Затем, настаивал Роббинс, придет время и официальному вручению верительных грамот.
Нечто подобное говорил и писал в Лондон Локкарт. Он уже видел себя первым официальным послом Соединенного королевства в Советской России.
Садуль больше увлекался строительством вооруженных сил Советского государства и на дипломатические лавры не претендовал. Но среди этой тройки, только он по-настоящему разделял идеалы коммунизма.
Локкарт, ратовавший в донесениях за признание правительства Ленина, руководствовался только прагматическими целями стать первым Британским послом в Советской России. Большевики для него были удобными помощниками в достижении заветной мечты. Локарт, как и Роббинс, был всего лишь карьеристом, желавшим использовать подходящий момент.
Эти трое теперь уже в Москве снова собирались вместе и вели долгие разговоры о России. Основная мысль, которую отстаивал Садуль укрепление Красной армии, возобновление военных действий с Германией и после первых побед требование признания Советского правительства.
Самым неприятным обстоятельством в этом проекте была неуступчивая позиция американского посла Френсиса. Садуль в отсутствие своего прямого начальника посла Нуланса еще в марте ездил к нему в Вологду и пытался уговорить миссурийца пересмотреть свое отношение к большевикам в случае возобновления ими военных действий против немцев. Его визит успеха не имел. Роббинс посещал Вологду с завидной регулярностью без каких-либо признаков изменения в официальной позиции Вашингтона. Френсис попросту начал отмахиваться от предложений главы Американского Красного Креста.
Раймонд, как-то сказал ему Садуль, великий француз Вольтер сказал: если бы бога не было, его следовало бы выдумать.
Это Вы о чем? не понял Роббинс.
Почему бы Вам де факто не стать официальным представителем Соединенных штатов, по крайней мере, в глазах большевиков?
Как?
Ну не знаю, ответил Садуль, вариантов может быть много, например, как бы невзначай назначить себя на должность. Консул полковник Роббинс. Звучит! Или генеральный консул, а в идеале, конечно, посол Соединенных Штатов Роббинс. Это вообще звучит превосходно, захохотал Садуль.
Времена сейчас тревожные, с кем-то из официальных лиц может что-то случиться, и должность станет вакантна. Кому предложат завидный пост? Тому, кто рядом, а это Вы, Роббинс. Подумайте над этим, усмехнувшись предложил Локкарт.
Это дурно пахнет, возразил полковник.
Отнюдь, сказал Локкарт, это запах победы, но он всегда замешан на крови.
Я подумаю, ответил Роббинс.
18 апреля Глава Американского Красного креста по пути из Москвы заглянул на денек в Вологду и оставил для дипломатов ящик американских мясных консервов. Для посла у него был особенный пакет бутылка любимого Френсисом «Кентукки Бурбона». Затем Роббинс отправился в Мурманск, оттуда прибыл в Петроград.
25 апреля в редакции газеты «Новая жизнь», вытянув ноги на стуле и закурив великолепную кубинскую сигару, бывший золотоискатель рассказал корреспонденту, что он, консул Соединенных Штатов полковник Раймонд Роббинс, недавно посетил в Москве наркомат иностранных дел, имел беседу с наркомом товарищем Чичериным. Он заверил, что Америка в связи с японской интервенцией на Дальнем Востоке никаких агрессивных действий против России предпринимать не намерена и, более того, решительно осуждает японцев за вторжение.
Это была сущая правда, вот только консульского чина у полковника не было и давать такого рода интервью его никто не уполномачивал.
О реакции правительства Соединенных Штатов по поводу японской интервенции он случайно узнал в Вологде в посольстве. Визит к Чичерину полковник, разумеется, придумал, хотя кто Роббинса упрекнет, он бывал в наркомате иностранных дел много раз, в том числе и в кабинете Чичерина. Кто знает, о чем они говорили с главой наркомата!
В следующем номере петроградская газета продолжила интриговать читателей, достоверными сведениями о ближайшей отставке послов Френсиса и Нуланса, замене их представителями трудящихся и скором приезде в Россию американской рабочей миссии.
Роббинс к тому времени уже вернулся в Москву.
В Вологде в руководстве Дипломатического корпуса уже давно заметили, что несколько соотечественников фрондируют против интересов стран союзниц и, конечно, были недовольны происходящим.
Сложность ситуации заключалась в том, что формально Роббинс не подчинялся послу Соединенных Штатов, являясь руководителем общественной организации. Локкарт тоже формально руководил коммерческой миссией, а французские офицеры, помогавшие в строительстве Красной армии, выполняли приказ, отданный еще во время февральского наступления немцев. Тогда это могло хоть как-то задержать противника.
После возвращения в Россию посол Франции Нуланс потратил немало времени и сил на восстановление былого авторитета среди сотрудников военной миссии, оставшихся в России, и только благодаря ее начальнику Лаверню, получившему недавно генеральский чин, восстановил свое право отдавать приказы.
Сообщение между Москвой, где находились основные силы французской военной миссии, и Вологдой, где на вокзале проживало руководство посольства, стало регулярным. Один из офицеров военной миссии написал в те дни, что генерал Лавернь ездил к послу в Вологду решать судьбу России.
Одновременно с восстановлением политического влияния Нуланс нашел в себе одну удивительную черту. Оказывается, ему хватило каких-то девяти месяцев пребывания в России, чтобы возненавидеть все русское. Он не верил, когда ему рассказывали о героизме русских солдат на Западном фронте, сражавшихся против немцев во Франции. Нуланса раздражало все, что так или иначе именовалось русским.
Однажды он зло отчитал французского офицера, заночевавшего в пустующем купе дипломатического вагона в компании русского солдата, сопровождавшего его по делам службы. Офицеру пришлось глупо оправдываться.
Во всех неудачах посол Франции винил большевизм и страстно желал уничтожения этого зла до последнего большевика. Никто не верил, что прежде толерантный и вежливый дипломат, имеющий большой международный опыт, превратился в озлобленного зверя, которого с трудом сдерживали ближайшее окружение и мадам Нуланс.
Чего не хватало этому человеку? Самую малость: потоков крови, в которой он страстно желал утопить свое чувство унижения от пребывания в Финляндии. То, что виной неуспеха этого предприятия были финские красные, Нуланса не смущало: все они из одного теста. Задолго до того, как представители стран Антанты выработают консолидированную позицию относительно Советской власти, он уже решил для себя: Нуланс объявляет этой власти войну, ни о чем с ней не договаривается и ведет себя так, будто такой власти не существует вообще.
Большевики, разумеется, знали о недружественной позиции посла Франции и даже объявили его персоной нон-грата. Однако Нуланс это проигнорировал, а депортировать насильно посла Франции большевики не решились.
Американец Френсис так же раздражал Нуланса, и он хотел скорейшей его замены. В этом случае он становился дуайеном дипкорпуса и формально мог говорить от имени всех союзных стран и даже некоторых нейтральных, чьи интересы были близки к французским.
Но Френсис, обосновавшийся в Вологде в уютном особняке на Дворянской улице, совсем не помышлял о быстрой отставке. Оставалось надеяться на случай, и однажды он чуть было не представился.
Глава 5
19 апреля 1918 года посол Френсис вовремя не вышел к утреннему чаю. Чаепития в посольстве были коллективными. Сотрудники, проживавшие по разным адресам, сходились на службу в посольский офис на Дворянскую и начинали свой день с дружеского чая. Это укрепляло взаимоотношения в небольшом коллективе и благоприятно сказывалось на рабочей обстановке.
В посольстве работали допоздна, поэтому ланч и ужин так же были общие, разумеется, за исключением званых обедов, куда приглашались посторонние лица.
Френсис, аккуратист и педант, в одном из писем госсекретарю Лансингу сообщил, что сотрудники посольства и он лично постоянно нарушают закон о восьмичасовом рабочем дне, более того, работают без дополнительной оплаты своего труда. Лансинг шутку оценил, чем еще больше увеличил рвение персонала к работе.
В тот день служащие как обычно сидели за столом в большой комнате на первом этаже с видом во двор. Ждали посла, вели непринужденный разговор. Как всегда солировал поверенный в делах Соединенных Штатов Бразилии Вианна Кельш. К завтраку у него была припасена очередная история из своего дипломатического опыта.
Я вам говорю, обращался он к собравшимся, основной закон дипломатической службы никогда не проявляйте инициативу, инициатива наказуема. Вот я, Вианна делал паузу, на заре своей службы в Лондоне по собственной инициативе составил блестящий доклад о торговле бразильским кофе с Англией. И что? Никто не оценил работу. Скажу более, меня перевели с понижением на Балканы в забытую богом Болгарию. Кто-нибудь из вас бывал там до Балканских войн?[9] Нет. Вот поэтому вы и не знаете, какая страшная дыра, эти балканские страны.
Хорошо, что это не слышит господин Сполайкович, посланник Сербии, он бы Вас проучил за такие слова, сказал глава военной миссии полковник Рагглз.
Я могу повторить все сказанное и при нём, не унимался бразилец, он вообще не имеет права мне о чем-то говорить, из-за него мы все оказались здесь. Из-за него произошла вся эта русская революция.
Поясните? в один голос изумились собравшиеся.
Охотно. Напомните мне, что случилось в 1914 году в Боснии?
Вы имеете ввиду убийство австрийского наследника Франца Фердинанда в Сараево?
Вот именно! Убил наследника сербский боевик, типичное криминальное преступление, но сербы возвели это в ранг национального события.
У каждой страны свои герои, в Бразилии тоже, наверное, какие-то есть.
При чем здесь Бразилия, когда я говорю о Балканах, я там служил и лучше вас знаю, что и как. Так вот, что делает господин Сполайкович после австрийского ультиматума? Он бежит в русское министерство иностранных дел к министру Сазонову, падает перед ним на колени и вопит: «Спасите младу Сербию!». Сазонов его успокаивает и обещает поддержку, сербы отклоняют австрийский ультиматум, начинается война, затем революция и вот мы здесь, кстати, вместе со Сполайковичем. Сербии больше нет, Российской империи тоже, я думаю, что это не последние изменения на карте мира, война еще не окончена.