5. Иван Рубец и конец плаваний
Новое смешение названий видим через 6 лет после появления отписок Дежнёва, притом не в Колымском крае, а в казенной избе Якутского острога. Оттуда в Анадырский острог был послан казачий десятник Иван Рубец, поход которого подробно осветил историк Борис Полевой [Полевой, 1981; 1993]. К тому времени похолодание понемногу вынудило сборщиков ясака плавать из Лены не до Колымы, а только до Алазеи, откуда уже идти по рекам. Именно так направился в 1656 году Амос Михайлов с наказом сменить Дежнёва в должности Анадырского приказчика (он не доехал см. далее).
Поначалу Рубца в 1661 году хотели послать так же, но кто-то из чинов приказной избы, видимо, заново прочтя известные нам отписки, решил, что коргу, которую так расхваливали и Дежнёв, и Стадухин, надо бы использовать полнее. Для этого следует послать туда не речной отряд, как тогда было обычным делом (с Колымы через Малый Анюй и волок на нынешний Чаун), а морской, во вместительных кочах, как однажды плыл Дежнёв, а затем Стадухин.
Наказ Рубцу был таков: идти
«на великого государя службу из Якутцкого острогу вниз поЛене до устья Лены реки, где впала в море и по морю на Индигирку и на Алазейку и на Ковыму реки и с Ковымы на новую Анадырь реку для того, что в прошлом во 164-м [1656] году писали Сенька Дежнёв, да Микитка Семенов, а в отписке написано нашли они на усть Анандыря реки за губою коргу вышла в море».
Как видим, якутский служилый процитировал отписку Дежнёва Семёнова, где назван как бы адрес корги. Удивительно, что этот «адрес» был верно прочитан, хотя уже лет десять завоеватели ходили по Анадырю настоящему. Об этом наказе читаем у историка следующее:
«Уже этот отрывок позволяет сделать вывод, что якутские власти решили по морскому пути, пройденному Дежнёвым, направить туда на коче весьма тяжелые грузы, необходимые для моржового промысла» [Полевой, 1981, с. 131].
Но такие грузы кто-то должен был принять, и мы с удивлением видим, что Рубцу действительно была назначена в устье «Анадыря» встреча:
«Зная заранее, что И. М. Рубец, идя морем, нескоро попадет в Анадырский острог ему поручили принять первых анадырских казаков уже прямо на УСТЬЕ АНАДЫРЯ. Так прямо и было сказано которых примет на усть Анандыря реки»
писал Полевой. Да, колымскому приказчику было направлен наказ, где
«указывалось на необходимость содействия Ивану Рубцу в исполнении данного ему наказа продолжить плавание с Колымы на анадырскую моржовую коргу».
Текст наказа нам неизвестен, однако известен его результат: грузы вместе с лодкой были Рубцом переданы дежнёвцам (сам Дежнёв уже в 1659 г. отбыл на Колыму) прямо на корге. Следовательно, «адрес» оказался верен. Корга оказалась совсем без моржей, делать на ней дежнёвцам было нечего, и остается заключить, что они ждали там Рубца специально. Удивительно то, что связь Якутска с Анадырским острогом (через Колыму и Малый Анюй) была столь надежна, что встреча на ледовитом берегу планировалась и состоялась. Как же шло плавание? В августе 1661 года Рубец потерпел крушение в дельте Лены и зазимовал там. На другой год поплыл в Усть-Янск, продал там холсты и в середине июля был в Нижне-Колымске. Получил снаряжение и
«В том же 170-м году т. е. до 1 сентября 1662 г., Рубец со своими спутниками оказался на Анадырской моржовой корге, где впервые встретился с анадырскими казаками и промышленными людьми» [Полевой, 1993, с. 38].
Итак, Рубцу удалось удивительное: в одно особо теплое лето (даже меньше, не позже конца августа) пройти до искомой дежневской корги не с Колымы (что тогда было уже трудно и удавалось не всегда), а с далёкой Лены. Корга, по всей вероятности, была ближняя, на мысе Песчаном. Это подтверждается, в частности, тем, что Рубец нашел её начисто разоренной людьми Дежнёва, вряд ли они успели бы разорить коргу более дальнюю. Осмотрев с грустью моржовые трупы с вырубленными бивнями, отряд Рубца отправился в двух своих кочах вверх по «Анадырю», в острог. Шел уже сентябрь 1662 года, то есть начался 171 год. В донесении анадырцев сказано:
«как шел [Рубец] с моря с корги и пришед в осень во 171 году коми покинул недошед до Анадырского острогу верст 10 и больши, а все в несоветице своей (не слушая советов Ю. Ч.) и пришед неясачные люди коряки те кочи сожгли и под острогом 3 человека убили» [Полевой, 1981, с. 134].
Как это случилось? Б. П. Полевой, читавший всё донесение, но не опубликовавший его, пояснил: кочи застряли на мелководье. Если так, то Рубец стал жертвой того, от чего так берёгся Дежнёв: пропустил паводок. Это печальное сообщение (кроме убитых, пострадал весь острог, ожидавший из Якутска кочей с припасами и снаряжением) позволяет нам уточнить место действия: речь идет о некоем укреплении на среднем Чауне, каковой в межень непроходим (являет собой цепь мелей и сеть ручьев). Видимо, оно стояло там, где 12 лет назад был стан Меркурьева. Как ни странно, оно попало на карту, о чём узнаем далее. Об Анадырском остроге (близ нынешнего села Марково), стоявшем в нижнем течении вполне судоходного Анадыря, тут не может быть и речи.
Увы, плавание Рубца к Чауну оказалось последним, какое достоверно известно. Плавать с Лены на Колыму с зимовкой и то удавалось в следующие годы всё реже. Затем даже с Лены на Яну, а тем более на Индигирку, Алазею, Колыму и Анадырь, стали ездить посуху [Алексеев А. Н., с. 66].
Увы, плавание Рубца к Чауну оказалось последним, какое достоверно известно. Плавать с Лены на Колыму с зимовкой и то удавалось в следующие годы всё реже. Затем даже с Лены на Яну, а тем более на Индигирку, Алазею, Колыму и Анадырь, стали ездить посуху [Алексеев А. Н., с. 66].
LIA набирал силу, и странно, что он остался историками российской Арктики незамечен,[140]побуждая их к нелепостям. Так, Б. П. Полевой всерьёз полагал, что плавания прекратились из-за их дороговизны. На самом деле, мировой опыт гласит противоположное: по морю много дешевле, чем по бездорожью. Столь же смелым было стародавнее (XVIII век) утверждение, бытующее до сих пор, будто мореходство к востоку от Лены заглохло по причине появления лошадей в хозяйстве северных якутов [Алексеев А. Н., с. 65]. На самом деле, они держали лошадей и раньше, а как раз упадок мореходства сделал их основным транспортным средством, от чего якуты сильно страдали, поскольку русские то и дело заставляли возить их, притом безвозмездно. Эту форму грабежа историк Анатолий Алексеев отнес к «положительным последствиям совместного освоения народами Северо-Востока Азии» (там же).
Моржовые лежбища обоих Анадырей опустели, пушнина была вскоре выбита не только соболь, но и всё, что раньше брать отказывались (уже Рубцу упомянутый наказ предписывал брать лис, горностаев, бобров и прочих), и жить было всё труднее. А чукчи и коряки становились всё смелей и опасней.
В 1676 году якутский воевода Андрей Барнешлев впервые поставил вопрос об упразднении Анадырского острога как убыточного для казны, даже разорительного [Зуев, 2009, с. 42]. Дежнёв, к его счастью, тогда три года как умер. Впоследствии этот русский острог, единственный на Чукотке, пришлось-таки упразднить (1770 год), и на Западе вскоре же решили, что «страна чукчей не является субъектом Российской империи, она весьма слабо известна» [Robertson, с. 473].
6. Быль и сказки
Отписки Дежнёва обнаружил в 1737 году историк Герард Миллер[141], сразу сообщил о чудо-находке в Петербург и через 5 лет опубликовал удивительный вывод: поскольку река Анадырь впадает в Тихий океан, то, следовательно, Дежнёв в одно лето обогнул в коче всю Чукотку, открыв, тем самым, нынешние Чукотское море, Берингов пролив и Берингово море. Более того, Дежнёв якобы плыл оным морем ещё как минимум 400 вёрст южнее Анадыря, и всё в одну короткую навигацию, в судне (коче), к открытому морю негодном. Потеряв коч, Дежнёв, согласно Миллеру, почему-то не стал строить пристанище для зимовки, а двинулся средь зимы назад, на север, прошел пешком более трёхсот вёрст и открыл реку, которую почему-то назвал уже известным ему именем «Анадырь», хотя людей там не встретил и повтора имени узнать не мог.
У Дежнёва нет ни слова о таком плавании, и ссылки биографов на скромность их героя вряд ли серьёзны. Наоборот, впоследствии, прося в Москве чин и жалованье, он не раз и подробно перечислял другие свои заслуги, но эту даже не упомянул. Да и как могли его послать на реку другого океана, который ещё предстояло открыть? Все ведь тогда верили (на это особо указал и Миллер), что реки текут лишь в Ледовитое море, и на одну из таких рек его послали.
Об этом Михайло Ломоносов писал вскоре (1763 г.) прямо: Попов и Дежнёв «предприяли путешествие из реки Ковымы на восток в июле месяце 1647 года в том мнении, чтобы дойти до реки Анадира, о которой думали, что впала в то же Ледовитое море» (см. [Бурыкин, с 260]).
Миллер даже не пробовал объяснить, как это люди без припасов смогли перезимовать на враждебном безлесном берегу. О попытках контакта с местными у Дежнёва нет ни слова наоборот, увидав их, двенадцать «умирающих» русских якобы успешно их громят, а с уцелевших берут ясак, берут даже пленных, но не еду и не одежду. Притом Миллер знал, что Анадырем русские тогда называли реку, впадающую в Ледовитое море, о чём и сообщил. Что же означал весь миллеров фарс?
Можно только гадать, всерьёз ли Миллер писал ту небыль или был вынужден, в связи с воцарением Елизаветы, теснившей немцев, потакать нараставшему русскому патриотизму. Во всяком случае, должность он свою сохранил, а русские читатели его версию приняли[142] и сам Ломоносов, и знаменитый описатель Камчатки Степан Крашенинников, а лет через сто она прижилась в обществе и науке. Так что нынче оконечность Чукотки носит имя «мыс Дежнёва».
Ничего не имею против имени, однако Дежнёв там не был. Он не только не отметил ничего, что должен был очевидец (например, что поворотных оконечностей у азиатского материка имеется две одна с мысом Дежнёва, простертым на восток, и, через 250 верст к юго-западу, другая с мысом Чукотским, простертым на юг), но и заявил то, чего очевидец сказать не мог, ибо мыс Дежнёва совсем непохож на описанный им Нос. Напомню, Дежнёв описал мыс в трех сутках ходу от устья Анадыря, притом мыс северной ориентации, далеко уходящий в море, и прямо назвал его Носом[143].