Отец вытер пот, оглядел меня, мать и бабушку и сказал:
Я устал
Так что же делать? спросила мама.
Нужно вбить этот гвоздь, сказал отец.
И я так думаю.
Но дело не в этом.
Тогда его лучше вытащить.
Его лучше вытащить, согласился отец.
Я принес клещи. Отец тянул гвоздь клещами, согнул его, но гвоздь остался в столе. Потом я стал тащить этот гвоздь, но только больше согнул его.
Теперь на стол нельзя постлать скатерть, промолвила мама.
Мы что-нибудь придумаем, сказал отец.
Он сидел и думал, а мы смотрели на него и на гвоздь в столе. Наконец отец встал и сказал:
Принесите напильник.
Я пошел за напильником, но не нашел его.
Ну и дом! сказал отец. Ну и дом! Во всем доме нету напильника?
Он сел на стул. У него был растерянный вид. Он тер кулаком свою голову. Видно было, что хмель проходил. Голова у него прояснялась.
Черт с ним, с гвоздем
В это время к нам позвонили. Я побежал открывать дверь.
Пришла семья Дариков. В дверь с шумом ворвались шесть братьев дошкольного возраста. За ними гордо вкатились родители. Шесть братьев стали носиться по комнате, опрокинули стулья, разбили стекло в уборной, сдули с рояля все ноты, повыдирали цветы из горшков и вытащили гвоздь в два счета, который вбил отец.
Когда удалось собрать братьев в кучу, загнать их в угол и успокоить, мать с радостью объявила всем:
Теперь я могу постлать скатерть на стол.
Но дело не в этом, сказал отец.
Любой человек в любом деле устанет
Я начал икать ни с того ни с сего. Мама дала мне воды, папа водки, я все икаю. Мама дала помидор, папа водки, я все икаю.
Ой, кричит мама, ой, что с ним будет?
С чего бы это?
Я в ответ только икаю.
Пришел папин знакомый. Папа к нему:
С нашим Микой горе. Он уже второй час икает. Помоги нам, пожалуйста, в этом деле.
С удовольствием, говорит, помогу. Что мне делать?
И снимает пиджак.
Что, думаю, он со мной собирается делать? И я на всякий случай встал у двери. Но он ничего не хотел со мной делать. Он просто так снял пиджак, ему, наверное, было жарко. Он повесил пиджак и говорит:
Может, вы напугали его? И на этой почве он стал икать? И с перепугу не может понять, в чем дело?
Вот еще, говорит папа, он ведь наш сын, а не посторонний. С чего бы мы стали его пугать?
Знакомый спрашивает меня:
Ты чувствуешь, отчего ты икаешь? Или ты просто так икаешь? Не знаешь сам, отчего икаешь?
Я ответил ему сплошным иканьем.
Знакомый послушал и говорит:
Икает он совершенно нормально. И не нужно ему мешать: пусть он икает, пока не устанет.
Тут я икать перестал.
Вот видите, говорит знакомый, он устал. Я говорил, он непременно устанет. Любой человек в любом деле устанет.
Лирическое письмо
Вот какое письмо написал один очень влюбленный.
«Дорогая моя, родная!
Я пишу вам это письмо.
Вы помните тот теплый вечер? Мы пели Летят утки и два гуся.
Несмотря на то что мы петь не можем, мы все же пели у входа в ваш дом. Мы встретимся с вами и вместе споем. Поете ли вы сейчас? Я не пою с тех пор, как не вижу вас. Я ни разу не пел. Но если я вас увижу, я спою с вами ту же самую песню.
Это чудесная песня, и мы ее с вами споем. Но если не будет у нас желания или еще что-нибудь такое, мы не будем петь эту песню или какую-нибудь другую. Мы вообще не будем петь. Но хотелось бы.
Потому что я помню, как мы с вами пели, и хотел бы спеть еще. Песня это великая сила, и мы непременно с вами споем. Как вы находите это дело?
Думающий о вас и тоскующий
ЛеопольдФу-ты Фу-ты
Вот что случилось однажды.
Я пришел тогда в удивленье. Может, в этом нет ничего такого, но как бы не так. Как сейчас, помню этот концерт. Трель за трелью звучал романс. И когда трель достигла вершины, кто-то крикнул. Крикнул так резко и так неожиданно, будто его кольнули. Никто не расслышал, что он крикнул. Это был крик не то «ой», не то «ай», не то «хей». Все повернулись в ту сторону. Он сидел в пятом ряду. Он клонил голову набок. И вроде бы спал. Глаза его были закрыты, а впрочем, может, и нет. Я точно не помню. Этот крик поразил весь зал. Никто никогда не кричит на концертах. И притом так громко. Я ни разу не слышал. Когда трель пошла вниз, он снова крикнул. Теперь я расслышал отчетливо. Он кричал «хей». Потом еще и еще и так много раз на весь зал. Все головы повернулись к нему. Трель на сцене сорвалась. К кричавшему подбежали.
Что такое? спросили его.
Он поднял голову и сказал:
Ой, простите меня, фу-ты, фу-ты
Будет суп
Ты подожди меня здесь, сказал мой брат, а я сейчас.
Я остался стоять на лестнице в незнакомом мне доме. Потом мне надоело стоять на лестнице, и я поднялся наверх в коридор. Коридор был пуст. Я остановился у двери, слегка приоткрытой, и почему-то мне вдруг показалось, что брат зашел именно в эту дверь. То есть я был даже уверен в этом. Я постучал. Дверь открылась, и передо мной возник старикашка с кастрюлькой: у старика была белая борода. Он щурился видимо, плохо видел, и ресницы у старика были белые тоже.
Мой брат начал я.
Вот вы, быстро меня перебил старик, пойдемте со мной вот сюда вот в кухню
Он зажег газовую плиту. Посмотрел на меня как-то сбоку (я стоял у дверей кухни) и налил в кастрюльку из крана воды.
Будет суп, объявил старик.
Мой брат опять начал я.
Просто к слову пришлось, сказал старик. Сейчас я буду резать лук. Вы не хотите со мной резать лук?
Я не хочу резать лук, сказал я.
Вот зря, я вам дам нож
Зачем мне нож?
Резать лук.
Он вытащил луковицу из кармана, аккуратно очистил, а кожуру преспокойно сжевал и съел.
Не рекомендуют, а я все же ем
Я искал брата, сказал я в нетерпении, он куда-то зашел
У меня ваш брат, сказал старик.
У вас?
Зайдите ко мне, я сейчас
Я вошел в комнату старика. Брата там не было. Я хотел выйти, спросить старика, где же мой брат, когда его вовсе здесь нет. Я дернул дверь, но она не открылась. Видимо, я случайно защелкнул замок. Я сел на стул, оглядел комнату. На столе стоял живой гусь, привязанный за ноги к столу. Я удивился, как сразу его не заметил. В углу две теннисные ракетки. Портрет старухи в чепце. Вскорости кто-то дернул дверь.
Я закрыт, сказал я.
У меня нет ключа, сказал старик.
Здесь нет брата! крикнул я.
Он на столе, ответил старик.
На столе гусь, разозлился я.
А ты не гусь? спросил старик.
Дурак! крикнул я что было мочи.
Гусь заорал. Старик засмеялся.
Ему нужно в суп, сказал старик.
Эй, крикнул я, открывайте!
Петлянье
Я не мог застать его дома. Он уходил из дома в пять утра. Старый больной человек уходил каждый день в пять утра. Куда он уходил, я не знал. Я подкараулил его в пять часов. Он как раз выходил из дома. Мне показалось, что он улыбался. Освещенный улыбкой, он прошел мимо. Я двинулся следом за ним. Он свернул за угол, прошел садик, вернулся в садик, свернул в переулок, потом в другой, потом в третий, потом обратно Он явно петлял. Мне неясно было, зачем он петляет. Я петлял вместе с ним, чтобы выяснить это. Я все время смотрел ему в затылок. Я не видел его лица. Но я чувствовал: он петляет с улыбкой. Он сел в садике на скамейку. Я устроился сзади, в кустах. Он сидел, вероятно, час. Я глядел на его затылок. Потом он встал и опять стал петлять, и после третьей петли я уже не пошел за ним. Я решил подождать его. Он прошел мимо меня. Я наблюдал за ним сквозь кусты. Потом я испугался, что он уйдет, перестанет петлять, я его потеряю. Я возобновил петлянье.
Прошел еще час. Мы петляли. Я еле шел от усталости. Он же, напротив, шел очень бодро. Мне нестерпимо хотелось сесть. Вдруг он остановился. Взглянул на часы. Я подошел поближе. Открывали винный ларек.
Сто пятьдесят, сказал он твердо.
И мне, сказал я.
О! Он увидел меня. И вы?!
И я. сказал я.
Каково
Он сидел в пятом углу.
Каково вам? спросил я.
Никаково, сказал он.
Ну, а все-таки, каково? спросил я.
Никаково, сказал он.
Каково вам? спросил я еще раз.
Никаково, сказал он, мне никаково.
Фрулофф
Я Фрулофф Иннокентий Маевич шепчет Фрулофф Иннокентий Маевич.
Заполняйте ваш бланк молча, говорит заполняющий рядом, вы мне мешаете заполнять.
А вы, пожалуйста, локоть уберите, говорит Иннокентий Маевич, уберите-ка свой локоть со стола.
Если я свой локоть уберу, говорит заполняющий рядом, как же я тогда писать буду?
А если я шептать не буду, как же я тогда писать буду?
Мне совсем неинтересно знать, что вы Фрулофф, сказал Петров.
А мне что вы Петров, сказал Фрулофф.
Он видел бланк Петрова.
Фрулофф
Я Фрулофф Иннокентий Маевич шепчет Фрулофф Иннокентий Маевич.
Заполняйте ваш бланк молча, говорит заполняющий рядом, вы мне мешаете заполнять.
А вы, пожалуйста, локоть уберите, говорит Иннокентий Маевич, уберите-ка свой локоть со стола.
Если я свой локоть уберу, говорит заполняющий рядом, как же я тогда писать буду?
А если я шептать не буду, как же я тогда писать буду?
Мне совсем неинтересно знать, что вы Фрулофф, сказал Петров.
А мне что вы Петров, сказал Фрулофф.
Он видел бланк Петрова.
Какой-то щупленький парнишка в маечке говорит:
А может, он суфлер? Привык шептать, и все.
Да, я суфлер, сказал Фрулофф.
Я, значит, угадал! обрадовался парнишка.
Но никто не поверил. Суфлер! Так уж и суфлер! Что еще за суфлер? Быть не может. Так уж угадал!
Ну суфлер так суфлер. Ну, Фрулофф, мало ли ну и бог с ним. Некоторые на него косились: суфлер не суфлер? А потом коситься перестали, раз не космонавт. И все же известного артиста даже чаще встретишь, чем суфлера. А тут этот Фрулофф суфлер А может, он заслуженный суфлер?
Петров косился на Фрулоффа, все косился взял да пересел. Раз здесь нотариальная контора, а не опера. Сел на другое место.
Фрулофф бланк написал, очереди своей дождался и подал лист в окошко.
Вы чего тут написали? спросили из окошка.
Я Фрулофф, начал было Фрулофф.
В конторе засмеялись.
Ну, а дальше? спросили из окошка.
И Фрулофф продолжал:
Иннокентий Маевич
Да я не об этом, сказали из окошка, ну, а дальше-то, а дальше-то что вы написали? Вы все выдумали.
Как это выдумал? Кто? Я?
Не я же это писала. Не по форме у вас написано, понимаете? Да и вообще неясно.
Как же так неясно? Я писал
Что вы написали, полюбуйтесь, ерунду. Вот что вы написали: я, Фрулофф Иннокентий Маевич суфлер
Два эф, сказал Фрулофф. В конце.
«Суфлер» не надо, продолжали из окошка. Да будьте вы хоть кондитером или сапожником это не имеет значения: понимаете? В данном случае это значения не имеет.