Первые комендантские попытки руководить экономической жизнью немцев закончились суровым приговором, который маршал Жуков в августе 1945 года вынес стихийно сложившимся оккупационным практикам. Немецкая экономика в первые месяцы оккупации, считал Главноначальствующий, подверглась разрушительному воздействию чисто советского административного произвола. Военные представители на предприятиях, командиры войсковых соединений и частей, коменданты игнорировали права немецких самоуправлений, нарушали принцип частной собственности, допускали самоуправство. Они отстраняли промышленников и торговцев от руководства их собственными предприятиями, пытались «хозяйничать» (это слово взял в кавычки сам Жуков) на фабриках, торговых складах и в магазинах. Имели место незаконные реквизиции товаров и материальных ценностей, принадлежавших немецким предпринимателям. В результате многие предприятия были дезорганизованы, работали без плана, без перспектив и уверенности в завтрашнем дне262.
К вопиющим примерам подобного самоуправства можно отнести действия коменданта капитана Б., который «обобществил» в своем районе бойни, мельницы, хлебопекарни, пивной и кожевенный заводы, электростанцию «Обобществление» означало, что все хозяйственные действия владельцы или директора предприятий совершали с разрешения коменданта, а свои доходы вносили на общий счет, открытый в немецком банке. С этого счета комендант оплатил, например, услуги немецкого врача по медицинскому осмотру населения для выявления венерических заболеваний 5 марок за мужчину, 10 марок за женщину263.
Другие коменданты не были столь рьяными «реформаторами», но и они с трудом находили в своем личном опыте адекватные желаниям начальства поведенческие стереотипы. Кто-то собственноручно составлял для немецких управляющих на предприятиях планы, а добывая сырье, действовал вполне по-комиссарски. Военный комендант района Варен (провинция Мекленбург) ежедневно вызывал к себе на ковер руководителей местных самоуправлений, заслушивал их отчеты и давал «накачку». Один из его сотрудников пошел еще дальше. Он любил пугать подведомственное население: «Кто не будет выполнять задания, у того отберу весь скот». И чтобы продемонстрировать свою решимость, сгонял скот во двор бургомистра264. В военной комендатуре района Ауэрбах один из офицеров, составляя списки крестьян, не выполнивших поставки, назначал каждому срок ссылки в Сибирь, а также, непонятно почему, в Калининскую и Смоленскую области265. Запугивание Сибирью было чистым блефом, но на немецких бауэров на первых порах действовало.
Крестьянам нередко приходилось терпеливо отбиваться от несправедливых обвинений в саботаже и доказывать, что они не саботируют сев, а всего лишь просят учесть очевидное: «не хватает тягловой силы, наши лошади истощены от недоедания. Часть лошадей больна»266. В свою очередь работников комендатур, пытавшихся войти в положение немцев и избавить их от выполнения невозможных или глупых заданий (например, сдачи яиц от несуществующих кур), вышестоящее начальство (по делу и без дела) обвиняло в либерализме, отчитывало за то, что мало штрафуют и редко отдают под суд за саботаж267. Вообще говоря, работникам комендатур было исключительно трудно пройти без нагоняев начальства между Сциллой либерализма и Харибдой администрирования.
Крестьянам нередко приходилось терпеливо отбиваться от несправедливых обвинений в саботаже и доказывать, что они не саботируют сев, а всего лишь просят учесть очевидное: «не хватает тягловой силы, наши лошади истощены от недоедания. Часть лошадей больна»266. В свою очередь работников комендатур, пытавшихся войти в положение немцев и избавить их от выполнения невозможных или глупых заданий (например, сдачи яиц от несуществующих кур), вышестоящее начальство (по делу и без дела) обвиняло в либерализме, отчитывало за то, что мало штрафуют и редко отдают под суд за саботаж267. Вообще говоря, работникам комендатур было исключительно трудно пройти без нагоняев начальства между Сциллой либерализма и Харибдой администрирования.
Сваговцы принесли в Германию советские навыки угрожающей политизации любого сбоя в системе управления. Поэтому любые попытки объяснений, что выполнение сельскохозяйственных работ связано с климатическими условиями, могли спровоцировать начальственную инвективу с явно угрожающим подтекстом: от политработников требуется оценивать жизнь с классовых позиций и не поддаваться «немецким настроениям». Иначе на полях очередного донесения может появиться осуждающая резолюция: «Анализ не политработника!»268 Стоит ли удивляться, что и в 1947 году заместитель начальника Политуправления СВАГ П. Б. Банник называл саботажем отказы «зажиточных немецких бауэров» сеять по плану, «ссылаясь на влажность почвы»269. Законы природы, на его взгляд, «саботажников» не оправдывали.
Оккупационные власти были вполне по-советски помешаны на идее досрочного выполнения и перевыполнения планов. На заре существования СВАГ коменданты старались отличиться любой ценой на ниве заготовок и посевных кампаний. Немцы недоумевали: «Что хотят русские от нас?», «они хотят сделать нас нищими?», «Они всё спешат: сей быстрее, молоти быстро, сдавай быстро»270. Сваговцы в ответ возмущались. Они привыкли за годы сталинских пятилеток чем быстрей, тем лучше, за задержки накажут, за досрочное или сверхплановое выполнение наградят. И не о чем тут рассуждать, кто не согласен саботажник.
Конфликт военной комендатуры с крестьянами района Дёбельн, в котором разбирался Отдел информации УСВА земли Саксония, вскрыл подоплеку взаимного непонимания. Дело было в 1948 году в год высокого урожая. Из Дёбельна доложили начальству о трудностях в работе: абсолютное большинство крестьян не понимает «необходимости быстрого обмолота и досрочной сдачи хлебозаготовок». Для сваговцев подобное непонимание было чем-то совершенно недопустимым. «Трудность» же возникла только потому, что районные оккупационные власти захотели отличиться. Шеф заготовительного пункта города Вальдхайм, беспартийный, в прошлом, правда, состоявший в НСДАП, на что сваговцы не преминули обратить внимание, открыто ориентировал крестьян не торопиться. Ссылался он при этом не только на здравый смысл, но и на более весомый аргумент: «есть приказ Соколовского 84 и изменить этот приказ никто не имеет права. Комендатура тем более не имеет права отменить его»271. О том же говорил и начальник заготовительного пункта, член СЕПГ. Он считал, что это чисто местная инициатива, поскольку приказ маршала Соколовского ориентирует на более ритмичные заготовки. И они оба были правы.
Приказ Соколовского действительно устанавливал разумные сроки заготовок и не требовал безумных перевыполнений к концу октября следовало сдать 60%, а не 100% зерна, зернобобовых и гречихи, как того требовала комендатура272. Однако офицеры из комендатуры Дёбельна начали сумасшедшую гонку, сочетавшую разнузданную пропаганду досрочной сдачи с принуждением и угрозами. Всё, как с колхозами на родине. Разумные доводы в расчет не принимали. А они (эти разумные доводы) были вполне основательными: «Мы все время в течение нашей жизни сдавали до 1-го января, а русские пришли и стали требовать сдачи зерновых раньше положенного срока. У нас есть другие работы, нужно убирать картофель, созрел мак, бобовые, надо пахать землю, сеять озимые, обмолот зерновых может обождать». Но сваговские офицеры тут же обвинили «медлительных» крестьян в саботаже, а жалобы на то, что из-за досрочных требований под угрозой овощи в поле, отмели с порога273.
Парторг управления сельского хозяйства и лесоводства СВАГ П. А. Анчихоров, разбирая практики некоторых комендатур, прямо обвинил их в том, что «они механически методы руководства советской действительностью переносят на немецкую деревню». Советские увлечения, отягощенные политической неграмотностью, по свидетельству того же Анчихорова, в некоторых случаях доводили сваговских экспериментаторов чуть ли не до попыток коллективизация. А уж это в корне противоречило всем мыслимым и немыслимым установкам высшей оккупационной власти274. Но проблема заключалась в том, что в горних высях большой политики звучали правильные слова, а до немецких крестьян доносилось эхо, искаженное советскими привычками.
Парторг управления сельского хозяйства и лесоводства СВАГ П. А. Анчихоров, разбирая практики некоторых комендатур, прямо обвинил их в том, что «они механически методы руководства советской действительностью переносят на немецкую деревню». Советские увлечения, отягощенные политической неграмотностью, по свидетельству того же Анчихорова, в некоторых случаях доводили сваговских экспериментаторов чуть ли не до попыток коллективизация. А уж это в корне противоречило всем мыслимым и немыслимым установкам высшей оккупационной власти274. Но проблема заключалась в том, что в горних высях большой политики звучали правильные слова, а до немецких крестьян доносилось эхо, искаженное советскими привычками.
Советская сторона понимала, что решить свои задачи она могла только «через немцев, руками немцев, трудом и политической деятельностью немецкого народа», потому была крайне заинтересована в его лояльности и исполнительности. Именно это должно было определять не только работу, стиль и направление, но и «линию поведения» сваговцев. Так сформулировал требования к новому этапу развития взаимоотношений с немцами выступавший на партактиве в апреле 1947 года представитель Главного политического управления Вооруженных сил СССР (Главпур) генерал-майор М. И. Бурцев. Он напомнил сваговцам, что в новых условиях они в первую очередь «должны быть дипломатами», хотя это чрезвычайно сложно, ведь прошло всего два года с тех пор, когда те же самые немцы «с оружием в руках дрались против нас»275.
Но было ли под силу сваговцам искусство тонких отношений вместо привычного принуждения и командования побежденными? Появилось ли желание уговаривать или идти на компромиссы? Тем более что ситуация была сложной. Немецкий социум стал оказывать упругое противодействие советским волевым методам. В среде сваговских руководителей нарастало раздражение. На июльском партийном активе 1947 года начальник Политуправления СВАГ прямо сказал: «Немцы всячески саботируют и пытаются сорвать план репараций, стараются производить бракованную продукцию с тем, чтобы Управление репараций СВАГ эту продукцию не приняло, и тогда они имели бы возможность использовать ее на внутреннем рынке»276. Заместитель начальника УСВА земли Саксония по экономическим вопросам Н. М. Попов закончил свое выступление явно не парламентским образом: «Немцам спуску давать нельзя, если мы дадим послабление, а они по своей природе нахалы и наглецы, то они сядут нам на шею»277. А его непосредственный начальник Д. Г. Дубровский прямо обвинил немецких управляющих предприятиями, работающих на поставки, в воровстве. И привел пример того, сколько всего пропало из-за нечестности немцев и низкой квалификации тех, кто их должен был контролировать278. Фактически сваговские руководители под видом критики немецкого репарационного торможения весьма уклончиво, но все-таки ответили на призыв Бурцева: вряд ли у нас получится быть дипломатами. Во всяком случае, в вопросе о репарациях. Недаром представитель Управления репараций и поставок в своем выступлении на активе фактически отправил в Москву сигнал: «мы не учитываем или же просто забываем, что имеем дело на предприятиях с врагом, который добровольно на нас работать не будет»279.