Глеб Сергеевич, не скрывая горделивой улыбки, с удовольствием слушал написанный собственноручно текст, звучащий теперь в устах губернатора, косился, наблюдая исподтишка, какое впечатление производят найденные им в тиши кабинета слова на окружающих.
По правде сказать, пассаж о «сказочном богатыре» он передрал из поздравления, написанного им в своё время для первого секретаря обкома КПСС Ильи Моисеевича Грановского, и хранившегося с тех пор в заветной папочке, но кто теперь, тридцать лет спустя, об этом вспомнит?
А Курганов между тем перешёл к перечислению значимых вех биографии юбиляра, его заслуг перед областью и страной.
По правде сказать, пассаж о «сказочном богатыре» он передрал из поздравления, написанного им в своё время для первого секретаря обкома КПСС Ильи Моисеевича Грановского, и хранившегося с тех пор в заветной папочке, но кто теперь, тридцать лет спустя, об этом вспомнит?
А Курганов между тем перешёл к перечислению значимых вех биографии юбиляра, его заслуг перед областью и страной.
Чтение поздравительного адреса несколько раз прерывалось аплодисментами. Вице-губернатор Барановская первой начинала хлопать в ладоши, подавая тем самым сигнал остальным участникам торжества не без умысла, с тем, чтобы глава региона успел перевести дыхание после воспроизведённой им длинной хвалебной тирады.
Дождавшись окончания очередной порции дружных хлопков, губернатор, поправив очки, выдал с выражением:
Ваш богатый руководящий опыт, житейская мудрость по достоинству оценены всеми жителями Южно-Уральской области. Хотя подчинённые считают Вас, своего шефа изрядным придурком
Шишмарёв, не веря своим ушам, поднял брови, просипел яростно, багровея лицом:
Что-о?!
Что? удивился в унисон ему губернатор.
Поняв, что сказал что-то не то, Курганов, внимательно вглядываясь в текст, громко повторил последнюю фразу вроде бы для себя, а получилось всем:
«Хотя подчинённые считают вас, своего шефа, изрядным придурком» а потом оглянулся по сторонам, произнёс растерянно, ткнув указательным пальцем в памятный адрес. У меня так написано
Наступила мёртвая тишина. Чествование юбиляра грозило перерасти в грандиозный скандал.
Ситуацию спасла Барановская. Вскочив со своего места, она подлетела к Шишмарёву с букетом цветов, и воскликнула, обращаясь к губернатору:
Зачем, Александр Борисович, эти казённые речи, памятные адреса, и прочая словесная дребедень! Давайте просто покажем, как все мы любим нашего Руслана Анатольевича!
И, сунув ошеломлённому нефтянику цветы, обняла его, прижавшись всем телом, звонко поцеловала в губы.
Присутствующие зааплодировали радостно, затем, согласно всё тому же ранжиру, принялись вставать из-за стола, подходить к юбиляру, вручая букеты, перевязанные ленточками с бантами коробочки и коробки с подарками, которые тут же подхватывали и уносили люди из свиты нефтяника.
Дымокуров всё это время пребывал в обморочном состоянии. Как?! Почему?! Недоглядел?! Понятно, что виной всему спешка, в которой готовился памятный адрес. В тот момент, когда он, хмыкнув, вспомнил о подчинённых, за глаза называвших своего шефа придурком, позвонила Барановская. И Глеб Сергеевич, слушая её, механически напечатал, внёс свои крамольные мысли в текст поздравления. А потом, вычитав второпях, через пень-колоду, отнёс «поздравилку» в приёмную вице-губернатора. Та, судя по всему, памятный адрес тоже не удосужилась прочитать
Тем временем досадный инцидент был забыт, чествование юбиляра в Зале торжеств пошло своим чередом
Однако Глеб Сергеевич, как старый аппаратчик, отчётливо понимал: такие проколы виновным в них не прощаются
3
Его чиновничья карьера закончилась. Причём закончилась бесславно. Без торжественных проводов, прочувственных прощальных речей руководства и сослуживцев, без традиционного подарка уходящим на пенсию электрического самовара и набора мельхиоровых подстаканников с чайными ложечками того же металла. И, конечно же, памятного адреса с признанием заслуг провожаемого, текст которого наверняка увы, в последний раз, пришлось бы написать самому Дымокурову.
Ничего этого, предвидел Глеб Сергеевич, теперь не будет. А будут долгие вечера в чахлом скверике из двух десятков клёнов и нескольких кустов сирени вблизи его дома, прозванного в народе «партактивским», ещё с советских времён заселённого ответственными работниками обкома партии и облисполкома среднего звена, безнадёжно состарившимися ныне. И проводивших стариковский досуг на лавочке за бесконечными воспоминаниями о прошлой службе, судьбах начальников всех уровней и собственной, разной степени удачливости, карьеры.
Теперь и Глеб Сергеевич присоединится к ним, вышедшим в тираж бывшим ответработникам. А всё из-за дурацкой опечатки, виноват в которой, по большому счёту, не он, а члены губернаторской команды, набранной по мотивам личной преданности, родственных связей, по сути, с улицы, не прошедшие школы административного управления, мало профессиональные. Бесконечно дёргающиеся сами, задёргавшие всех вокруг, вносящие сумятицу, путаницу, в нетерпящее торопливости делопроизводство и аппаратный процесс. Так случилось и в этот раз с внезапным переносом поздравления Шишмарёва на более раннее, чем было оговорено загодя, время, и последовавшую за тем спешку и нервотрёпку.
Дымокуров знал правила игры, принятые на государственной службе. А потому не ждал разносов, строгого выговора «с занесением» и прочих кар за допущенный им проступок.
Вернувшись в свой кабинет, он, под испуганно-сочувственными взглядами «молодой поросли», взял чистый лист бумаги, и чётким, каллиграфическим почерком написал на нём заявление на увольнение по собственному желанию.
Потом отнёс его в отдел кадров. Начальница отдела, тоже дама предпенсионного возраста, взяла заявление, молча, понимающе кивнула, и протянула взамен «бегунок» обходной лист, подписи ответственных лиц на котором должны были удостоверить в том, что Дымокуров, покидая навсегда стены Дома Советов, не задолжал ничего ни хозяйственникам, ни бухгалтерии.
Удивительно, но в кабинете, в котором он бессменно просидел много лет, его личных вещей практически не было.
Он открыл поочерёдно ящики письменного стола, но там ничего, что стоило взять с собой, хотя бы на память, не оказалось. Множество папок картонных, с незапамятных времён, с тесёмочными завязками, скоросшиватели, а так же современных, пластиковых, набитых никому не нужными кроме него, Глеба Сергеевича, бумагами. Должностными инструкциями, копиями распоряжений, докладами губернатора и справочными материалами к этим докладам, газетными вырезками
Дымокуров хотел было забрать и мстительно унести заветную папку с шаблонами памятных и приветственных адресов, «поздравлялок» от имени губернатора. Пусть тот, кто займёт его место, сам поворочает мозгами, поизгаляется, сочиняя все эти бесчисленные «искренне, горячо и сердечно», по одним и тем же, в общем-то, из года в год, поводам
Но потом передумал. Никто ни над чем голову ломать нынче не станет. И кто-то из представителей «молодой поросли», только начинающий чиновничью карьеру, заняв кресло Дымокурова, будет, не мудрствуя лукаво, таскать тексты поздравлений и разного рода «памятных адресов» из интернета, благо их там несметное множество, на все случаи жизни
Когда-то на служебном столе Глеба Сергеевича стояла фотография жены и сына в рамке такими, какими они были тридцать лет назад. Но той молодой красавицы с миленьким, как ангелочек, младенцем, уж нет. А с ними теперешними, давно состоящий в разводе с супругой Дымокуров сфотографироваться не удосужился. Да, честно говоря, ему такого как-то и в голову не приходило.
На самом дне нижнего ящика, среди разряженных «пальчиковых» батареек от диктофона, тронутых ржавчиной канцелярских скрепок, затупленных карандашей и шариковых авторучек с исписанными, высохшими стержнями, Глеб Сергеевич нашарил складной перочинный ножичек с пластмассовой рукояткой в виде лисы. Купленный в незапамятные времена за рубль двадцать копеек в центральном городском универмаге «Восход», и ни разу с тех пор не точенный. Сунул в карман. Вот, в общем-то, и всё, что он заберёт с собой на память о тридцатилетнем периоде жизни, проведённом в Доме Советов.
Если, конечно, не считать пенсии, которая, с учётом максимального стажа государственной службы, обещала быть весьма не плохой. Так что уж чего-чего, а нищета Глебу Сергеевичу в старости отнюдь не грозила
Грустные размышления уходящего в отставку чиновника прервал телефонный звонок. Трезвонил не «внутренний», как обещали связисты, защищённый от разного рода несанкционированных вторжений вроде прослушек, аппарат, а городской, общедоступный.
Глеб Сергеевич осторожно, со вздохом поднёс трубку к уху. Разговор с кем бы то ни было казался сейчас абсолютно некстати.
Алё! Это гражданин Дымокуров? деловито поинтересовался мужской голос на другом конце провода.
Он самый, поморщился Глеб Сергеевич с досадой. Звонили явно не из Дома Советов, наверняка по какому-нибудь пустячному поводу. Сейчас начнут впаривать рекламу товаров и услуг
Глеб Сергеевич? уточнил звонивший, и, сочтя ответное молчание за согласие, сменил вдруг тон с напористого на сочувственно-скорбный. А я к вам с печальной новостью
Дымокуров, для которого отставка стала вовсе не новостью, а печальным свершившимся фактом, удивился лишь, что сообщить о ней звонивший намеревался не по внутренней, служебной, а по городской связи. А может быть, кто-то из журналистов пронюхал, и попытается сейчас создать сенсацию скромного, областного масштаба?
Кто это говорит? настороженно спросил Глеб Сергеевич.
Дымокуров, для которого отставка стала вовсе не новостью, а печальным свершившимся фактом, удивился лишь, что сообщить о ней звонивший намеревался не по внутренней, служебной, а по городской связи. А может быть, кто-то из журналистов пронюхал, и попытается сейчас создать сенсацию скромного, областного масштаба?
Кто это говорит? настороженно спросил Глеб Сергеевич.
Нотариус, представился незнакомец. Моя фамилия Рыбкин. Альберт Евсеевич. А звоню я вам Э-э Как бы это сказать? По поручению вашей тётушки, Василисы Митрофановны Мудровой.
А-а протянул неопределённо Дымокуров. Уж кто-кто, а тётушка, которую он видел, дай бог памяти, раз в жизни, в детстве лет пятьдесят, должно быть, назад, его на данный момент совершенно не интересовала. И что?