эксперт по костям, «опознал» и череп Ивана Сусанина, причем картина весьма сходна: сама экспертиза весьма слаба, зато вывод, что это Сусанин, вполне крепок (Широкорад А. Б. Михаил Федорович. М., 2011, с. 246247).
Но не будем чересчур строги к экспертам (попробуйте сами отложить ответ на будущее, когда le vin est tire[113]), но и наивными быть нам тоже ни к чему. Лучше вчитаемся внимательно в их отчёты. Оказывается, подлинные мысли экспертов, не высказанные прямо, достаточно хорошо видны. Отчёты так же внутренне противоречивы, как донесения Челюскина, но здесь противоречия как бы выставлены напоказ, о чём тоже сказано в Прилож. 5. Так что нам следует не ждать от экспертов разъяснений (их не будет), а самим сопоставлять наличные данные.
Удивительно, что понадобилось вскрыть могилу, чтобы о противоречиях хоть кто-то начал писать. Говорили о них, по всей видимости, и прежде, и следы тех давних разговоров до нас дошли, но только следы. Вот, например, слова геолога Александра Чекановского: «Это могила злополучного Прончищева и его неустрашимой жены» [Чекановский, с. 167]. Эти слова всегда полагали непонятными, но теперь, с новыми данными, их можно немного прояснить.
Так, за два дня до смерти командира в журнале значится такая запись:
«В 3 часа 30 минут пополудни поехал на ялботе Прончищев на берег в реку Аленек для того, что был обдержим жестокою цинготною болезнью» [Богданов, 2001].
Если могила подлинна, то эта запись ложна (цынги нет, а есть рана). Но пока поверим ей. Тогда почему назавтра командир или его труп оказался опять на корабле? Тут следует вспомнить, что «Якуцк» долго не мог пройти к берегу из-за льдов, а ялик, как видим, смог. Пристал он там, где удалось, и, видимо, далеко от жилья, поскольку назавтра супругов (или их трупы) повезли не в Усть-Оленёк, а обратно на корабль. Если так, то кое-что становится понятно: фразу Чекановского можно понять так, что муж попал в беду, а жена пыталась его спасти.
Беспомощный лейтенант должен был ждать на берегу, пока спутники (двое если он был с женой, ялик больше вместить не мог) привезут из Усть-Оленька сани. Видимо, в это время он получил смертельную рану («Вероятно на Прончищева из-за его жестокости и напали в удобный момент» [Богданов, с. 75]; примечательно: при перепечатке в журнале «Природа» эта фраза опущена). Разумеется, это догадка биографа, но, замечу, от подлинности могилы она не зависит её можно сделать, исходя из одних лишь записей журнала. Напасть на беззащитного могли независимо от того, была у него цынга или перелом ноги.
Кто напал, свои или чужие, неизвестно, но, по всей видимости, жена пыталась его защитить. Судя по скелету (если могила та самая), сильных ударов ей не нанесли вернее всего, просто задушили. Тут снова к месту слова Чекановского, где Прончищев назван злополучным, а Татьяна неустрашимой. Возможно, Чекановский слыхал устные предания о том, что Прончищев дважды попал в беду и что жена его отнюдь не убежала, но отдала за него жизнь. Вряд ли виновники были с «Якуцка» или Усть-Оленька (слишком очевидна была бы им жестокая расплата), зато ими вполне могли стать охотники, пришедшие на морской промысел с юга, из тундры. Ибо экспедиция, как уже не раз сказано выше, учиняла огромные беды населению повсеместно[114].
Если могила подлинна, то следует признать, что рваная окровавленная «амуниция» Прончищева была уничтожена, что стянули её с трупа вместе с бельём и крестом, а завернули мёртвого в то, что было под рукой, в его тёплую одежду (вероятно, в шубу). Видно это из того, что у скелета сгнил позвоночник (шуба под трупом никогда не просыхала), тогда как женский скелет целёхонек.
Неужто в безумии страха моряки забыли даже обуть покойника? Не верится. При нехватке обуви разуть убитого дело обычное, однако труп командира должны были хоть во что-то совсем изношенное, но обуть. Вернее, что супруги Прончищевы покоятся где-то рядом (вернее всего, в ногах у обследованной парной могилы), и лейтенант, надо думать, лежит там в мундире и башмаках (точнее, скелет лежит с остатками пуговиц и подмёток). А те, что похоронены рядом, тоже злополучные, так навсегда и останутся неизвестными.
Тем самым, даже отказав могиле в подлинности, о цынге говорить теперь несерьёзно. Могила вряд ли подлинна, но сам разговор о ней заставил историков думать о причинах смерти супругов, причём вовсе не о цынге, а о насилии.