У меня было два очень влиятельных любовника. Первый партийный деятель. Имя не буду называть, он занимал в аппарате Политбюро довольно высокий пост. Выше подниматься не стоило, иначе тебя могли счесть потенциальным соперником, что было чревато. Ну, моему власти хватало он даже знал код запуска ядерных боеголовок. Мог бы устроить полный конец света, если вдруг что. После его звонка в обком мне дали прелестную квартирку окнами на площадь Александра Невского. Он умер скоропостижно от инфаркта, и я обзавелась новым любовником, на этот раз адмиралом Тихоокеанского флота. Квартиру, естественно, мне тоже дали новую, причем, как положено по адмиральскому статусу, в пожизненное пользование. В ней я живу и по сей день на Фонтанке, у Аничкова моста. Он безумно меня любил, мой адмирал. Может, даже немного чересчур, между нами говоря. И старался превзойти аппаратчика Политбюро своими подарками. Ужасно меня ревновал. Как и все мои мужчины.
Боже мой, где золотые эти денечки?
Лымко, говорила я, я зябну по вечерам, когда мы едем на балет
И наутро мне привозили норковую шубу.
Лымко, в моей жизни не хватает блеска, говорила я.
И на следующий день у меня появлялась бриллиантовая брошь. Я бы показала свои бриллианты, но их пришлось продать, чтобы Руди мог начать свой бизнес. Еще в ту пору, когда мы с ним только-только, ну, вы понимаете. Если бы квашня Петровна увидела мои бриллианты, у нее бы челюсть отвисла на полгода.
Лымко, такой-то из партийного спецраспределителя на прошлой неделе вел себя совершенно непристойно. Просто возмутительно. Не хочу никому неприятностей, но он говорил такое о твоем служебном несоответствии, что у меня просто сердце кровью обливалось
И на следующий день такой-то узнавал, что он разжалован и назначен младшим дежурным по общественному гальюну с отбыванием службы за Байкалом. Все знали обо мне, но всегда подыгрывали, потому что боялись. Даже адмиральская жена, которая сидела во Владивостоке с адмиральскими отпрысками.
Снова закуриваю. Пепельница уже до половины забита. Карлик так и не догнал свой зонтик.
Опять сижу на пластмассовом стульчике. Скоро взвою от скуки. Изо дня в день мне приходится разыгрывать это сонное терпение, эту вялую безучастность. Вечереет, поток посетителей редеет. Хочу есть, хочу водки. У Рогоршева всегда припрятана бутылка. Считаю секунды. Сорок минут умножить на шестьдесят секунд получается две тысячи четыреста. Смотреть в окно тоже не спасает. Каждый камень за окном я знаю как облупленный. Дворцовая набережная, Нева, Петроградская сторона. Я хотела попросить главного хранителя Рогоршева, чтобы меня перевели в другой зал, но Руди запретил. Сейчас нельзя приближается великий день. Точнее, великая ночь. Джером сразу же с ним согласился, так что я торчу на старом месте.
Даже не верится, что мы, русские, когда-то играли в мире важную роль. Сейчас стоим с протянутой рукой: кто подаст. Я не из тех женщин, которые интересуются политикой, когда я росла, опасно было интересоваться политикой. И если честно, что представлял собой Союз Советских Социалистических Республик? Если «республика» значит должны быть выборы, но я ни разу не видела настоящих выборов. «Советы» тоже существовали как декорация. «Социализм» значит, что все богатства страны принадлежат народу, но у моей мамы никогда ничего не водилось, кроме тараканов. А что такое был этот «союз»? Мы, русские, закачивали миллионы рублей в отсталые азиатские страны, лишь бы не дать арабам или китаезам наложить лапу на этих дикарей, которые жрут змей и младенцев. Нет, по-моему, союз это совсем другое. А это не союз, а подкуп соседей. Фактически империя. И все же в те времена мы могли задать такого жару! Джером как-то сказал мне, что в Европе сегодняшние школьники даже не слыхали про СССР. «Послушайте, дорогие киндеры, обратилась бы я к ним. Я скажу вам пару слов об этой самой стране, о которой вы никогда не слышали. У нас было столько ядерных бомб, что вся ваша Европу по ту сторону Берлинской стены расплавилась бы в лаву и десять тысяч лет не остывала. Скажите нам спасибо. А то родились бы с хоботом вместо носа и гнойным нарывом вместо головы. Если вообще родились бы. Помните об этом, детки».
Иногда я думаю: а так ли уж сильно все изменилось после мудака Горбачева? Ну, для простых-то людей, ясное дело, изменилось пол под ними прогнил, и они ухнули вниз. А наверху? На балу демократии заправляют те же самые люди только порвали партбилеты. Выкатывают новые дерьмовые лозунги, типа «чутье и дерзость при разработке новых стратегий», «творческий подход к размещению капитала и освоению капиталовложений», «оптимальная организация и реструктуризация производства». Письма, которые я печатаю для Рогоршева, кишмя кишат громкими фразочками. Но разница-то в чем? Все как было, так и осталось. Главное увидеть, куда бить, даже если стойки ворот невидимы, и любыми средствами выиграть. Эти средства могут храниться на банковском счету в Женеве или на жестком диске в Гонконге, могут заключаться в твоей черепной коробке или в чашечках твоего бюстгальтера. Так что ничегошеньки не изменилось. Раньше платили бандитам из обкома, теперь платят бандитам из мафии. Партийные лидеры прежних времен врали утром, днем, вечером, и с каждым днем все больше. Сегодня демократически избранные лидеры врут утром, днем, вечером, и с каждым днем все больше. Тогда люди хотели покупать им говорили: работай, копи двадцать лет, подойдет твоя очередь. Сегодня люди хотят покупать им говорят: работай, копи двадцать лет, подойдет твоя очередь. Где вы видите разницу?
Хочу открыть вам секрет. Жизнью движут насущные потребности. Все, абсолютно все вокруг происходит, потому что люди жаждут обладать. Присмотритесь повнимательней и поймете.
Впрочем, я же сказала я не политик. Просто пока сидишь на стуле, чего только не приходит в голову.
В коридоре раздались шаги главного хранителя Рогоршева, я их сразу узнала. И еще женские шаги. Слышались обрывки шуток тех же самых, которыми он развлекал меня пару месяцев назад, когда я его соблазняла, а его спутница с придыханием смеялась, совсем как я тогда. У мужчин есть удивительная способность быть слепыми при наличии зрячих глаз.
А теперь пожалуйте вот сюда. Главный хранитель Рогоршев препроводил в мой зал высокую, длинноногую женщину. Вы, конечно, узнаёте? «Ева и Змий» кисти Лемюэля Делакруа.
Он глупо подмигнул мне, как будто я не понимала, что происходит.
Он глупо подмигнул мне, как будто я не понимала, что происходит.
Главный хранитель Рогоршев вызывал у своей спутницы отвращение (доказательство ее хорошего вкуса), но она это умело скрывала. Элегантный костюм, французские сапожки, итальянская сумка. Смуглая кожа, в разрезе глаз что-то восточное. Лет тридцати, но мужчины типа Рогоршева полагают ее моложе. Ни теней для век, ни румян, ни пудры. Только помада, шелковично-багряная, которая ей очень шла. Хм, интересно. У меня появилась соперница. Так, так.
Госпожа Латунская, это Татьяна Макух из варшавского Музея изящных искусств имени короля Станислава, приехала к нам на шесть недель для обмена опытом. Нам очень повезло, что удалось ее заполучить.
Татьяна подошла ко мне, слегка поскрипывая сапожками. Я поднялась со стула и оказалось, что мы с ней одного роста. Мы посмотрели друг другу в глаза и медленно пожали руки. Без энтузиазма.
Приятно познакомиться, сказала я. От всей души.
Очень рада, ответила она. От всего сердца.
Какой роскошный голос. Русский с ароматом польского. Как кофе с шоколадом.
Господин Рогоршев, сказала я, не глядя на него. Сегодня вечером мне приходить к вам в кабинет, как обычно? Или теперь печатать письма будет мадемуазель Макух?
Татьяна понимающе улыбнулась уголком губ и ответила первой:
Между прочим, я мадам. К сожалению, среди моих талантов секретарские отсутствуют.
Да, она была великолепна. В высшей степени.
Конечно, конечно, встрял главный хранитель Рогоршев, будто его мнение кого-нибудь интересовало. Приходите, как обычно, госпожа Латунская. Есть очень важные письма, которые нужно срочно напечатать. И продолжил меня улещивать, идиот: Никто, кроме вас, не справится. Только вы способны меня удовлетворить. (Видно, услышал эту фразу в какой-то мыльной опере.) А теперь, госпожа Макух, пойдемте дальше. Надо завершить нашу головокружительную экскурсию, прежде чем пробьет шесть часов и я превращусь в оборотня.
До встречи, кивнула мне Татьяна.
До свидания, ответила я.
Без четверти шесть. Поторапливаем засмотревшихся посетителей. Дождь не прекращается, а минуты никуда не спешат. Главный хранитель Рогоршев уже прихорашивается в ванной при кабинете. Мало кому из мужчин суждено делать маникюр собственному трупу. Эх, покурить бы. Господи боже мой, чем скорей мы с Руди свалим из этого проклятого города, тем лучше. Говорю ему: «Слушай, Руди, давай зараз стибрим десяток шедевров! Какого-нибудь там Пикассо, а в придачу Эль Греко и Сезанна! И дело с концом. Через семьдесят два часа в Швейцарии, покупаем шале и продаем потихоньку по шедевру в год». Озера, яхты, водные лыжи летом. Я уже придумала, как обставлю будуар. И непременно куплю леопардовую шубу до пят. Местные жители станут звать меня «снежная королева из России». А все бабы сдохнут от зависти и будут ревновать ко мне своих миллионеров-сыроваров. И совершенно напрасно. Для меня существует только один мужчина Руди. Уверена, там, вдали от здешнего безумного убожества, он наконец образумится. В теплое время года будет учить наших детишек плавать. Зимой будем все вместе кататься на лыжах. Как полагается дружной семье.
Ну давай, Руди, пожалуйста! уговариваю я его. Это же так просто! А Грегорский в любой момент сделает визы.
Ничего не просто! возражает Руди. Забудь, что ты женщина, и хоть раз пошевели мозгами. Если до сих пор мы выходили сухими из воды, то только потому, что знали меру. Если вынесем картин больше, чем Джером может сделать копий, то пропажу обнаружат. Число пропавших картин умножь на десять столько козлов Интерпол пустит по нашему следу. Умножь на двадцать сумму, которую мне придется выложить, чтобы отмазаться. Умножь на тридцать трудности, с которыми я столкнусь при поиске покупателя. И умножь на пятьдесят срок, который мы в итоге огребем!
Большое спасибо, что занимаешься со мной арифметикой. Тебе-то хорошо упражняться в арифметике. Не тебя же эта лысая свинья регулярно трахает!
Тут обычно Руди взрывается и если выпил, то может и приложить меня слегка так, слегка, просто потому, что выпил. Он уходит злой, где-то шляется и может не появляться день, а то и два. Конечно, ему нелегко ответственность давит.
Люблю тебя! стонет главный хранитель Рогоршев, подпрыгивает верхом на мне, затягивает бретельку моего лифчика у себя на шее. Я твой зайка! Кончаю! Съешь меня! Проглоти! Всего, целиком! Ах ты, моя шлюшка, моя госпожа, обожаю тебя!