Мартинистов сгубила политика. После смерти Шварца (так и не нашедшего отчего-то эликсир вечной жизни) руководство московскими масонами принял Новиков (рядом с которым частенько хороводился другой известный «вольнодумец» и «борец с крепостничеством» Радищев). Тут-то из Тайной экспедиции и от агентов русской заграничной разведки императрице стала поступать вовсе уж нехорошая информация, которую ни одна власть не может оставить без внимания
Оказалось, Новиков и его «братья» ищут дорожку к великому князю Павлу, чтобы завлечь его в ложу. Причем они на сей раз выступали в роли марионеток а кукловодами были несколько опальных аристократов во главе со старым ненавистником Екатерины Никитой Паниным (чтобы подчинить наследника именно себе).
Заграничная разведка продолжала добывать немало интересного. Выяснилось, что московские розенкрейцеры не самостоятельная организация, а подчиненные главной розенкрейцеровской ложи в Пруссии. Что берлинские наследники Фридриха Великого прикидывают, не удастся ли им с помощью московских «братьев» оторвать Лифляндию от России и присоединить ее к Пруссии. Что московские масоны уже побывали в Берлине, встречались там с главой ордена, говорили и о Лифляндии, и о том, как быстрее и надежнее привлечь на свою сторону цесаревича.
Это уже называется как угодно, только не уголовщина Естественно, очень быстро начались аресты, начиная с Новикова. Никаких обвинений за «порицание крепостничества» и «вольнодумство» ему не предъявляли. Речь шла о вещах более конкретных: насаждение непозволительных с православной точки зрения ритуалов и обрядов; подчиненность московских лож Берлинскому центру «мимо законной и Богом учрежденной власти»; тайная переписка предосудительного характера с прусскими министрами; попытка привлечь к своей деятельности наследника (которого в официальных документах уклончиво именовали «известной особой»); издание «противных закону православия книг». В деле появилась и уголовная составляющая: удалось накопать кое-какие улики по облапошиванию доверчивых богатеев. Так и написано: «Уловляя пронырством своим и ложною как бы набожностью слабодушных людей, корыстовались граблением их имений, в чем он (Новиков. А. Б.) неоспоримыми доказательствами обличен быть может». А что касается «духовных исканий», о них написано столь же недвусмысленно: идеалом в ложе было так называемое «внутреннее христианство» некий «внутренний духовный поиск», противопоставлявшийся официальной религии, которую называли «пережитком».
Одним словом, классическая тоталитарно-сатанинская секта, где политика, как водится, причудливо перемешана с уголовщиной. Вы можете и не поверить, но среди этой компании оказался и первый достоверно зафиксированный в русской истории родоначальник тех диссидентов, которых якобы КГБ «облучал из-за стены секретным излучением». Остались документы: когда «брат-розенкрейцер» студент Невзоров был посажен в Петропавловскую крепость, он стал кричать, что все здесь иезуиты, которые его из-за стены «душат магнетизацией». Классический выкормыш тоталитарной секты со съехавшей крышей. Нашелся кто-то сообразительный и, не тревожа медиков, пригрозил: если не перестанет горлопанить свою ерунду, получит поленом по загривку. И вы знаете, перестал явно сохраняя кое-какой здравый рассудок.
Вот так и кончилась эта уголовно-политическая история. А мы с вами вернемся лет на пятьдесят назад и расскажем о человеке, безусловно, гнусном, но и страшно интересном самый знаменитый сыщик, он же самый знаменитый вор-разбойничек XVIII столетия. Рассказывая о криминале XVIII столетия, эту фигуру просто невозможно обойти молчанием
Глава четвертая. Иван, но не дурак
Звали этого персонажа (читатель сам вскоре убедится, что употреблять в его отношении слово «герой» было бы неправильно) Иван Осипов, крестьянский сын, крепостной именитого московского купца Ивана Филатьева. Лет в десять его отвезли в Москву, дворовым в московский дом помещика, где он и прослужил года четыре. Как вспоминал Каин (уже давно получивший эту отчего-то излюбленную московскими ворами кличку), относился хозяин к нему крайне скверно, держал в черном теле, так что парнишка решил сбежать. Насколько это соответствует правде, точно неизвестно особенно учитывая последующие события. Как бы там ни было, однажды ночью 1737 года отрок тихонько прокрался в спальню хозяина, насыпал в карманы денег из ларца, сколько мог унести, надел хозяйскую одежду и вышел со двора, в довершение написав на воротах: «Пей воду, как гусь, ешь хлеб, как свинья, а работай черт, а не я». Вообще-то Осипов, будущий Каин, был грамотным, но об этой надписи известно лишь из его собственной «Автобиографии», полной самолюбования «своими подвигами». Так что мог и приврать, «чтоб красивше».
Самое интересное началось потом. Ванька вовсе не направился куда глаза глядят, в ночную неизвестность: за воротами его уже поджидал Иван Камчатка, один из самых авторитетных на Москве воров а значит, побег не был импровизацией, они явно познакомились еще раньше, и Камчатка наверняка углядел в парнишке перспективного кадра. Возраст тут не помеха в те времена в Москве хватало вполне профессиональных преступников и помоложе
По дороге от Филатьева два приятеля ограбили еще и дом какого-то священника, что лишний раз доказывает: давно были знакомы, стервецы, не стал бы опытный Камчатка брать на серьезное дело случайного растяпу «от сохи». С награбленным оба направились в один из тогдашних притонов, под Каменный мост, где выпили с тамошними обитателями, заявившими будущему Каину: «Ну, брат, теперь ты нашего сукна епанча» (то есть такой же вор, как и мы). Отрок не возражал. После чего вся компания отправилась на очередное дело Ивана, правда, как человека нового, брать с собой не стали. Просидев под мостом до рассвета, Ванька решил осмотреться, вылез из-под моста, пошел по улице и таково уж было его невезение, что он очень быстро нарвался на другого дворового купца. Тот, не рассуждая, сгреб юного беглеца за шиворот и приволок к Филатьеву.
Филатьев, сыщик хотя и доморощенный, явно был приверженцем психологических методов. Сразу пороть беглеца на конюшне не стал, а устроил, говоря современным языком, психологический прессинг: решил для успеха предстоящего допроса малость поморить голодом, холодом, да и страхом. И распорядился приковать его на цепь в углу двора, неподалеку от цепного медведя (их еще по старинной моде зажиточные москвичи держали во дворах, правда, ночью на улицу уже не выпускали, полиция запрещала).
Однако именно это и послужило для Ваньки золотым ключиком к освобождению Медведя приходила кормить здешняя же дворовая девка, надо полагать, находившаяся с Ванькой в хороших отношениях. Сначала она ему украдкой подкидывала кое-что из мишкиного пайка, а потом поделилась новостью: оказывается, совсем недавно на подворье купца дворовые задрались с солдатом, убили его ненароком, а труп сбросили в заброшенный колодец тут же, во дворе.
Однако именно это и послужило для Ваньки золотым ключиком к освобождению Медведя приходила кормить здешняя же дворовая девка, надо полагать, находившаяся с Ванькой в хороших отношениях. Сначала она ему украдкой подкидывала кое-что из мишкиного пайка, а потом поделилась новостью: оказывается, совсем недавно на подворье купца дворовые задрались с солдатом, убили его ненароком, а труп сбросили в заброшенный колодец тут же, во дворе.
Вот тут Ванька понял, что ухватил Фортуну за хвост Когда Филатьев явился расспросить, куда юный прохвост девал одежду и деньги, Ванька без малейшего страха встретил его громогласным воплем: «Слово и дело!» Вот тут уж сам Филатьев «в великую ужесть пришел», и было от чего
За все время нашего повествования мы как-то подробно не касались крика «Слово и дело!», бытовавшего еще в романовские времена. А вещь была серьезная. Выкрикнувший такое публично человек давал знать, что ему известно о каком-либо государственном преступлении, как и об именах виновников. Человека такого немедленно следовало доставить куда следует. Скрыть только что услышанное Филатьев никак не мог это само по себе считалось государственным преступлением, были свидетели, и любой из дворовых с удовольствием заложил бы хозяина (по указу императрицы крепостной, доказавший свое обвинение, получал вольную от государства).
Ну, что тут поделаешь? Пришлось немедленно, чтобы не налететь на крупные неприятности, доставить Ивана в Московскую контору Тайной канцелярии, где тот, недолго думая, обвинил самого Филатьева в государственном преступлении убийстве солдата, служивого человека.
Дело долгого расследования не потребовало: дворовые Филатьева все подтвердили, труп солдата тут же извлекли из колодца. Сам Филатьев как-то открутился (не исключено, лично он тут был и в самом деле ни при чем). Зато Ванька вышел из Тайной канцелярии, улыбаясь во весь рот и посвистывая; у него в кармане лежало «для житья вольное письмо», по которому он, согласно закону, отныне числился вольным человеком.
Вольный человек тут же отправился искать Камчатку с теплой компанией из-под Крымского моста, очень быстро нашел, в ту же ночь вместе с ними обокрал дом придворного доктора, а чуть погодя и дом дворцового лекаря. Но специализироваться он все же стал на карманных кражах, в чем достиг большого мастерства. «Денно и ночно, будучи в церквах и в разных местах, у господ и приказных, и у купцов, и у всякого звания людей вынимал из карманов деньги, платки шелковые, часы, ножи и табакерки». А иные господские часы и табакерки были очень дорогими Да и шелковые носовые платки у скупщиков краденого пользовались большим спросом.
Дважды попадал за решетку и всякий раз выходил на волю. В первый раз его «сдала» взятая полицией скупщица краденого, и дело запахло Сибирью. Старый друг Камчатка прислал к нему на свидание старуху «из своих», подробно расспросившую, как обстоят дела. Самому Каину бежать бы не удалось буквально накануне сбежал его сосед по камере, и за Каиным усилили наблюдение. Тогда Камчатка организовал побег той самой скупщице единственной, кто мог свидетельствовать против Каина. Свидетеля не осталось, и сыскарям пришлось Каина отпустить
Второй раз он запоролся на одной из подмосковных ярмарок. Попытался спастись приемом, который его однажды уже выручил: принародно завопил «Слово и дело!». Его посадили в подвал, заковали в кандалы и, как полагается, собирались отправить в Москву, в Тайную канцелярию. Вот уж куда Ваньке попадать не хотелось: на сей раз сообщить ему было нечего, а значит, сто процентов, следовало ожидать пыток и чего-нибудь похуже