Между тем я все продолжал выбивать ритм перстнем, клацая по столешнице. Но монотонный и тоскливый похоронный марш уже неосознанно сменил, а в полной тишине кабинета сейчас звучал знаменитый темно-фиолетовый дым над водой.
0 35, 03 65, 03 53 0
Утро уже наступило, и мне скоро пора отправляться в гимназию. Я сейчас сознательно позволил себе на несколько минут расслабиться, отпустив мысли в свободное плавание, ни на чем не концентрируясь. Почти ни на чем. И когда ленивые мысли по развилкам ассоциаций привели меня к неожиданному выводу, даже невольно вздрогнул.
Фон Колер. Слепок души. Есть он вообще на мне? Профессор покинул поместье, умыв руки, чтобы не ввязываться в происходящее. А могу я быть уверен в том, что на мне действительно сейчас есть слепок души?
Живой перстень убитого Аверьянова продолжал отбивать ритм, я же чувствовал сейчас себя словно попал под холодный душ. Верить в то, что фон Колер обманул меня с наложением слепка души, не хотелось. Да и перстень Готфрида мертв, но чем черт не шутит?
Сейчас я знаю только одного человека, который может дать мне точный ответ. Вернее, это не совсем человек потому что озаренная целительница уже иное, отличное от человека разумного, существо, иная сущность. Вот только появляется она тогда, когда сама хочет. И это не очень хорошо. А кроме того, она ведь не обязательно может дать правдивый ответ
Отвлекая, негромко пиликнул таймер оповещения ассистанта. В гимназию идти не хотелось, но выбора не было. Настроение стало не то чтобы плохое. Как будто весь мир вокруг против меня, но отсидеться дома не получится. Я уже и забыл это ощущение, исчезнувшее со времен получения школьного аттестата. Стараясь подбодрить самого себя, сменил частоту и тональность ударов перстня о столешницу.
7 пауза 7 10 75 32, 7 пауза 7 10 75 35 32 0
Ритм, знакомый любому футбольному болельщику моего мира. «Seven Nation Army», один из самых узнаваемых гитарных риффов двадцать первого века. Почувствовав направленное внимание, я поднял голову и встретился со змеиным взглядом индианки. Ира позволила себе едва поджать губы, показывая, что простота и гениальность мелодии ее впечатлили. Я в ответ только улыбнулся и подмигнул третий сорт не держим. Особенно когда есть багаж знаний и культуры непрожитого в этом мире века. Которой культуры в смысле, мне, если честно, сейчас не хватало.
Разделенный на сословия мир в верхних своих уровнях был похож на картины времен наполеоновских войн, когда ужасы войны скрывались за яркими красками. В моем же мире почти каждый первоклассник из любого слоя общества знает, что происходит с головой, если в нее попадает пуля. И анатомию тела учат не по учебнику биологии, а по фаталити в Мортал Комбат.
В этом же мире сословия отделены друг от друга будто зеркальными стеклами, и сам рок как протест не получил повсеместной популярности, так и оставшись на уровне гаражного творчества. А мне как раз сейчас не хватало протестных треков, очень подходящих в ситуации, когда, даже не закрывая глаз, чувствуешь, что «весь мир идет на тебя войной».
С силой в последний раз ударив по столу, я порывисто поднялся и направился к выходу из кабинета. Ира моментально отлипла от стены, собираясь по привычке занять место за моим плечом. Но я слегка затормозил, сбив ее с ритма движения.
«What the hell is going on?» глянув в глаза Ире, громким шепотом напел я мотив песни «The Kids Aren't Alright» группы The Offspring. И, не дожидаясь ответа, вышел из кабинета. «The cruellest damn, reality!» это уже шепотом, себе под нос.
Строки песни «С детишками не все в порядке», которые можно перевести как: «Что за ад вокруг творится? Да это чертова реальность!» сейчас обретали неожиданный дополнительный смысл. Особенно в свете последних событий.
«Вася, иди сюда!» на ходу мысленно крикнул я, когда миновал парадный зал под открытым небом, где беспрестанно работала строительная техника. Василий подбежал, когда я спустился с крыльца и уже подходил к машине. Облачен мой ординарец был в серую униформу прислуги поместья, подстрижен, причесан и гладко выбрит. Глядя в настороженные глаза видоизменившегося гангстера, я поджал губы и чуть дернул головой, вызывая на прямую связь демона. Взгляд Василия полыхнул багровым отсветом, и я достал из кармана перстень Аверьянова.
«Это что?»
«Ключ, господин».
«Ключ к чему?»
«Aether, господин».
«Эфир?»
«Да, господин».
«Почему ключ еще жив?»
«Тело мертво, сила жива».
«Господин», машинально поправил я.
«Прошу простить, господин. Тело мертво, сила жива, господин», склонился в поклоне Василий.
На извиняющийся поклон я даже внимания не обратил, думая о другом. Источник же: средоточие силы, энергетический сосуд. Я вспомнил лекцию фон Колера и манекен с изображенным средоточием силы в районе спинного мозга, а также расположение всех энергетических каналов. И сопоставил это с картинкой мыслеобраза распростертого на брусчатке тела Аверьянова. Вот ведь демон! не мог не восхититься я. Восхитился потому, что, снеся полголовы одаренному, демон сделал это, не затронув энергетические каналы и не выпустив накопленную Аверьяновым силу стихийной энергии.
«И долго ключ будет жив?» едва приподнял я перстень.
«Ключ сколь угодно долго, господин».
«А сосуд?»
«Сосуд может прийти в негодность, и aether уйдет».
«Тело где?»
«Второй корпус, в морозильной камере подвала, господин».
«Спрятал?»
«Запас карман не тянет, господин».
«А ты шаришь», невольно и неосознанно ответил я, почти сразу же спохватившись. Никак не научусь полностью мысли контролировать.
«Рад служить, господин», склонился в поклоне демон, стараясь не показать, что услышал мою случайную оговорку.
Отвернувшись от Василия, я сел в распахнутую дверь ожидающей машины. На переднем сиденье устроилась Ира. Открыв перегородку, отделяющую пассажирские места от водительского, я увидел закрепленную в держателе сверху штурмовую винтовку. А свой укороченный автомат Ира пристроила в креплении на месте убранного подлокотника.
В гимназию Ира сопровождать меня не стала, проводила до арки ворот. Телохранителям дальше нельзя. Да и безопасно в гимназии: этика поведения этого мира такова, что на территории учебных заведений враждебные действия может позволить себе только совсем конченый человек. А с такими здесь разговор беспощадно короткий, вне зависимости от положения в обществе.
Водитель между тем поехал на парковку, на которой сегодня собралось немалое количество других машин. И количество их было очень непривычно и необычно потому что раньше стоянку ни разу не видел столь заполненной. Специально даже задержался в воротах, разглядывая машины. Практически на всех если не гербы и флажки на капотах, то черно-желтая окантовка номеров, как принадлежность к имперскому дворянству. А вот гербов национальных кланов среди многочисленных машин не заметил, как ни выглядывал.
Водитель между тем поехал на парковку, на которой сегодня собралось немалое количество других машин. И количество их было очень непривычно и необычно потому что раньше стоянку ни разу не видел столь заполненной. Специально даже задержался в воротах, разглядывая машины. Практически на всех если не гербы и флажки на капотах, то черно-желтая окантовка номеров, как принадлежность к имперскому дворянству. А вот гербов национальных кланов среди многочисленных машин не заметил, как ни выглядывал.
Когда зашел на территорию гимназии, внимательно оглядывался вокруг. Утверждаясь в предположении, что в воздухе что-то висит, и это явно не люстра. На меня, кстати, неожиданно обращали совсем мало внимания. Вернее, не то чтобы мало, но внимание не было направленным. Словно дерзкий и беспощадный разгром поместья не последнего в регионе имперского рода затмило что-то другое. А вот что именно затмило, я пока не знал. Потому как ни в одной новостной ленте за всю ночь не увидел никаких заголовков, которые могли привлечь внимание. В светском обществе же я пока не вращался, так что ночью у меня просто не было источников для того, чтобы узнать не проходящую цензуру информацию.
Несмотря на царившее в коридорах гимназии напряжение, без приключений дошел до класса. Здесь на меня также посматривали, но не скажу, что с особым уж вниманием. Заметил, что мой взгляд старательно пытается поймать Разумовский. Который Андрей вспомнил я имя одноклассника, выступавшего голосом обиженных участников «несостоявшегося» воскресного собрания по деловой этике. Повода зацепиться взглядами я ему не дал, хотя он почему-то очень сильно этого хотел. При этом выдерживая дистанцию и близко специально не подходя.
Преподаватель тоже выглядел каким-то взъерошенным и взволнованным, но никаких заявлений и объявлений не делал, сразу перейдя к лекции. Сегодня в связке Истории, Географии и Политики продолжили изучать геополитическую ситуацию во время Ливонской войны. В этот раз рассмотрение происходило с угла зрения монополизации пути из варяг в греки, за который боролись теряющий влияние Ганзейский союз и созданная англичанами Московская компания, во главе которой стоял влиятельный итальянец.
Я довольно поверхностно воспринимал материал, ожидая, пока уроки закончатся и можно будет отправиться в больницу. И во время перерывов замечал, как внимательно продолжает наблюдать за мной Разумовский. Он явно пытался поймать мой взгляд, но я на него даже не смотрел. Краем глаза только отмечал внимание и все сильнее чувствовал поднимавшееся раздражение этого высокого и холеного парня. Разумовский прямо на конфликт не шел, но буквально жаждал зачем-то со мной зацепиться.
Выходя из класса после окончания уроков, едва не столкнулся с ним в дверях. В спровоцированном им же столкновении. Сработало шестое чувство, и будто невзначай я сбился с полушага и развернулся к зеркалу поправить ворот рубашки. При этом получилось так, что я отошел с траектории движения разогнавшегося парня, избегая столкновения с ним в последнее мгновенье. Разумовский врезался в стайку девушек в дверях, и сразу после раздавшихся возмущенных возгласов я впервые посмотрел ему в глаза на доли мгновения. Успел подмигнуть понимающе и быстро проскользнул мимо возникшего очага напряжения.
Покинув класс, вместо того чтобы ехать в больницу или в поместье, направился в столовую. Не потому, что есть так сильно хотел, а потому, что это было единственное место, где мог получить хоть какую-то информацию о ситуации вообще. Потому что висящие в воздухе «не люстры» ощущались все более отчетливо. И увиденное в обеденном зале сказало мне немало даже без слов.