Людмила Уварова
В каждую субботу, вечером
Повесть и рассказы
Год спокойного солнца
Повесть
1
Асмик подошла к столу, робко спросила:
Я к вам. Можно?
Туся что-то быстро писала в блокноте. Не поднимая головы, пробормотала вежливой скороговоркой:
Сию минуточку. Потом закрыла блокнот, положила ручку в деревянный бокальчик. Слушаю вас. И тут же рассмеялась. Каждый раз на этом самом месте.
Как водится, ответила Асмик. Слушай, я до смерти хочу есть. Пошли обедать в шашлычную на Никитской, я угощаю!
Туся укоризненно покачала головой:
Погляди на себя, еще один шаг и догонишь Юрия Власова или этого, как его, Жаботинского
Считай, что шаг уже сделан, флегматично промолвила Асмик.
Туся сосредоточенно посмотрела на часы.
Мне еще два часа сидеть, не меньше. Выдержишь? Или костлявая рука голода уже схватила тебя за горло?
Чего не сделаешь во имя дружбы!
Асмик хотела еще что-то добавить, но вошел посетитель.
Это была общественная приемная большой московской газеты, и сотрудники газеты поочередно дежурили там.
Поначалу Тусе нравились эти дежурства. Хотя и уставала сильно, а нравились. Приходя домой, она все еще слышала голоса людей, перед глазами мелькали лица, разные, молодые и старые, каждое со своей бедой, со своей заботой, потому что с радостью сюда не приходил никто.
Первое время Туся переживала за всех. Порой, не дослушав, уже бралась за телефонную трубку скорее позвонить, разузнать, исправить.
Как-то Асмик сказала ей:
Наверное, только врачам да еще юристам под силу измерить человеческое горе.
Туся прибавила:
И еще нам газетчикам.
Но чем дальше, тем все чаще она стала ловить себя на недоверии. Человек говорил, жаловался, требовал справедливости. Туся слушала и думала про себя: «А что, если выслушать вторую сторону? Так ли это все на самом деле?»
Недоверие сменилось усталым равнодушием. К ней приходили, жаловались, порой плакали, а она, с трудом сдерживая нетерпение, украдкой поглядывала на часы.
Но об этом Туся никому не говорила. Тем более Асмик. Та наверняка обрушилась бы на нее со всем пылом своего южного темперамента.
И Туся молчала. Делала свое дело, томительно скучала, но не показывала вида. А люди охотно шли к ней, тянулись к распахнутым навстречу глазам, к улыбке, привычно освещавшей красивое, ясное лицо.
Сложив руки на груди, Асмик издали наблюдала за тем, как Туся разговаривает с посетителем.
Тусино лицо поминутно меняло выражение. То становилось сочувствующим, то словно легкая тень набегала на него, то светлело в улыбке.
«Переживает, думала Асмик. Слушает и переживает. Как же иначе?»
Асмик посмотрела в окно, за которым зеленел горячо и сочно освещенный солнцем молодой сквер. И вдруг внезапно рванулась с неожиданным для ее грузного тела проворством.
Опоздала! Так и есть, опоздала!
Туся оборвала фразу на середине. С неудовольствием спросила:
Что случилось? Пожар или наводнение?
Хуже, торопливо бросила Асмик. Опоздала на вокзал
Туся улыбнулась, помахала ей рукой. Но Асмик уже ничего не видела, стремглав неслась по лестнице вниз.
Посетители между тем сменяли друг друга. Кто жаловался на райжилотдел: не дают очередникам приличной площади, кто на затянувшееся строительство детского сада, кто на директора завода, самовольно повысившего нормы.
А потом вошел он, Ярослав. Туся сразу узнала его, он мало изменился, разве что виски стали седые, но те же глубоко посаженные умные глаза, и немного выступающая вперед челюсть, и широкие брови.
Подошел к Тусе. Солнце светило ему в лицо, он щурился, заслоняясь ладонью от солнца.
Разрешите? спросил он.
«Не узнал, подумала Туся. Или просто ослеп от солнца?»
Она показала ему на кресло возле стола. Он сел, вынул из кармана платок, вытер лицо и шею.
Сегодня до того жарко, начал было Ярослав, взглянул на Тусю, и вдруг остановился. Глаза расширились, брови дрогнули. Узнал. Туся, сказал растерянно. Неужели ты, Туся?
Здравствуй, Ярослав, ответила Туся.
Он пожал ей руку. Его рука была холодной, хотя за окном стояла жара.
Сегодня так парит, сказал неуверенно.
Да, сказала Туся. Быть дождю.
Улыбка тронула его губы. Как и раньше, зубы его как бы налезали друг на друга, и по-прежнему казалось, зубов у него слишком много.
Вот что, сказал он. Разговор о погоде и еще о том деле, с которым я пришел к тебе, продолжим после. Согласна?
Как хочешь, ответила она.
Он взглянул на свои часы.
Ты когда кончаешь?
В начале седьмого.
Давай встретимся после работы. Идет?
Идет.
Я тебя буду ждать в половине седьмого, в кафе «Арктика», знаешь, на улице Горького?
Знаю.
Он встал.
Стало быть, в половине седьмого.
Он знал, Туся наверняка провожает его взглядом, и, должно быть, потому старался держаться особенно прямо. А впрочем, он выглядел все таким же стройным, затылок аккуратно подстрижен, пиджак модный, с двумя разрезами по бокам. Только, может быть, слегка пополнел, как ни говори годы
2
Асмик любила повторять:
Все в мире жаждет перемен, а я люблю постоянство.
Но фраза эта никого не могла обмануть. Асмик была понятной, вся как на ладони. Санитарки и сестры в больнице называли ее «простая».
Однажды, когда ей было лет двенадцать, она влюбилась в управдома. Это была самая первая ее любовь, которую, как известно, полагается помнить всю жизнь. Управдом был отставной военный, он так лихо скрипел ремнями, сапоги его так искрились и блестели от ваксы, что сердце Асмик то падало, то вспрыгивало к самому горлу.
Она старалась попадаться ему на глаза, а встречаясь, краснела, растерянно лепетала:
Здравствуйте
Управдом был очень занятой, вечно носился по этажам большого девятиэтажного дома, ругался с малярами, с водопроводчиками, нещадно стыдил неисправных квартиросъемщиков и ровно никакого внимания не обращал на Асмик.
Безответная любовь наскучила ей, и она разлюбила управдома.
Она была некрасива толстая, неуклюжая. К тому же одевалась на редкость безвкусно. Над ней посмеивались, а она наперекор всем считала себя по-своему привлекательной.
В минуту откровенности признавалась подругам:
Если вглядеться, то я красивая. Что, нет, скажете?
Глаза ее блестели, щеки рдели румянцем, курчавые волосы шапкой стояли на голове. Подруги удивленно соглашались:
Правда красивая
Еще в школе она охотнее дружила с мальчишками, чем с девочками. С мальчишками было проще, никогда ни сплетен, ни зависти, ни мелких обид.
Начиная со второго класса она подружилась с Сережей Мальцевым, соседом по парте. Оба они терпеть не могли географию, но до одури зачитывались книжками о путешествиях и дружно мечтали о том, что когда-нибудь, в один прекрасный день, в их жизнь ворвется что-то интересное и неожиданное. Они не знали, что именно это будет. Им просто хотелось перемен.
И еще и Асмик и Сережка неохотно ездили в пионерский лагерь.
Там все заранее известно. Утром полагается вставать на линейку и потом отправляться в лес и петь бодрые песни, и вожатый всегда организовывал одни и те же надоевшие игры, и каждый день постылый компот из сушеных фруктов, а вобла когда-нибудь, раз в неделю, и вообще тоска зеленая!
Напрасно Асмик много позднее утверждала, что любит постоянство. Ей, как вообще всем людям, тоже была присуща тяга к переменам. Какие бы они ни были.
Так, она, например, неизвестно почему, разлюбила книги. Сережка, тот читал все свободное время, а она признавалась:
Только начну читать, и сразу же до того спать захочется
Сережка удивлялся:
Даже если Дюма читаешь? Даже если «Три мушкетера»?
Все равно, безнадежно отвечала Асмик.
Сережка был закадычный друг, но истина была дороже. И не хотелось лгать другу. Даже в самом маленьком.
Когда они учились в старших классах, ей показалось, она любит его. Не просто как товарища, а сильнее, как-то по-другому.
Сережка относился к ней чисто дружески.
Ты, Асмик, свой парень, говорил он.
Она старалась принарядиться, надеть новое платье, чтобы он заметил и похвалил.
Он замечал сразу.
Сейчас бы тебя нарисовать одно удовольствие.
Правда? расцветала Асмик.
Сережка отвечал с серьезным видом:
Истинная правда. И главное очень просто.
Что просто? удивлялась Асмик.
Рисовать тебя. Потому что ничего не надо, ни таланта, ни уменья, один только циркуль
И рисовал в воздухе круги, один за другим.
И рисовал в воздухе круги, один за другим.
А она не обижалась. Она была от природы оптимистична и незлопамятна.
«Он привыкнет ко мне и полюбит, размышляла она. А когда полюбит, то увидит, что я для него лучше всех».
Но мечтам ее не суждено было сбыться.
Когда они учились в восьмом классе, к ним в школу перешла Туся Казакова.
Это была очень красивая девочка. Даже из других классов прибегали к ним в класс, как бы ненароком, как бы случайно, лишь бы поглядеть на нее.
Туся была высокая, тонкая, гибкая и в то же время сильная. Карие продолговатые глаза, а белки голубые. Прямой нос с твердыми вздрагивающими ноздрями. Зубы один в один.
Сережка спросил Асмик:
Неужели правда она такая уж красавица?
Асмик не захотела кривить душой, чего бы это ей ни стоило. Она сказала:
Самая настоящая!
Сережка открытая душа никогда ничего не жалел. У него была великолепная кожаная папка, в которой он носил учебники и тетради. Шоколадного цвета, в нарядных узорах, отделанная цветной замшей.
Это из Якутии, пояснял Сережка. Папин брат привез. Один знакомый ненец вырезал.
И особенно старательно выговаривал слово «ненец», чтобы не спутали с «немец».
Я тебе отдам все, что хочешь, сказал он Асмик. А папку не проси, никогда в жизни!
Асмик и не просила. Прекрасно обходилась без этой папки.
Но однажды Туся пришла в школу и сказала, что потеряла свой портфель. Ручка оторвалась; она подошла к самому дому и только тогда заметила: ручка есть, а портфеля и след простыл.
Она была расстроена, портфель черт с ним, уже порядком старый, но там были учебники.
И тогда Сережка взял и отдал ей свою папку.
Возьми, сказал Сережка. Мне папин брат еще привезет. Ненцы еще и не такое умеют делать!
Можно было подумать, что он всю свою жизнь прожил с этими самыми ненцами.
Он стал приходить к Тусе каждый день, вместе готовить уроки ведь у нее не было учебников.
Асмик поняла все сразу. С одного взгляда.
Ты за ней бегаешь, сказала Сережке.
Она произнесла эти слова как можно более невозмутимо. Так, словно говорит о чем-то незначительном, неинтересном.
А Сережка рассердился на нее:
Еще чего?!
Бегаешь, повторила Асмик.
Мне ее жаль, сказал Сережка.
Почему? спросила Асмик.
Сережка долго не хотел говорить, потом рассказал, взяв с Асмик самое честное-пречестное слово, что она никому ничего не расскажет.
У Туси арестовали отца. Поэтому она и перешла в их школу, чтобы никто ничего не знал. И она тоскует по отцу, и мать у нее какая-то немного чудная, Туся говорит, что она стала такой после всего, что случилось.