В следующем месяце в открытом обращении к поставщикам, магазинам, офисам и дистрибьюторским центрам по всему миру Скотт сослался на полученный при ликвидации последствий опыт, чтобы объявить о больших обязательствах в отношении экологической устойчивости. Он изложил три ключевые цели полный переход на возобновляемые источники энергии, нулевые отходы и «продажа продукции, сохраняющей ресурсы и окружающую среду», а также целый ряд других инициатив, включая сокращение выбросов парниковых газов на двадцать процентов за семь лет и удвоение эффективности парка транспортных средств компании. Он объявил, что компания будет обращать внимание на вопросы здравоохранения и зарплаты, а также разнообразие и интересы сообществ.
Обо всем этом Скотт говорил в 2005 году. Экологические принципы в то время мало кого интересовали, если не считать фирм вроде Patagonia и Ben & Jerrys, так что обязательства Walmart выглядели революционно. Помните Unilever объявила о своем плане устойчивой жизни лишь в 2010 году. Как и было задумано, восприятие фирмы обществом сразу изменилось к лучшему. Согласно отчету 2008 года, компания, занимавшая в 2007 году последнюю строчку в рейтинге двадцати семи ретейлинговых компаний по этической репутации, уже в 2008 году вырвалась на третье место после Marks & Spencer и Home Depot {112}.
А затем произошло нечто неожиданное. Оказалось, что экономия энергии приносит компании большие деньги. К 2017 году Walmart выполнила задачу по удвоению эффективности своего транспорта и сэкономила более миллиарда долларов в год около четырех процентов чистой прибыли. Компания не публикует подробных данных об инвестициях, однако известно, что в 2007 и 2009 году на повышение энергоэффективности и сокращение выбросов парниковых газов было потрачено около пятисот миллионов долларов. Если предположить, что затраты были примерно такими же, а их единственным результатом было повышение эффективности грузовых автоперевозок, можно сказать, что норма прибыли на вложенный капитал составила как минимум тринадцать процентов это при том, что многие ретейлеры с трудом набирают пять-шесть процентов. За тот же период Walmart на двенадцать процентов повысила энергоэффективность своих магазинов, что опять же по моим подсчетам позволяет сэкономить около двухсот пятидесяти миллионов долларов в год.
Кто-то возразит, что удивляться тут нечему: инженеры и консультанты годами твердят, что на экономии энергии можно заработать. В 2007 году, например, одна из ведущих в мире консалтинговых фирм опубликовала исследование о том, что мировое энергопотребление можно сократить на двадцать пять процентов, если принять меры, которые уже были прибыльны на тот момент {113}. Настройка систем отопления и охлаждения старых зданий обычно окупает себя в течение года, так как тридцать сорок процентов энергии, идущей на эти цели, тратится впустую {114}. KKR, одна из крупнейших в мире частных инвестиционных компаний, утверждает, что сэкономила на энергозатратах более 1,2 миллиарда долларов и теперь требует от каждой фирмы, которую покупает, пройти энергетический и водный аудит, поскольку финансовая результативность этой процедуры крайне высока {115}. Компании, помогающие фирмам экономить путем сокращения энергии, стали отраслью с оборотом как минимум в миллиард долларов {116}.
Но чтобы заметить всю экономию, требовалось стратегическое видение. Так бывает нередко. Для разработки устойчивой бизнес-модели в Lipton нужно было представить себе фундаментальный сдвиг в поведении потребителей. Перемены в Walmart произошли потому, что на повседневность этого бизнеса посмотрели совершенно по-другому. Обязательства Walmart были в каком-то смысле не менее революционными, чем история Lipton.
Но чтобы заметить всю экономию, требовалось стратегическое видение. Так бывает нередко. Для разработки устойчивой бизнес-модели в Lipton нужно было представить себе фундаментальный сдвиг в поведении потребителей. Перемены в Walmart произошли потому, что на повседневность этого бизнеса посмотрели совершенно по-другому. Обязательства Walmart были в каком-то смысле не менее революционными, чем история Lipton.
Риски в области энергетики
Теперь я хочу вернуться к экономическому обоснованию уменьшения рисков. Как мы видели на примере чая Unilever, это может быть важным, но сложно поддающимся количественной оценке. В некоторых случаях опасности очевидны и данных достаточно, чтобы предположить их вероятность и точно определить сопряженные расходы. Так происходит, например, с пожарами в домах и дорожно-транспортными происшествиями на этих вычислениях выросла страховая индустрия. Но в случае некоторых недавно появившихся рисков бывает непросто оценить, сколько надо заплатить для их предотвращения.
Наверное, именно поэтому многие фирмы пока не учитывают в своей деятельности климатические риски, хотя что-то явно в этой сфере происходит. С 1980-х годов масштаб страховых убытков, связанных с погодой, вырос в пять раз и составил примерно пятьдесят пять миллиардов долларов в год. Незастрахованные убытки больше в два раза {117}. Согласно недавним подсчетам, страховая индустрия продолжает недооценивать потенциальные расходы из-за погодных катаклизмов на целых пятьдесят процентов {118}. Уровень моря в Майами за последние тридцать лет поднялся примерно на пятнадцать сантиметров, и текущие прогнозы говорят о том, что к 2035 году он поднимется еще на пятнадцать. Подъем океана на целых тридцать сантиметров вкупе с весенними приливами и ураганами, вероятно, приведет к разрушению прибрежных объектов {119}, и вся эта информация вполне доступна. При этом, насколько мне известно, как минимум один крупный банк предоставляет ипотеку на недвижимость на береговой линии во Флориде, не учитывая упомянутые факторы при вычислении ее стоимости.
В апреле 2019 года управляющий Банка Англии Марк Карни и Франсуа Вильруа де Гало, директор Банка Франции, выпустили совместное заявление, в котором говорилось, что застрахованные убытки от экстремальных погодных явлений за тридцать лет увеличились пятикратно. Авторы высказали предположение, что финансовые рынки столкнулись с риском климатического «момента Мински» так называют анализ экономиста Хаймана Мински, согласно которому банки перед финансовым кризисом 2008 года перехитрили сами себя. Эксперты предупреждали, что компании и отрасли, которые не приспособятся к климатическим изменениям, могут исчезнуть {120}.
В октябре 2019 года глава Федеральной резервной системы Джером Пауэлл в письме сенатору Брайану Шацу заметил, что изменения климата становятся «все более актуальным вопросом для центрального банка». В том же месяце Федеральный резервный банк Сан-Франциско опубликовал серию из восемнадцати статей, посвященных рискам для финансовой системы, появляющимся в результате климатических изменений {121}.
Как отдельным фирмам учитывать такого рода опасности и обосновывать ими свои действия? Одна из стратегий считать инвестиции в устойчивое развитие не прыжком в неизвестное, а стратегическим хеджированием. Рассмотрим, например, случай CLP, одного из крупнейших поставщиков коммунальных услуг в Азии.
В 2004 году эта принадлежащая инвесторам компания объявила, что к 2010 году будет получать пять процентов энергии из обновляемых источников. В 2007 году она удвоила свои обязательства и пообещала добиться к 2020 году двадцати процентов безуглеродной выработки. Это самые амбициозные планы в азиатской энергетической отрасли и по многим традиционным параметрам совершенно нелепые {122}.
Большинство электростанций CLP работало на угле. Для Азии в этом не было ничего удивительного. Уголь там широко доступен, относительно дешев и по состоянию на 2007 год был гораздо выгоднее, чем солнечная, ветряная и ядерная энергетика. Даже в 2013 году, когда солнечные и ветряные установки сильно подешевели, CLP исходила из того, что ветрогенерация будет обходиться ей на тридцать процентов, а солнечная в три раза дороже, чем уголь.
Зачем же они пошли на такой шаг?
Я думаю, компания учла риски, связанные с сильной зависимостью от угольного топлива. Держаться за уголь было опасно с политической точки зрения. Электростанции капитальные и очень дорогие сооружения. Их строительство обычно продолжается от трех до пяти лет, а энергию они вырабатывают от двадцати пяти до шестидесяти лет. Поскольку их нельзя переместить, и в конкретном районе они часто являются единственным поставщиком энергии, их успешная работа зависит от хороших отношений с местными жителями так называемой «лицензии на деятельность». В CLP сочли, что на каком-то этапе местные сообщества вполне могут обвинить свои угольные электростанции в загрязнении природы и затоплении городов, и перестанут их терпеть. Компания опасалась также, что государство может начать наказывать такие предприятия например, повышая цены на уголь и вводя какие-то налоги на углерод, или просто их закроет.
С углем были связаны и технологические риски. В CLP полагали, что цены солнечной и ветряной генерации могут рухнуть. На ранних этапах внедрения новые технологии обычно дороги. Первые потребительские мобильные телефоны, например, стоили три тысячи девятьсот девяносто пять долларов по ценам 1983 года (в 2018 году это составило бы чуть более десяти тысяч долларов) {123}. Потом большинство технологий идет по так называемой «кривой обучения». По мере повышения спроса компании вкладывают в исследования и разработки все больше средств, технологию все чаще используют в продукции, производство совершенствуется. В 2007 году солнечная и ветровая энергия все еще были намного дороже угольной, но нельзя было исключить, что рано или поздно они станут дешевле.
Не могу сказать, оценивала ли CLP вероятность этих рисков количественно. В 2008 году я провела небольшой опрос на эту тему среди руководителей компаний-поставщиков коммунальных услуг и получила удивительно стабильные результаты. Большинство полагало, что обновляемые источники с вероятностью около тридцати процентов будут в следующие двадцать лет конкурировать по цене с ископаемыми видами топлива, и с такой же вероятностью государство под давлением общества введет налоги на углерод или аналогичные меры. Мы нанесли эти данные на шкалу и получили следующий результат:
Правый верхний угол диаграммы это сохранение текущей ситуации: углерод никак не регулируют, а обновляемая энергия продолжает оставаться дороже, чем получаемая из ископаемых видов топлива. Иногда я называю этот вариант «будущим скрещенных пальцев», поскольку очень многие фирмы тянут время в надежде, что все так и будет. По мнению вышеупомянутых руководителей, вероятность, что в 2030 году мир будет похож на наш сегодняшний, составляет примерно сорок девять процентов (0,70 × 0,70). Нижний левый угол описывает сценарий «Зеленого рая» мир, в котором за углерод надо платить, и обновляемая энергия дешевле сжигания угля. В 2008 году руководители полагали, что это очень маловероятно, и присуждали ему всего девять процентов. Шансы, что будут реализованы два других варианта «Обновляемые источники конкурируют с ископаемым топливом» и «Введено регулирование», составляли в каждом случае двадцать один процент.