Уникальная вещь! откликнулся я.
И я так считаю! Он прямо задрожал от удовольствия. Мы устроили на работе конкурс на самый безвкусный галстук. По-моему, я всех сделал!
Как съездили в Киото?
Киото есть Киото. Храмы и святилища. Встречи с полиграфистами и печатниками. Надутые лавочники воображают, будто только им ведомо, что хорошо, что плохо. Слава богу, я дома. Родился токийцем умрешь токийцем.
Господин Фудзимото! начал я заранее заготовленную речь. Когда я рассказал Маме-сан, что вы любезно предложили мне помочь с устройством на работу, она велела передать вам и вашим коллегам вот это. Пригодится на вечеринке в честь цветения сакуры.
Я водрузил на прилавок огромную бутылку рисовой водки.
Сакэ! воскликнул господин Фудзимото. Вот уважил так уважил! Царский подарок. Мои коллеги его оценят, не сомневайся. Огромное спасибо.
Нет, это вам спасибо за вашу заботу. Только, пожалуйста, извините и не обижайтесь на меня, но я не могу принять ваше великодушное предложение. Я слишком невежественен для такой работы.
Ну что ты, какие там обиды. Я все понимаю, ей-богу. Просто я хотел на всякий случай Господин Фудзимото, сильно моргая, поискал подходящее слово, не нашел и рассмеялся. Я нисколько не обижаюсь. Тебе вряд ли хочется стать таким, как я, верно?
Это соображение развеселило его, похоже, гораздо больше, чем меня.
Мне не пристало о вас судить, ответил я. Но я был бы рад походить на вас. У вас замечательная работа. Невероятные галстуки. Отличный музыкальный вкус вы прекрасно разбираетесь в джазе.
Улыбка вдруг сошла с его лица. Он перевел взгляд за окно.
Вот последний цветок сакуры. На дереве он все время меняется, стремясь к совершенству. А достигнув его, опадает. Когда коснется земли, его неминуемо растопчут. Вот и получается, что абсолютно прекрасен он только то мгновение, пока находится в полете Мне кажется, только мы, японцы, в состоянии это понять. Как ты думаешь?
По улице, скрежеща словно захмелевший Бэтмобиль, проплыл фургон, установленные на нем колонки голосили:
Голосуйте за Симидзу! Только он знает, как победить коррупцию! Симидзу не подведет! Симидзу не подведет! Симидзу не подведет!
Почему все происходит именно так, как происходит? Господин Фудзимото шевельнул ладонью в воздухе. После газовой атаки в метро, насмотревшись телерепортажей о том, как полиция ведет расследование со скоростью слепых черепах, я все пытаюсь понять Почему вообще что-либо происходит? Какая сила удерживает мир и не дает ему рассыпаться в прах?
Я не всегда понимаю, когда господин Фудзимото спрашивает всерьез, а когда его вопросы риторические.
А вы знаете?
Не знаю. Он пожал плечами. Честно, не знаю. Порой мне кажется, что это главный вопрос жизни, а все прочие только притоки, которые в него вливаются. Он провел рукой по редеющим волосам. Как ты думаешь, может быть, ответ любовь?
Я не смог заставить себя думать в уме мелькали разные картинки. То отец человек, которого я считаю отцом, глядел на меня через заднее стекло автомобиля. То какой-то бизнесмен, который три или четыре года тому назад упал на тротуар с девятого этажа, когда я выходил из «Макдональдса». Человек лежал метрах в трех от меня, изумленно разинув рот, из которого стекала темная струйка, расплываясь на тротуаре между осколками зубов и стекла.
Потом вдруг я представил брови Томоё, ее нос, ее шутки, ее акцент. Томоё летела в Гонконг.
Тут нужна мудрость, господин Фудзимото. Я еще слишком молод, чтобы ответить на этот вопрос.
Улыбка вернулась на лицо господина Фудзимото, его глаза скрылись в морщинках.
Очень мудрый ответ, Сатору!
Он купил диск Джонни Хартмана с прекрасной версией «I Let a Song Go Out of My Heart»[18]{41} и попрощался.
Комар жужжал над ухом, как миксер на третьей скорости. Я дернул головой и прихлопнул мерзавца. Начался сезон комаров. Я как раз собирал останки комара в бумажку, когда вошла жена Такэси, с которой ему так и не удалось помириться. Она подняла солнцезащитные очки на макушку, и они утонули в густых волосах. Ее сопровождал одетый с иголочки господин адвокат, сразу догадался я. Они оглядывали все вокруг. Когда я устраивался на работу, то провел целый вечер у них с Такэси, в Тиёда. Но сейчас она еле кивнула, словно не узнала меня. Адвокат, тот вообще не замечал моего присутствия.
Помещение он арендует. Жена Такэси произнесла местоимение с особой горечью, как и подобает бывшей жене. Но стоимость товара довольно высокая. По крайней мере, он всегда хвастал своим ассортиментом. Хотя, конечно, реальную прибыль приносят парикмахерские салоны. Этот магазинчик всего лишь его хобби. Одно из многих, между прочим.
Адвокат молча слушал.
Они направились к выходу. В дверях жена Такэси обернулась и сказала:
А тебе, Сатору, пусть это послужит уроком. Под влиянием чувств не следует принимать важных решений, от которых зависит жизнь! Того и гляди подсунут тебе закладную на карточный домик! Попомни мои слова.
И вышла.
Я размышлял над ее словами, а сам слушал Чета Бейкера. Труба без особой спешки стремилась в никуда. А его голос дзенское бормотание в ласковой пустоте. «My Funny Valentine». «You Dont Know What Love Is». «I Get Along without You Very Well»[19]{42}.
Телефонный звонок. Такэси вне себя. И снова пьян.
Не впускай! истерически орал он. Ни за что не впускай эту бешеную корову!
Кого?
Ее! И чертова кровопийцу адвокатишку сраного! Который должен был представлять меня! Они ж намылились с тесаком по мои яйца! Не позволяй им рыться в дисках! Не показывай счета! Они не имеют права! Срочно спрячь лимитированный первопресс Армстронга! И золотой диск «Maiden Voyage»![20]{43} Засунь хоть в трусы, слышишь?
Такэси!
Что?
Уже, Такэси.
Что уже?!
Они уже приходили. Пробыли несколько минут, адвокат просто осмотрел помещение, и все. Они не проверяли счета и ничего не пытались оценивать.
Офигеть! Просто офигеть. Нет, ну какова, а! Это не женщина, это коровье бешенство на двух ногах! Правда, на каких ногах Он повесил трубку.
Солнечные лучи ластились и чуть не мурлыкали. На стене едва заметно колыхались тени ветвей и листьев. Вспомнилось, как много лет назад девушки Мамы-сан катали меня на лодке по озеру. Это одно из самых первых воспоминаний моего детства.
Забившись в свой уголок, чувствуешь себя безопасно, но порой так одиноко.
Что же мне делать? Я закатал рукав рубашки и посмотрел на предплечье. Томоё синей ручкой вчера нарисовала там змейку. Я спросил: почему змейку? А она рассмеялась словно шутке, понятной только ей.
У меня в голове встретились две мысли.
Первая прошептала: мы не переспали друг с другом, потому что секс завершил бы начало наших отношений и положил бы начало их завершению.
Вторая настоятельно потребовала действий.
Может, жена Такэси и права нельзя принимать жизненно важные решения, руководствуясь только чувствами. Такэси, кстати, частенько говорит то же самое. «Наутро после блядок может выясниться, что они тебе не по карману», любит он повторять. Да кто они такие, в конце концов, Такэси и его жена, чтобы учить жить других? Если не любовь, тогда что?
Я посмотрел на часы. Пятнадцать ноль-ноль. Ее отделяли от меня тысячи километров и один часовой пояс. Можно позвонить и оставить Такэси деньги, чтобы не удивлялся, когда придет квитанция.
Приветик! откликнулась Томоё, словно я звонил из автомата за углом. А я распаковываю чемоданы.
Соскучилась?
Капельку, совсем чуть-чуть!
Ну ты и врушка! Не сомневалась, что позвоню?
В ее голосе звучала улыбка.
Не сомневалась. Когда ты прилетаешь?
Приветик! откликнулась Томоё, словно я звонил из автомата за углом. А я распаковываю чемоданы.
Соскучилась?
Капельку, совсем чуть-чуть!
Ну ты и врушка! Не сомневалась, что позвоню?
В ее голосе звучала улыбка.
Не сомневалась. Когда ты прилетаешь?
И мы с ней говорили, говорили и не могли наговориться: каким рейсом лучше лететь, куда пойдем в Гонконге, что она скажет отцу и как мне разумней распорядиться своими жалкими сбережениями. Так из моего укромного уголка я попал прямиком в рай.
Гонконг
Луна, луна средь бела{44}
Похоже, будильник законтачен с датчиком у меня в мозгу, который посылает сигнал руке, та послушно приподнимается и передает команду указательному пальцу, и он выключает будильник буквально за секунду до того, как эта зараза начнет трезвонить. И так каждое утро, каждое божье утро не важно, сколько виски я принял накануне вечером и в котором часу добрался до постели.
Забыл.
Черт подери. Какой-то жуткий кошмар приснился. Не могу припомнить подробностей. Да и не хочу, если честно. Облава на наш офис. Хью Луэллин ворвался вместе с начальником китайской полиции и воспитателем моего скаутского отряда (на его «вольво» я в детстве насрал, в прямом смысле слова). Все на роликах. Я бросился стирать файлы, связанные со счетом 1390931, их почему-то оказалось ужасно много, но в спешке не получалось правильно ввести пароль. К-А-Т-И-Ф-Р, нет, К-Т-И, нет, опять неправильно, и опять надо все заново. А они все ближе и ближе, поднимаются с этажа на этаж, кофе из опрокинутых чашек растекается лужицами, глаз электрического вентилятора обращается в мою сторону, и неоплаченные телефонные квитанции хлопают крыльями, как летучие мыши в сумерках Окно открыто. Сорок дней и ночей подряд дует ужасный ветер. Мышь в обмороке, не реагирует на двойной щелчок. Что это было? Может, что-то важное? Забыл.
Сколько раз мне снились сны про компьютер? Хорошо бы вести дневник снов, но даже это обернется против меня в случае чего. Представляю, как репортеры опубликуют самые скандальные куски, а тюремные психологи будут обсуждать клубничку. Интересно, кому, где и когда впервые приснился компьютерный сон? Еще интереснее, снятся ли компьютерам люди?{45}
Ох уж этот Луэллин в роговых очках. Я только вчера с ним встретился, и вот нате сукин сын уже проник в мое подсознание.
Минутная стрелка снова сигналит. Секундная стрелка крутится и крутится, сматывая мгновения моей жизни, как сматывают на катушку веревочку воздушного змея, когда пора идти домой. Черт. Времени в обрез начал расходовать утренний лимит. По утрам чувствую себя таким же разбитым, как вечером. Разбитый, растресканный, как пасхальное яйцо. Вот-вот скорлупа осыплется. И похоже, опять начинается простуда, серьезно. А все этот Гон-хренов-конг. Вечно хожу разваренный, как вонтон. Кстати, Пасха на носу. Ну давай, Нил, давай. В душ-то доберешься. Горячий душ творит чудеса. Херня. Спиды сотворили бы чудо, но не осталось ни крупинки.