Вряд ли кто-то счел бы ее намерение отправиться в Новую Каледонию хорошей идеей. Прежде всего, настоящим коллекционером Марджери не была, хотя, конечно, умела правильно умертвить жука и наколоть его с помощью крошечных булавок. Но ни в одном музее она никогда не работала. Да и загранпаспорта у нее не было, и по-французски она совсем не говорила, и вряд ли кто-то решился бы отправиться вместе с ней в такую даль ради крошечного насекомого, которого там, возможно, и вовсе нет. Марджери написала в Королевское энтомологическое общество, спросив, не будут ли они так любезны, чтобы субсидировать ее поездку, и ей весьма любезно ответили отказом. А ее лечащий врач заявил, что экспедиция на другой конец света для нее равноценна самоубийству. Да и банковский менеджер, к которому Марджери обратилась за советом, сразу сказал, что имеющейся у нее на счету суммы наверняка не хватит, чтобы покрыть все расходы на экспедицию. И потом, добавил он, вы же все-таки леди.
Благодарю вас, ответила Марджери. Более приятных слов ей давно уже никто не говорил.
На ее объявление откликнулись четверо: некая вдова, учительница на пенсии, демобилизованный солдат и молодая женщина по имени Инид Притти. Эта Инид Притти явно пролила чай прямо на письмо собственно, и письмо-то было написано на обратной стороне списка необходимых покупок, а ее грамотность вызвала у Марджери приступ отчаяния. Инид заявила в письме, что хотела бы «пражить жизь и увидить свет!». А на другой стороне листка было написано: «купить марковку», «ичный парашок» и «бичевку». Марджери даже отвечать ей не стала. А остальным ответила: кратко рассказала о жуке и пригласила своих потенциальных помощников на чай в кондитерскую «Лайонз Корнер Хаус»[3], сообщив, что она будет «в коричневом», а на стол положит карманный путеводитель по Новой Каледонии. Она специально предложила встретиться днем в надежде, что так ей не придется тратиться на полный обед для новых знакомых; кроме того, среда, на которую она назначила встречу, была самым дешевым из будних дней. Бюджет требовал от нее экономии.
Из школы она также получила письмо. В нем директриса лишь слегка коснулась темы похищенного огнетушителя и нагрудных спортивных повязок с номерами, однако потребовала незамедлительного возвращения бутсов для лакросса, принадлежащих завучу. Она также сообщила Марджери, что, поскольку та «стала красть чужую обувь», в ее услугах в качестве преподавателя домоводства школа больше не нуждается.
Впрочем, странное безумие, овладевшее Марджери в учительской, давно прошло без следа, и воспоминания о нем вызывали у нее лишь нервную паническую дрожь. Господи, что это на нее тогда нашло? Зачем она украла чужие ботинки? Она ведь тогда не просто сбежала из класса и из школы она ушла с работы, сделав возвращение туда абсолютно невозможным. В тот день она, едва добравшись до дому, сразу же спрятала проклятые ботинки под матрас, чтобы уж точно больше их не видеть, но разве так легко спрятать что-то от самой себя? Тогда уж, по крайней мере, нужно находиться вне того помещения, где это спрятано. В общем, позабыть об украденных ботинках Марджери оказалось не легче, чем о том, что у нее две ноги. Несколько дней она провела в каком-то странном оцепенении, едва осмеливаясь пошевелиться. Это все они! думала она. Надо от них избавиться. И она решила отослать ботинки в школу по дороге в кондитерскую «Лайонз», однако работница почты потребовала показать, что внутри посылки, и тут уж у Марджери окончательно сдали нервы. Она схватила посылку, развернулась и пошла прочь. Как раз в этот момент небеса словно разверзлись и полил такой дождь, что одна из ее дряхлых коричневых туфель окончательно развалилась. Теперь она попросту болталась у нее на ноге, хлопая на ветру. Да к черту все это! решила Марджери.
И надела новые ботинки.
Но тут возникла новая проблема. Оказалось, что даже днем в среду в кондитерской «Лайонз Корнер Хаус» полно народу. Во всяком случае, куда больше, чем ожидала Марджери. Складывалось впечатление, будто всем жительницам Лондона вдруг захотелось выпить чаю именно там, и все они, словно сговорившись, надели коричневое. Марджери заняла столик у окна, положила перед собой путеводитель и список вопросов и почувствовала, что от волнения у нее совершенно пересохло во рту, а язык стал жестким, как наждак, и страшно неповоротливым. Короче, она едва способна была говорить, когда вдруг услышала:
И надела новые ботинки.
Но тут возникла новая проблема. Оказалось, что даже днем в среду в кондитерской «Лайонз Корнер Хаус» полно народу. Во всяком случае, куда больше, чем ожидала Марджери. Складывалось впечатление, будто всем жительницам Лондона вдруг захотелось выпить чаю именно там, и все они, словно сговорившись, надели коричневое. Марджери заняла столик у окна, положила перед собой путеводитель и список вопросов и почувствовала, что от волнения у нее совершенно пересохло во рту, а язык стал жестким, как наждак, и страшно неповоротливым. Короче, она едва способна была говорить, когда вдруг услышала:
Мисс Бенсон?
Она так и подскочила. Рядом с ней стоял первый кандидат. Она и не заметила, как он подошел к ее столику. Он был высокий, с нее ростом, но ужасно тощий, кожа да кости, а голова выбрита так, что просвечивала белая кожа на черепе. Явно демобилизованный, но старая форма висела на нем, как на вешалке.
Мистер Мундик, представился он.
Марджери никогда не принадлежала к числу женщин, нравящихся мужчинам. Впрочем, она и женщинам-то не особенно нравилась. Чуть замешкавшись, она протянула Мундику руку для рукопожатия, но он уже и без приглашения начал садиться все вместе это выглядело как танец, который с самого начала явно не заладился, и в итоге она нечаянно ткнула ему протянутой рукой прямо в ухо и, видимо, довольно ощутимо.
Вам нравится путешествовать, мистер Мундик? задала она свой первый вопрос, краем глаза заглядывая в блокнот.
Он сказал, что нравится. И сообщил, что служил в Бирме. А потом оказался в лагере для военнопленных.
Когда он вытащил и показал Марджери свой паспорт, она была потрясена. С фотографии глядел огромный, прямо-таки здоровенный молодой мужчина не старше тридцати, с бородой и густыми вьющимися волосами, а сейчас напротив нее сидел какой-то ходячий скелет. Казалось, у нынешнего мистера Мундика даже глаза слишком велики для его невероятно исхудавшего лица; и сам он настолько отощал, что кости буквально торчали сквозь кожу. И потом, он показался Марджери ужасно нервным: даже в глаза ей толком смотреть не мог, да и руки у него все время тряслись. На самом деле только эти его трясущиеся руки, пожалуй, и принадлежали тому человеку на фотографии. Настоящие крупные мужские руки размером чуть ли не с байдарочные весла.
Марджери вежливо перевела разговор на жука и, вытащив карту Новой Каледонии, которая от старости стала уже прозрачной на сгибах, указала мистеру Мундику на самый большой остров длинный и узкий, чем-то похожий на скалку. «Этот остров называется Большая Земля», пояснила она, стараясь говорить медленно и очень отчетливо: почему-то ей казалось, что мистер Мундик с трудом ее понимает. Затем она поставила на верхнем, самом северном, конце острова крестик и сказала: «Я полагаю, что жука мы найдем вот здесь».
Вообще-то она надеялась, что этот Мундик проявит хоть какой-то энтузиазм. Ей и улыбки было бы достаточно. Но он даже не улыбнулся. Наоборот, он как-то нервно потер руки точнее вытер их о штаны и заявил: «Там же наверняка полно змей!»
Марджери все-таки рассмеялась. Странно, смеяться она совсем не собиралась. Наверное, это вышло случайно: она ведь тоже страшно нервничала. Но мистер Мундик не только не стал смеяться вместе с нею, но и одарил ее гневно-презрительным взглядом, явно выведенный из себя этим неуместным смехом. Затем он вновь потупился, изучая столешницу и жутким образом выкручивая и растирая собственные пальцы.
Марджери объяснила, что змеи в Новой Каледонии не водятся. И некоторое время рассказывала о том, каких еще животных там не встретишь. Мундик немного успокоился, узнав, что там нет также крокодилов, ядовитых пауков и птиц-стервятников. Там, правда, есть довольно крупные ящерицы и тропические тараканы, а также такие не слишком приятные твари, как морские змеи, но это, собственно, и все.
Но до сих пор никто еще, продолжала Марджери, так и не сумел поймать ни одного жука с золотистыми мягкими крыльями, обитающего в цветах, такие жуки называются малашки. Большинство ученых вообще не верят в их существование. В имеющихся коллекциях можно встретить и золотых скарабеев, и золотых долгоносиков, но золотой малашки нет ни в одной из них. Если во время экспедиции они сумеют найти хотя бы одного такого жука, это уже будет настоящей научной сенсацией, хотя он совсем маленький, примерно с божью коровку, но более изящной формы. Марджери даже голос понизила и наклонилась поближе к своему собеседнику: с тех пор, как она приняла решение непременно найти золотого жука, ей все время казалось, что и все остальные тоже его ищут, даже те, кто в данный момент с удовольствием пьют чай с мясными пирожками в «Лайонз Корнер Хаус». Кроме того, есть ведь и владельцы частных коллекций, которые готовы заплатить целое состояние за жука, который пока еще даже не найден.
Затем она изложила Мундику свои доказательства. Сперва письмо от Дарвина к его другу Альфреду Расселу Уоллесу[4], в котором он (сам Дарвин!) упоминает, что не раз слышал о неком жуке, похожем на каплю расплавленного золота. Затем дневник одного миссионера, где тот рассказывает о горе, имеющей форму тупого или сломанного зуба мудрости, на которой он наткнулся на маленького и совершенно золотого жука, и жучок этот был так прекрасен, что миссионер упал на колени и помолился. Золотого жука видел также один коллекционер редких орхидей и даже чуть не поймал его; поднявшись высоко в горы в поисках своих орхидей, он успел увидеть в воздухе золотистый промельк пролетевшего жука, но не сумел вовремя подхватить с земли сачок. Все эти свидетельства были связаны с одним и тем же островом Большая Земля в Новой Каледонии, а если правы и тот миссионер, и тот собиратель орхидей, то жука следует искать именно в северной части острова. Следует, правда, учесть, что в прошлые времена коллекционеры предпочитали оставаться на юге острова или на побережье, где местность не такая гористая и опасная и где они чувствовали себя в большей безопасности от местного населения.