Шум канонады нарастает. Похоже, штурм Белого дома вступает в завершающую стадию. Перебежками ухожу к черному входу. Под ногами мелькают ступеньки лестничного пролета. Через минуту я уже нахожусь на другом этаже. Забегаю в одно из помещений. Аккуратно выглядываю в окно. Прямо перед Верховным Советом стоят Т-72 и 80, несколько БМП и БТР. Из танковых дул и пулеметов вылетает смерть, разнося оконные проемы вдребезги. Вижу, как из Т-72 открывается люк и появляется голова в шлемофоне. Танкист улыбается и позирует зевакам с фотоаппаратами. Стараясь не особо высовываться из проема, быстро прицеливаюсь и спускаю курок. Голова танкиста дергается, и он заваливается на башню. Сразу же ухожу в сторону под прикрытие стены. На окно обрушивается шквал пуль. Пригнувшись, покидаю помещение. На выходе из этажа сталкиваюсь с очередной группой защитников Белого дома. Они, держа раненых под руки, перемещаются на верхние этажи. Подхватываю пожилую женщину с перебинтованной ногой, пыхтя от натуги, тащу ее наверх. Этажом выше ее перехватывают у меня два человека в белых халатах. Игнорируя очередные призывы идти наверх, опять спускаюсь на нижние этажи. На лестничной клетке вижу мелькающие фигуры в камуфляже. Судя по экипировке, это штурмовики элитных спецподразделений, возможно даже «Вымпела» или «Альфы». «Калашников» дергается в моих руках, злобно выплевывая патроны. Движение бойцов прекращается. Раздаются ответные очереди. Отступаю вверх и заскакиваю на этаж. Сталкиваюсь в проеме еще с одним штурмовиком. Стреляем мы одновременно. Нас отбрасывает в разные стороны. Боли не ощущаю, но чувствую неприятный холод в груди. Трогаю ее рукой и вижу, как ладонь окрашивается в красный цвет. Рубиновые капли стекают с пальцев.
Штурмовики уже недалеко от меня. В коридоре стонет и ворочается столкнувшийся со мной боец. Мощный бронежилет 4-го класса выдержал очередь «калашникова» 5.45 в упор. Но внутренности все равно превратились в кровавую кашу. Долго штурмовик не протянет, а если и выживет, останется инвалидом.
Все это мелькает в моей голове за какую-то долю секунды. Уже в полубессознательном состоянии, уплывая «за горизонт», отстраненно замечаю, как один из вбежавших на лестничную клетку бойцов поднимает забрало каски. Вижу перекошенное ненавистью лицо.
Сдохни, сука, с ненавистью цедит он и опускает автомат. Звучит сухая очередь. Напоследок от души пнув меня ногой, «спецназовец» убегает за своими товарищами в коридор.
Проваливаюсь в забытье, руки и ноги немеют, свет медленно гаснет в глазах. В последний миг возникает родное лицо мамы. Ее глаза смотрят на меня с укоризной, а губы шепчут «Алеша». Я хочу ответить, но проваливаюсь во тьму.
8 сентября 1978 года. ПятницаАлеша, вставай. Хватит спать! В школу опоздаешь, раздается сердитый мамин голос.
Я медленно открываю глаза. Секунду смотрю на подлокотник потертого старого дивана, белый потолок комнаты, советские обои с золотистыми узорами и подскакиваю как ударенный током.
«Что это, черт подери, такое? Предсмертные галлюцинации? Как я мог оказаться в своей квартире из детства? Дьявольщина какая-то», судорожно мечутся в голове панические мысли.
Леша, сколько можно валяться? в комнату заглядывает статная женщина лет тридцати пяти. С ужасом узнаю в ней свою маму, скинувшую лет пятнадцать. Жадно смотрю на родные черты лица. Русые длинные волосы, забранные в хвост, белозубая улыбка, маленький задорно вздернутый носик, яркие синие глаза. Папа рассказывал, что в молодости у нее отбоя от женихов не было, а выбрала его и уехала с молодым лейтенантом в далекий сибирский гарнизон.
«Мамуль, какая же ты у меня красивая и совсем молодая», думаю я. Глаза непроизвольно увлажняются, к горлу подступает большой ком.
Лешенька, с тобой все в порядке? встревоженно спрашивает мама, моментально уловив мое состояние.
Конечно, мам, автоматически отвечаю я.
Тогда иди умываться и чистить зубы. Времени совсем нет, в школу опоздаешь.
Хорошо, покорно соглашаюсь я и бреду в ванную. В зеркале вместо моего крепкого тренированного тела, рельефных сухих мышц, перевитых тугими узорами жил, отражается худосочная фигура подростка с тонкими руками-веточками и только начинающей прорисовываться мускулатурой. Детское лицо с зачатками растительности над верхней губой недоуменно смотрит на свое отражение.
«Обалдеть», в изумлении трясу головой. Всматриваюсь в зеркало. Те же внимательные голубые глаза, русая челка, высокий лоб, тонкий нос с едва заметной горбинкой. Да, это я. Но только лет моему двойнику, отражающемуся в зеркале, не больше пятнадцати-шестнадцати. Стряхиваю наваждение, быстро чищу зубы, старательно елозя по ним своей «детской» зубной щеткой, и, ополоснув лицо, иду на кухню.
«Обалдеть», в изумлении трясу головой. Всматриваюсь в зеркало. Те же внимательные голубые глаза, русая челка, высокий лоб, тонкий нос с едва заметной горбинкой. Да, это я. Но только лет моему двойнику, отражающемуся в зеркале, не больше пятнадцати-шестнадцати. Стряхиваю наваждение, быстро чищу зубы, старательно елозя по ним своей «детской» зубной щеткой, и, ополоснув лицо, иду на кухню.
Холодильник «ЗиЛ», купленный отцом после командировки в Анголу, притулившийся сбоку раскладной чешский стол, сияющий белизной кухонный гарнитур и советская плитка с голубыми цветочками усиливают ощущение нереальности происходящего. В этой квартире я провел несколько лет, до своего выпуска из школы.
Леш, чего на пороге застыл? раздается опять мамин голос. Странный ты сегодня какой-то. Проходи, садись. Я тебе уже завтрак положила.
Присаживаюсь на табуретку, аромат котлеты по-киевски и горячая картошка пюре вызывают зверский аппетит.
Начинаю ожесточенно работать вилкой. Кусочки котлеты и картошка с энтузиазмом перемалываются мною. Ммм, как вкусно. Домашняя советская еда из натуральных продуктов. Как же я по ней соскучился. Еще и мама рядом, молодая, красивая, сидит сбоку и смотрит на меня, задумчиво подперев ладошкой щеку. От нахлынувших чувств опускаю вилку и набираю в грудь воздух.
Леш, ну что с тобой опять? голубые мамины глаза озабоченно смотрят на меня. Ты сегодня какой-то не такой. Может, тебе нездоровится?
Я с шумом выдыхаю, сдерживая себя.
Нет, мамуль, все в порядке, после небольшой паузы отвечаю немного хриплым от волнения голосом, просто я тебя люблю, очень-очень.
Я тебя тоже люблю, Лешенька. У мамы влажнеют глаза. Она встает и прижимает меня к груди. Я чувствую на своей голове нежные материнские руки и тихо млею.
Ладно, иди, собирайся в школу, понежничали и хватит, мама шутливо отталкивает меня и отворачивается, вытирая ладошкой глаза.
Я деликатно делаю вид, что ничего не замечаю, и шагаю в свою комнату. На «моей» полочке в шкафу стоят учебники за 10-й класс. Так, по крайней мере, понятно, что я доучиваюсь последний год. Открываю дневник, с интересом рассматриваю расписание. Алгебра, русский, физика, НВП, химия, история господи, как давно это было, и вот сейчас опять топать в школу, в свой 10-А. Меня просто распирает от нахлынувших чувств. Это невероятно! Хочется прыгать от переполняющей душу радости и танцевать лезгинку.
Черт, а какой сегодня день недели? Какие учебники собирать в лежащую у стенки сумку?
Мам, а что у нас сегодня? А то я уже в днях недели запутался, взываю к родительнице.
Сына, сегодня пятница. Что-то сегодня все-таки с тобой не то, появившаяся на пороге мама шутливо грозит мне пальцем. Склероз в шестнадцать лет? Рановато.
Собираю сумку. Достаю плечики с выглаженной школьной формой. Спустя пару минут я уже одет. Темно-синий пиджак сидит на мне относительно свободно, только рукава смешно топорщатся на локтях и значок «ВЛКСМ» задорно поблескивает на лацкане.
«Настоящий комсомолец», ирония просто переполняет меня. Еще ощущаю себя 31-летним мужиком, по недоразумению попавшим в детский сад. В прихожей обуваю туфли, хватаю с тумбочки ключи и прощаюсь с мамой. Выхожу на улицу, и мое настроение поднимается. Снова здравствуй, родной Новоникольск. Здесь, в тихом подмосковном райцентре я прожил с родителями несколько счастливых лет, пока не закончил школу.
Знакомые с детства силуэты домов, простые и открытые лица людей, спешащих на работу, приветливое солнце, игриво стреляющее теплыми лучиками мне в лицо, деревья с уже распустившимися листьями, наполненными сочной зеленью, ощущение счастья теплой волной окатывает мою душу.
Останавливаюсь и задумчиво смотрю на залитое синевой небо с неторопливо проплывающими белоснежными облаками.
«Я снова в СССР. Никаких конфликтов, путчей, безработицы, инфляции, войны в Приднестровье, горящего Белого дома, трупов. Я молод, и со мной мои родители. Спасибо, Господи, или кто там, что дал мне второй шанс. Клянусь, я использую его лучше, чем в прошлый раз».
Лешка, ты чего встал? увесистый предмет хлопает меня по спине.
Разворачиваюсь. Вижу россыпь веснушек, которую природа щедрой рукой бросила на лицо Паши Амосова. Одноклассник, улыбаясь и покачивая на плече портфелем, смотрит на меня.
Не удерживаюсь и от избытка чувств отпускаю ему сочный щелчок по большому лбу.
За что? бурчит Паша, потирая голову.
Не удерживаюсь и от избытка чувств отпускаю ему сочный щелчок по большому лбу.
За что? бурчит Паша, потирая голову.
В следующий раз не будешь портфелем по чужим спинам бить, наставительно объясняю товарищу.
Мы идем в школу. Паша что-то рассказывает мне о Малышевой из «десятого Б», закатившей истерику из-за четверки по самостоятельной, о нашей классной, обещавшей свозить желающих на осенние каникулы в Тбилиси, трудовике, за шиворот выкинувшем из класса Бизона известного хулигана из 9-Б. Слушаю его вполуха.
Вместе доходим до школы. У ворот уже бурлит поток гомонящей детворы. Толкаясь в переполненной раздевалке, освобождаемся от туфель и натягиваем на ноги сменную обувь.
Первый урок у нас история. Поднимаемся по широкой лестнице на второй этаж и останавливаемся перед приоткрытой дверью с большой табличкой. На ней крупными черными буквами выведено «Кабинет истории». Из класса доносится веселый смех, шум и крики.
Чего застыл? Пошли, Паша решительно проходит в класс.
Следую за ним. Разглядываю своих одноклассников. В компании девочек заразительно хохочет, демонстрируя красивые белые зубки, смуглая Инга Писарская. Сосредоточенно зубрит параграф в учебнике, шевеля губами, Наташа Бойко. Что-то рассказывает, цедя слова сквозь зубы, угодливо хихикающим Полякову и Лесенко Антон Недельский любитель блатной романтики, чудом оказавшийся после 8-го класса не в ПТУ, а в школе.